Святитель Григорий Богослов. Сборник статей - Григорий Богослов , святитель (Назианзин)

именно, по мысли св. Григория, было причиной безрассудной партийности между ними, отсутствия между ними беспристрастного отношения друг ко другу. Сами собрания, где говорил св. Григорий, по его собственному заверению, походили на бушующее море, но только пока не начиналась его проповедь. Как только «он взывал словом против бури, и буря утихала».

Прежним духом мира оставались запечатленными и все поступки Григория в высоком звании столичного патриарха. Напомним то оскорбление, какое нанес Григорию обласканный им модный философ того времени Максим Циник. Он хотел взять у Григория кафедру Константинополя для себя и коварной лестью даже добился сочувствия в этом со стороны Александрийского епископа Петра и некоторых египетских епископов. Если бы Григорий был человеком, который может затаить вражду против лиц, причинивших ему несправедливость, то он бы мог находить трудным для себя подавить чувство мщения по отношеню к Петру и египтянам, вставшим на сторону Максима, ставленника жалкой лавки одного свирельщика[749]. Но на самом деле, как истинный миротворец, он воспользовался первым же случаем для того, чтобы примириться с ними, и делал все зависящее от себя, чтобы обеспечить истинный и прочный мир.

Напомним далее, как после неудачного приглашения к миру собравшихся епископов на Втором Вселенском Соборе, когда для Григория стало ясно, что голос спокойствия и разума оказывается бесполезным во время бурных заседаний этого Собора, он с искренней простотой выразил готовность отказаться не только от чести председателя Собора, но и от кафедры Константинополя. Он решил принести себя в жертву миру и, отправившись на Собор, заявил отцам, что каково бы ни было их решение касательно его, сам он просит их возвести свои мысли к высшим предметам и быть единомышленными друг с другом в любви. Неужели они хотят сделаться притчей и присловьем распри и партийности? Что касается его лично, то он совершенно готов, если только хотят этого, сделаться вторым Ионой. Хотя он и совершенно неповинен в причинении всей этой бури, однако пусть они выбросят его за борт, чтобы спасти корабль; некая дружественная рыба из бездны морской придет спасти его! Более сильной любви к миру Григорий показать уже не мог. Этим он ясно показал, что любил мир и спокойствие до самоотвержения.

Наступившие дни после удаления с Константинопольской кафедры Григорий провел в своем небольшом поместье, вдали от шума и света, наслаждаясь только тенью собственного сада и журчанием ручья. Здесь же, на ложе из древесных ветвей, в постели из надежной власяницы и среди пыли, омоченной слезами, оставив позади себя всю суету грешного мира, он уже всецело обращал свои взоры к иному миру, оттуда почерпая основания для собственного мира и покоя. В полном мире с окружающим, трепеща радостью соединения с Богом – этим действительным миром и покоем, св. Григорий и преставился в 389 или 390 году.

Итак, мы видим, что и жизнь св. Григория была осуществлением той любви к миру и согласию, которую он настойчиво обосновывал и проповедовал в своих Словах. Она, во всей целости своей, несмотря на самые разнообразные направления ее, как нельзя лучше дополняла полные глубины философского умозрения теоретические наставления Григория о мире и делала их доступными, понятными для всякого слушателя.

Несомненно, настойчивой проповеди о мире и согласии от Григория требовало и то время, когда он жил. Его время было временем пустых, в сущности, распрей распаленной партийности. Тогда, по словам одного историка, все спорили, все говорили, все с жаром стояли – кто за то, кто за другое, но мало прислушивались друг к другу[750]. «Предположи, если угодно, что корабли порываются сильной бурей, – образно характеризует это время св. Василий, – что мгла покрывает все туманом, что невозможно различить ни врагов, ни друзей. И теперешнее обуревание Церкви не сильнее ли всякого морского волнения? Им сдвинуты все пределы отцов, приведены в колебание все основания и все твердыни догматов. Друг на друга нападая, друг другом низлагаемся. Кого не ниспроверг противник, того уязвляет защитник. Если враг низложен и пал, то нападает на тебя твой соратник. Как скоро враг прошел мимо, друг в друге уже видят врагов»[751]. Такое ожесточенное время споров, и притом везде – в банях, в лавках, на улицах, даже в местах кутежей и распутства, споров, задевавших глубочайшие тайны богословия, требовало от истинного христианина, несомненно, горячей и настойчивой проповеди о мире и единодушии, глубоком самоанализе каждого и полном беспристрастии к другому. Проповедь о мире, философское обоснование этого мира для любителей мудрости того времени были вполне современными.

Но не в этой ли проповеди о мире и согласии людей нуждается и наш век? Прошло со времени Григория пятнадцать столетий, но и теперь из-за любви к Богу и Христу мы не разделили ли Христа, из-за истины не стали ли лгать друг на друга, ради любви не научились ли ненависти, из-за камня (см.: 1 Кор. 10:4) не поколебались ли, из-за Краеугольного Камня не рассыпались ли?[752] Не наши ли недуги теперь – полагать восхождение в сердце своем, но не исповедания, а отречения, не богословия, но богохульства; не ныне ли все один другого расточительнее в богатстве нечестия, как будто не нечестия боятся, но чтобы не стать умереннее и человеколюбивее других? Где у нас устне едине и глас един? Если и есть, то разве лишь для того, для чего в древности хотели иметь созидавшие столп[753]. Не у нас ли мир, порядок извращен до того, что мы, сделавшиеся прежде из не-народа народом, из не-языка языком, подвергаемся теперь опасности – из самого великого народа и языка опять стать не-народом и не-языком?[754] И не теперь ли в мире живут только разбойники, которых связывает злодеяние, в мире живут замышляющие о насильственной власти, сообщники воровства, заговорщики мятежа, соучастники прелюбодеяния? Мы же, сыны Бога, не имеем согласия и союза, никогда не можем сойтись в одном, не видим даже и способа уврачевать такую болезнь, но как будто бы и учим, и учимся злонравию, а не добродетели; много трудимся, чтобы поджигать раздор; о единомыслии же мало заботимся или вовсе не заботимся[755].

Значит, возлюбленные, как современна, как необходима и для нас проповедь о мире и согласии! Такие проповедники мира и единодушия, каким был в свое время воспоминаемый св. Григорий Богослов, для нас дороги и всегда вечны. Как Ангелы, они вещают нам славу в вышних Богу и так страстно желанные, давно забытые нами мир и благоволение среди вселенной… Будем же поэтому приклонять свое