Обратный отсчёт - Александр Уралов

— У тебя же мальчик… сын, в смысле, — вдруг сказал Сашка. Он сидел, прижав к груди зайца, и смотрел на Вику круглыми блестящими глазами, — Как же ты?..

— Вика, ты что? — тихо положила ей руку на плечо Инна. — Не надо…

— Как вы не понимаете? Вы пацаны все здесь, пацаны! Вы же жизни не знаете, вы же этих ублюдков не знаете! Если не будет хотя бы одной женщины, они же всех перестреляют на хрен! И на вас же свалят… на трупы ваши… что вы первые начали! — крикнула Вика и вдруг заплакала, по-мужски неумело вытирая слёзы. — Свиньи вы… девушку до слёз довели… — пробормотала она в полной тишине и отвернулась, уткнувшись в костлявое плечо Тараса.

— Я вот что скажу… — начал рассудительный Тарас, обняв Вику.

— Тихо все! Чапай думать будет! — сказал Москвич.

Видно было, что он чувствует себя не в своей тарелке.

— Есть ещё добровольцы? Учтите, кого я наметил, те так и так пойдут, — он помолчал и зачем-то добавил, — как миленькие…

— Не, ребята, давайте без ура-патриотизма, — заметно волнуясь, вскочил Адрон Алексеевич.

— Ну, я здесь самый старый, так что, мне сам Бог велел… — перебил его Роальд Вячеславович.

— Роальд! Без тебя в студии одна фигня останется… Лекс, не обижайся! — заорал Кирилл. — Тебя нельзя отдавать! На тебе здесь всё держится! А моя жизнь — копейка! Я же криминальный репор…

— Тихо! — рявкнул Москвич.

Голос его сорвался.

— Б…дь, только этого не хватало, — просипел он.

— Надо было не орать, а в воздух выстрелить, — серьёзно сказал Андрей. — В кино все террористы так делают.

Никто не улыбнулся, только в коридоре дурашливо хихикнул Мустафа.

— Может, с другого конца пойдём… с правильного? — вкрадчиво спросил Адрон. — Может, есть те, кто хочет остаться? С обеих, так сказать, сторон?

— Не понял? — кашляя сипел Москвич.

— Ну, может, действительно — штык в землю?

Тишина. Воздух мгновенно сгустился… звякнули под ногами журналистов пустые бутылки.

Выстрелы прозвучали неожиданно и гулко.

У Главпочтамта образовалась толпа. Большой телевизор, висевший над входом и давно уже не показывавший никаких передач, никаких рекламных роликов, теперь работал. В окне над телевизором торчала довольная физиономия журналиста областных теленовостей Лёшки Карпова, примчавшегося сюда час назад. В глубине окна виднелись ещё чьи-то головы. Лёшка помахал рукой, что-то невнятно прокричал и скрылся.

— Погромче сделает… — пронеслось по толпе. — Насколько можно, говорит, сделаю…

Красное лицо Лёшки показалось менее, чем через минуту. Вдвоём с какой-то девушкой он взгромоздил на подоконник огромную колонку. Колонка захрюкала и вдруг заработала.

Автомобильная пробка, несмотря на усилия вялых гаишников, не рассасывалась. Огромный джип первым рванул по тротуару и затормозил в последний момент, едва не протаранив людские спины. Два крепыша, выскочив из машины, протискивались через толпу:

— Чё там? А? Мужик, чё там?

— Да тише вы! — страдальчески простонал женский голос, — И так слышно плохо!

За джипом, едва не сталкиваясь и нервно сигналя, рванулись несколько автомобилей

Над толпой сиротливо колыхался оранжевый шарф, нацепленный на ветку тополя, которую сжимала в руках какая-то очкастая девчонка. Несколько девушек сидели на плечах у своих парней. Снег падал тихо и плавно. Кому-то было плохо, и ему в стороне, озираясь на экран, зачем-то прикладывали снег ко лбу,

Выстрелы прозвучали неожиданно и гулко…

В толпе послышался истеричный женский визг.

— Ой, убили, убили! — громко заголосила краснолицая старуха в сером пуховом платке.

— Да заткнитесь там! — закричали сразу с нескольких сторон, — Не слышно же!

ФАЙЛ ИЗ НОУТБУКА ПОГИБШЕГО АНДРЕЯ НУЛИНА (отрывки из неоконченного сборника рассказов «Городские легенды — мистика Екатеринбурга»)

Край у нас, прямо скажем, страшноватенький… каторжный. Сколько здесь народу за триста с лишним лет повыморили — жуть! И то верно, пока из земли руду выковыряешь, пока её привезёшь, обогатишь и выплавишь искомое… а потом ещё и прокуёшь не на раз, да обработаешь…..просто костями всё устлано, ей-богу!

Ну, и народ соответствующий. Адрон Павлович Чехов как-то заметил, что «в Екатеринбурге на каждом шагу встречаются лица, глядя на которые думаешь, что при рождении этого человека присутствовал не акушер, а механик».

Однако, слышь, живём!

Не Москва, конечно, не Питер… но Екатеринбург тоже не пальцем делан — есть на что посмотреть. И легенды у него, как у всякого большого города, довольно разнообразны. Тут тебе и «чёрная рука» и «кровавый трамвай», и прочие страшилки для обоеполых детей… как младшего, так и детородного возраста. Впрочем, мы с вами люди возраста не детского и говорить будем страшилках взрослых, пугающе реальных…

Жила на улице Фрунзе одна бабулька. Смешная такая — сухонькая, как позапрошлогодний гриб в бумажном пакетике, что рачительная хозяйка в кухонном шкафу хранит. Семенит, бывало, бабка в магазин и на машину, грязью её окатившую, палкой своей машет. Вот, мол, я вас, засранцы паршивые! В магазине платочек сердито развернёт и 22 копейки из жалкой горсточки отсчитает — на буханку хлеба.

Ну, по праздникам, бывало, и водочки возьмёт. Сама-то не толклась у прилавка, а выберет мужичка с лицом поприятнее и просит его: мол, молодой человек, купи, уж, бутылочку, не обмани старушку! Времечко было ещё не лихое — покупали, не позарились на бабушкины 3 рубля 62 копейки люди добрые, дай Бог здоровья им!

Вообще-то, надо сказать, ох и колоритнейший же народишко у винных магазинов в те времена толокся! Особенно минут за двадцать до закрытия.

Помнится, идут два мужика в телогрейках, обнявшись за плечи, — один машет рукой с зажатым в ней рублём и горстью мелочи, — и оба размеренно кричат:

— Нужен третий, рупь-писят! Нужен третий, рупь-писят!

И подскакивает к ним человек, готовый довложиться на этот самый рубль и пятьдесят копеек… и, пошушукавшись буквально три секунды, один из телогреечников радостно отделяется от троицы и несётся к магазину. И обратно бежит с водочкой. Глядишь, уже и стаканчик готов… ну, это там, в скверике, в кустах акации неподалёку от магазина, где лежит поперёк небольшой полянки бревно, вытертое рабочими штанами, а на сучке болтается гранёный стакан, по которому ползает любопытный муравей.

А вот и плавленый сырок «Дружба» осторожно раскрывается и делится на три части… и потекла беседа. Беседушка! Кто, где и как… на каком фронте воевал… как после войны пристроился… и каков начальничек-ключик-чайничек — скотина непомерная.

Эх, тема эта неподъёмная, вечная. Хотите — читайте «Москва-Петушки». Как уверял меня один мой хороший знакомый — наш мужик эту повесть написал, наш, уральский! «А то, что там болтают, — мол, в Москве-е-е жил, — это вы не верьте. Его ж пол-Тагила знает! Сидел он там… вот те крест! И мужик со мной работал, что с ним на зоне был! Хороший, говорит, был человек, правильный! Блатные даже уважали!»

А то, что молодёжь бесперечь портвейн «777» брала — так это ж надо было додуматься, такую отраву продавать! Нет, наш брат, уральский рабочий класс, такое пойло сходу рекомендовал в Африку сбагривать. Нехай там над джунглями распыляют, чтобы контрреволюционные антиленинские негры дохли. Опять же — можно отправлять бутылки обратно советским республикам-производителям с припиской: мол, у нас все заборы и без вас покрашены — краска больше не нужна, заберите ваш портвешок… и привет мировой революции!

Однако же, есть и среди приличных людей сволочи.

Просит, так-то вот, бабулька молодого интересного… морда красная, дублёночка, кейс-дипломат, шарф мохеровый — интеллигентный мужчина! — давай, мол, уважь старость, купи бутылочку на светлый Христов праздник Победы 9 мая. Не вибрируй, бабка, — отвечает ей молодой ретивый, — стриженая девка косы не заплетёт, как я обернусь!

И пропал.

Стояла бабулька долго, всё подслеповатыми глазками всматривалась в людей, входящих в магазин и выходящих из него…

Алкаши, голь перекатная, работяги беспорточные пожалели — скинулись бабушке на бутылочку… правда, половину-то сами тут же и выдули… да много ли бабушке надо? И на том спасибо!

Выпила дома рюмочку, альбом достала и поревела на старыми фотографиями, где коса у неё — в руку толщиной… талия осиная и глазищи, как у хвалёной Софи Лорен. Пашеньку своего помянула… остаточки в бутылке уговорила… послушала радио, где Кобзон весь день глотку дерёт… плакала-плакала, да так и заснула. И снился ей Павел… двадцати ему так и не исполнилось. Косая сажень в плечах — наш корень-то — кузнечный, ВИЗовский. Бывало, здоровенные чушки железные под молот клещами, как пёрышки кидал!