Ворожей (сборник) - Владислав Сосновский

Паспорт с билетом писателя в бумажник не помещались, и я спрятал их в карман.

Кабинет первого секретаря городского комитета впередсмотрящих мало чем отличался от прочих кабинетов начальников этого ранга. Простор, воздух, чинный, крытый зеленой замшей, стол. Портрет вождя, ежики кактусов на подоконниках, атласные желтые шторы.

Принял меня Владимир Александрович Придорожный, надо сказать, хорошо. Тепло принял. Как родного. Даже вышел после звонка секретарши на середину кабинета с ласковой широкой улыбкой. В преддверии наших общих плодотворных дел горячо пожал руку. Это был, судя по всему, человек энергичный, деятельный, любящий во всем порядок, а потому строго соблюдающий соответствующие предписания и инструкции.

Придорожный имел молодое, но мясистое лицо, светлые голубые глаза и мягкое, под костюмом, чиновничье тело работника аппарата.

– Та-ак, – основательно сказал он, снова усаживаясь в начальственное кресло. – Значит, вы к нам надолго. Так меня, во всяком случае, Кириллов информировал. Месяца на три, значит?

– Может, думаю, и больше, – неожиданно поразмыслил я.

– Это хорошо, – одобрил Придорожный. – Очень, понимаете, хорошо. Богатые впечатления. Настоящая работа. Хорошо! У нас тут, знаете, всякое бывает. И такие люди как вы…тем более, сам Кириллов поручился.

– Так вот, – решил прервать я лишнюю демагогию. – Вот мои документы. А вот приглашение от пограничников, с которыми я нечаянно познакомился в гостинице, и о которых хочу написать первый свой очерк у вас.

Василий Придорожный внимательно изучил мои бумаги и вдруг мягко улыбнулся.

– Что ж, я очень рад. Это наша, можно сказать, передовая застава. Закажу вертолет и тут же вам позвоню. Завтра, думаю, послезавтра. Они – наш заслон, эта застава. С браконьерами, скажу вам открыто, ничуть не церемонятся. Те их боятся, как огня. Вот и будет вам боевое, можно сказать, первое крещение.

Действительно, через день, утром, в моем гостиничном номере прозвенел звонок Василия Придорожного. А через пару часов я уже трясся в гулком вертолете над желтыми осенними сопками и серым плато Охотского моря.

Тот самый майор, чей юбилей мы шумно праздновали в гостинице, встретил меня со всей военной серьезностью, без лишней помпы и заискивания.

Был он худ, высок и строг. Черноволосый, с острым носом, он чем-то сильно походил на молодого ворона.

На территории заставы стояли три казарменных помещения для солдат и трехэтажный домик, где жили семьи офицеров. Была здесь и школа, совмещенная с детским садом и медпунктом. В офицерской трехэтажке пустовала свободная комната, в которой хранился кое-какой хозяйственный инвентарь: метлы, ведра и лопаты. Тут же стояли стол и новенькая софа. Метлы с лопатами по распоряжению командира быстро убрали, и в моем распоряжении остались диван, стол и даже маленький телевизор. Больше мне ничего не было нужно. Я был счастлив, тем более что за окном, неподалеку, высилась настоящая мохнатая сопка, недалеко от которой ютилось деревянное строение, определено похожее на склад. Вот сюда, в эту пустую пока офицерскую комнатку, и поселил меня на время строгий, но радушный Александр Николаевич. Словом, это был настоящий, скромный, военный городок.

– Не отель, конечно, – сказал майор, окидывая взглядом подсобную комнату. – Но существовать можно.

Вкратце изложив мне, чем занимается погранзастава, – а это, в основном, была борьба с браконьерами и нарушителями российских территориальных вод, – майор закурил.

– В общем, обживайся, осматривайся. Изучай обстановку… – Так, наверное, он говорил всем новеньким, особенно, как я понял, офицерам. – Три дня назад, – продолжил майор мрачно, – у нас ЧП было. Паренек один, рядовой, стоял ночью на посту, и с ветки на него, представляешь, неожиданно росомаха прыгнула. Он и выстрелить не успел. Перегрызла шейный позвонок. Вот и все, Олег. Никакой войны не надо. Такие дела. Я сегодня писал письмо родным, а сердце кровью обливалось. Мальчишка совсем. Только служить начал… – Майор помолчал в тягостном раздумье. – Словом, походи, посмотри. Погляди на наше житье-бытье. На сопках брусники тьма. Но будь осторожен: зверья полно. Медведей много. Правда, они сейчас сытые. Не опасные. Хотя если медведица с малышом, тут ухо надо востро держать. Медведи с лосями иногда на заставу заходят, поднимают всех «в ружье». Но тут уж никуда не денешься. Оружия дать не могу, сам понимаешь. Однако ты уже не мальчик. В тайге-то был?

– Да как-то не приходилось, – сознался я.

– Ну ничего. Гляди под ноги, на следы, на свежесломанные ветки. Тут это – карта жизни. И далеко не забредай. Собачку я тебе дам. Свою. Познакомлю. Подружитесь. И нож охотничий. На всякий пожарный. Потом прокатимся на сторожевом катере. За сопкой речушка есть замечательная, сходим на рыбалку. Форели – хоть сачком черпай. А хариусы на хвостах танцуют. Думаю, какие-никакие, а впечатления будут. Сфотографируемся напоследок. – Майор встал и улыбнулся. – Ну, все. Прости, дела, служба. Обедать приходи в офицерскую столовую. Она на первом этаже. Вечером зайду, чайку попьем. Ну, бывай. – Александр Николаевич круто повернулся и уже на выходе задержался, посмотрел на часы. – Часа через полтора пойдем, познакомлю с собачкой.

Собак на погранзаставе был целый питомник. Штук десять, не меньше. Это была отдельная спецоборудованная постройка. В одной из утепленных клеток проживал друг командира заставы – лохматый пес Фред. Он приветливо завилял хвостом, лишь только увидел хозяина. На меня Фред сначала поглядел косо и подозрительно. Мы с майором вошли в собачье жилище, и Александр Николаевич приказал своему верному другу сесть, усмиряя его радостные прыжки. Ко мне пес отнесся индифферентно, лишь кратко обнюхал и снова вернулся к хозяину, уселся у его ног, преданно глядя в глаза. Собачьим умом Фред, видимо, понимал, что я не какой-нибудь посторонний, а свой, нужный для чего-нибудь человек. Однако стоило мне развернуть припасенный майором для нашего близкого с собакой знакомства и дружбы пакет с сочными костями с мясом, как Фред без лишней скромности, но после разрешения хозяина за пять минут расправился с едой и подал мне в знак дружбы до гроба увесистую лапу.

– Это Олег, – объяснил Фреду Александр Николаевич. – Будешь его провожатым. Понял? – спросил командир.

Фред лизнул меня в щеку, и это означало, что наша дружба состоялась.

– Теперь надевай на него ошейник, возьмешь у дневального ведро, и дуйте на сопку за брусникой. Она как раз будет кстати к вечернему чаю. Да и варенье сварим. В Москву повезешь.

Я засмеялся.

– До Москвы оно вряд ли доживет.

– Ну это дело твое, – улыбнулся в свою очередь майор.

Солдаты относились ко мне с некоторой опаской, как, примерно, к залетевшему на отдых генералу, и я заметил – сомневались, отдавать мне честь или нет. Однако ведро у дневального я получил, и мы с Фредом весело помчались к сопке. Уже на нижних этажах ее роились целые заросли кустарников с жесткими, резными, темно-зелеными листьями, в которых таинственно горели крупные красные ягоды.

Дальневосточный лес чем-то напоминал Подмосковный. Тишина, голубые прогалы неба в верхушках деревьев, влажный сосновый запах. Грибы, ягоды. Только-вот не было берез да где-то неподалеку ощутимо пахло морем. И робкая дрожь от ветерка в ветвях лимонных лиственниц.

На свой риск я снял с Фреда ошейник, и он немедля рванул в заросли, но тут же и появился вновь – проверить: на месте ли я. Мне стало понятно: Фред никуда не исчезнет. Он охранял меня, и все время был поблизости.

До оскомины я наелся брусники, набрал полное ведро, и Фред благополучно довел меня до заставы.

Вечерело. Небо над океаном вспыхнуло всеми оттенками алого и красного, – красками, каких я никогда не видел. Словно огромная алая птица с бело-розовым опереньем неспешно пролетала над синей гладью моря.

Возле офицерского корпуса барахтались в песочнице мелкие ребятишки, может быть, будущие пограничники. Их уже забрали из детского сада, и они резвились, наслаждаясь теплом осени, «на всю катушку».

Я вошел в свою комнату, и та сразу наполнилась запахом брусники.

Для полного вечера было еще рано. Тогда я вышел наружу и стал наблюдать, как солдаты занимаются спортивной подготовкой. Голые по пояс, они стояли в очереди на турник, хотя турников было несколько разных, по росту. Но лишь у одного бойцы, открыв рты, с восхищением смотрели, как некий маленький воин, похожий на казаха или узбека, – видно, мать солдата была из краев дынь и урюка, – отключив ум, лихо пользовался одной лишь молодой мышечной силой. Он вращался вокруг перекладины как некое механическое существо, что на спортивном языке называлось – «крутить солнце».

– Давай, Жбанов, жарь еще, – подбадривал его ротный сержант. – Жарь без остановки. Жарь! Молодец! Вот как надо. Учитесь, салаги!

Чуть поодаль вели рукопашный бой сразу несколько пар. Бились серьезно. У одного бойца была разбита губа и по лицу текла кровь. Но он, видно, этого не замечал.