Динка - Валентина Осеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ленька тоже засмеялся, и мир был восстановлен. Поболтав о разных пустяках, мальчик собрался уходить.
— Подожди, — сказал Степан и, порывшись на вешалке, нашел среди старой одёжи свой пиджак. — На-ка, примерь! Будешь носить в холодную погоду.
Ленька примерил. Пиджак был широк и длинен.
— Это ничего, — сказал Степан, — а вот рукава придется подрезать. Клади их на стол! Сейчас я наточу нож.
Он поточил о печку нож и, смерив оба рукава, решительно обкромсал их.
— Теперь надевай! — Да вот тебе еще на дорогу! — доставая из кармана новенький полтинник, сказал Степан. Ленька попятился.
— Пинжак возьму, а денег не возьму, — запротестовал он. Степан нахмурился.
— Хочешь дружить, так бери запросто, без всяких антимоний, — серьезно сказал он.
Ленька испугался и взял… Новенький, блестящий полтинник показался ему неслыханным богатством, и, прощаясь со Степаном, он с чувством сказал:
Со всех сторон хороший вы человек, как мой дядя Коля!
На пароходе Ленька ехал с билетом и на утес явился, как именинник. В одном кармане дареного пиджака у него лежало большое яблоко для Динки, в другом полфунта сахару и осьмушка чаю. После чаепития со Степаном Ленька решил, что чай — это самый питательный и благородный напиток на земле. Кроме того, он чувствовал себя взрослым и жаждал во всем подражать своему новому другу.
Вынув из корзины посуду и завернув в тряпочку Федькину долю от проданной рыбы, Ленька отложил ее в сторону. Потом посчитал оставшиеся от покупок медяки и, вынув на ладонь полтинник, со счастливой улыбкой подумал:
«Это на лодку. Прикопим с Федькой еще четыре с полтиной и купим лодку! Вот Макака обрадуется!» Он посмотрел на заходящее солнце и с грустью подумал, что сегодня поздно бежать к Динке, так как пароход «Гоголь» уже пришел и мать девочки дома.
«Завтра пораньше пойду…» — успокоил себя Ленька и, еще раз полюбовавшись своим полтинником, спрятал его в карман. Потом снял пиджак и, бережно сложив его, оглянулся, ища достойного места для такой богатой обновы.
— Лень… Лень… Лень… — жалобно и протяжно донеслось вдруг откуда-то издали.
Мальчик вздрогнул, прислушался.
— Лень… Лень… — плакал знакомый голос.
— Макака!
Ленька бросил пиджак и, вихрем перелетев на обрыв, беспомощно заметался во все стороны:
— Макака! Макака!
Глава двадцать третья
НАШЛАСЬ!
— Лень… Лень… — слышится уже где-то ближе, вперемежку с рыданием, и в темной зелени белеет Динкино платье.
Ленька мчится навстречу девочке и, задохнувшись от бега, хватает ее за плечо.
— Кто тебя? — грозно кричит он, и светлые волосы его подымаются ершом, а лицо заливает краска гнева. — Кто тебя? Кто? — безжалостно встряхивая плачущую девочку, повторяет он, нетерпеливо требуя имя обидчика.
— Шар-ма-анщик, — опускаясь на землю, всхлипывает Динка.
— Шарманщик?! — не понимая, переспрашивает Ленька.
Динка кивает головой:
— Я целый день пела… Мы всё ходили, ходили… У меня уже… весь голос… вышел… Нам денежки давали… в шапку… много… Я хотела тебе… а он… не дал! — безутешно плача рассказывает она.
— Денег не дал? Ну, погоди, старая чума! Я с него душу вырясу! — грозит кулаком Ленька.
— Не-ет, — тоскливо тянет Динка, — с него нельзя… душу… он старый…
— Так что ж, что он старый? По мне, хоть столетка! — гневно вскидывает головой Ленька.
— Старых… нельзя… обижать… — безнадежно плачет Динка.
— А что же, цацкаться-с ними? — кричит Ленька.
— Цацкаться… — тянет Динка.
— Ну нет! — сжимая зубы, говорит Ленька. — Я с него спрошу… Не денег спрошу, а вот за этот рев твой… Пойдем сейчас! Вставай! Я ему, гадюке, не спущу! — снова закипает гневом Ленька, — Вставай, говорю!
— Я не могу… у меня ножки болят. Я ничего не ела… с утра… — еще горше плачет Динка.
— С утра ушла? И до сих пор шаталась? Ума у тебя нет! — пугается Ленька и, присев на корточки, гладит девочку по голове. — Ну ладно! Молчи! Я тебе яблоко дам, хлебца! Чаю скипячу! Дойдешь до утеса-то?
— Дойду…
— Ну, держись за меня! А то давай на закорках понесу! — предлагает Ленька. — На каких закорках?
— Ну, на спине, что ли… Понесть?
— Не-ет… я сама пойду! — ухватившись за его руку, подымается Динка.
Ленька бережно ведет ее по тропинке, раздвигая кусты и бешено ругаясь:
— Я ему покажу, старой чуме! Он у меня раньше время в могилу вскочит!
Динка вспоминает дрожащие пальцы старика, перебирающие сухие корки:
— Не надо, Лень… Он и так… чуть… не умер…
— Чуть не умер? А денежки взял! И до слез тебя довел!.. Хитер старик! Это надо только подумать — по всем дачам девчонку протаскал!
— Я сама… таскалась… и он тоже… таскался… с шарманкой… уточняет Динка.
Они подходят к доске, перекинутой с обрыва на утёс, И Ленька пугается:
Не перейдешь ты! Сиди лучше здесь. Я тебе яблоко сейчас принесу!
— И хлеба… — просит Динка, покорно усаживаясь на обрыве.
— Все, все принесу! Только сиди тут! Не ходи, слышь? Я сейчас! — кричит Ленька, перебегая по доске на утес и скрываясь за камнем.
Динка, согнувшись и прерывисто вздыхая, смотрит ему вслед…
Ленька появляется с корзиной в руке. Из корзины свисают рукава дареного пиджака и торчат ободки грязных тарелок.
— Вот, все тебе принес! На яблоко! И хлеб вот ешь… Сахар еще! Ну, ешь, а я тебе новости свои расскажу!
Динка жадно грызет яблоко, прикусывая сахар и заедая хлебом. Распухшие от слез глаза ее начинают блестеть, и, только изредка прерывисто вздыхая, она вспоминает свою обиду.
А Ленька рассказывается про свои заработки, про Федькину рыбу, про похлебку и чаепитие у Степана и, заканчивая свой рассказ, просит:
— А теперь закрой глаза… Сейчас увидишь, какой подарок на мне!
Динка, прожевывая хлеб, закрывает глаза, и Ленька быстро облачается в дареный пиджак.
— Теперь гляди! — гордо говорит он, представая перед удивленной Динкой в своей необъятной одежде, — Спереди гляди и сзади гляди, — поворачиваясь, говорит он. — А теперь вот! Изнутри карман, и с боков по карману! Видала?
— Видала. А это Степан сам тебе сшил? — спрашивает Динка.
— Да нет! Это с него пинжак. Он свой мне подарил, понимаешь? Динка кивает головой.
— Я еще с самого роду не видала таких пинжаков! — говорит она, удивляясь ширине и длине Ленькиной обновы.
— Ну вот! — радуется Ленька и, опускаясь рядом на корточки, таинственно шепчет: — А еще что покажу, так ахнешь! — Он разжимает кулак и показывает Динке новенький, блестящий полтинник.
— Это рубль, Лень? — спрашивает Динка и несмело дотрагивается пальцем до блестящего кружочка.
— Не рубль, а полтинник! Серебряный! На! Поиграй? А хочешь — и совсем возьми! — великодушно предлагает он, жертвуя мечтой о лодке.
— Нет, — ежится Динка, и на глаза ее снова набегают слезы. — Я больше не люблю денег, Лень. Из-за денег плачут, — тихо вздыхает она и, подперев pукой щеку, с горькой обидой рассказывает Леньке весь свой трудный, тяжелый день.
— Мне много давали, а он все взял себе, — жалуется она. — Ясно — себе. Ведь это если бы ты с ребятами пошла, так те по-честному делятся. А на взрослых какая надежда? Еще если политический, так тот чужого гроша не возьмет, скорей свое отдаст. А у шарманщика какая политика? Одна труха… серьезно объясняет Ленька.
Динка возвращается домой, когда сумерки уже окутывают. Сад и беспокойство в доме переходит в отчаяние.
— Ди-на! Ди-на! — слышен неподалеку голос Кости.
— Диночка! Динка! — перекликается с ним дрожащий голосок Мышки.
— Лень! Выкопай мое платье под забором, где флажок, — притаившись в кустах, шепчет Динка.
Ленька выкапывает платье и прячет в ямку рваные отрепья ее нищенского наряда.
— Скорей! — шепчет он, скрываясь за деревьями. — Костя идет!
Девочка наскоро застегивает платье и, еле передвигая ноги, выходит из своего укрытия.
Костя бежит к ней, поднимает ее на руки.
— Где ты была? — с радостью и испугом спрашивает он.
— Я заблудилась… — бормочет Динка и, склонив нашего плечо голову, закрывает глаза.
Костя осторожно несет ее в дом; обрадованная Мышка бежит за ним, поддерживая свесившиеся ноги сестры и гладя ее платье.
В доме открыты все двери; везде пустота, и беспорядок…
Костя бережно кладет Динку на кровать.
— Она заснула, — шепотом говорит он Мышке и, словно боясь, чтобы девочка снова не исчезла, строго приказывает; — Посторожи тут, а я поищу маму!
Мышка в тревоге наклоняется над спящей сестрой.
— Ма-ри-на! Ау-у! Катя! Али-на! — выбежав за калитку, кричит Костя.
С берега Волги торопливо поднимается по тропинке Никич.
— Нашлась? — с одышкой спрашивает он.
