Самозванец - Николай Гейнце
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Размышления эти были прерваны приездом графа Стоцкого.
— Здравствуй… — проговорил он, входя. — Рад видеть, что ты здрав и невредим, а то вчера на репетиции все думали, что ты болен.
— Нет, я был дома. Да и надоел мне, по правде сказать, весь этот разврат, — несмело сказал Петр Васильевич.
— Неужели и игра? А вчера как раз вышла замечательно интересная, метал князь Асланбеков, и Гемпель выиграл горы…
— А я так не завидую даже и Гемпелю… Я провел дивно вечер.
— С кем? С Ольгой Ивановной? Теперь понимаю, почему ты отвоевываешь ее у тестюшки и нажил себе в нем врага. Только потом, когда ты будешь с деньгами…
— Перестань… Я восстаю против его исключительств потому, что так хочет моя жена, и я вчера сидел дома с женою и был счастлив.
— И воображаю как! Женщины всегда очень милы, когда у них не чиста совесть…
— Я требую, чтобы ты сказал мне сейчас, говоришь ли ты вообще или о моей жене? — вскричал граф Петр Васильевич, бледнея.
— Не требуй, милый юноша, можешь ненароком обжечься… — холодно возразил Стоцкий.
— Повторяю, я требую! — яростно крикнул граф Вельский.
— Да и к чему говорить тебе, я уже предупреждал тебя, а ты не веришь.
— Ты говорил тогда бездоказательно.
— А теперь могу привести и неоспоримое доказательство.
— Говори.
— Но к чему это? Оставим лучше.
— Говори.
— Тебе будет горько…
— Нет, я требую, я прошу, я умоляю.
— Ну, хорошо, но помни, что ты сам просил.
— Помню, помню.
— Но так как я люблю, чтобы слова мои имели свой настоящий вес, дай мне прежде всего слово, что ты не станешь бесноваться и попусту скандалить, а выслушаешь меня спокойно, как подобает мужчине, и доведешь дело до конца, чтобы оно выяснилось само собою.
— Постараюсь… Даю…
— Помнишь тот медальон, который ты подарил жене в день рождения?
— Ну да, да.
— Попроси ее надеть его на бал.
— Что ты хочешь сказать?
— Его у нее нет…
— Где же он?
— Он у того человека.
— Я сейчас задушу ее! — проскрежетал граф Петр Васильевич.
— И этим испортишь все дело! Пока ты должен быть так же ласков и спокоен, как был вчера, до самого бала… А когда все откроется, то и тогда бесноваться тебе не расчет. Расстаньтесь спокойно, потому что все состояние теперь — ее.
— Графиня готова и просит ваше сиятельство, — доложил лакей.
— Не пойду! — рявкнул граф.
— Ты уж начинаешь… — заметил ему граф Сигизмунд Владиславович. — Пойми же…
— Это правда… — сознался граф Вельский. — Сейчас буду, — ответил он лакею.
Граф Стоцкий простился и вышел.
8 октября дом Алфимова и снаружи, и внутри был залит огнями.
Казалось, что в эту ночь в его роскошных залах, частью обращенных в сады, собрались представители всех народов, званий и положений, не исключая и творений человеческой фантазии, начиная с мифологического Зевеса и кончая шаловливым эльфом.
Граф и графиня Вельские по праву молодых хозяев дома своего тестя были незакостюмированы.
Граф мрачно стоял у входа.
К нему подошел человек в костюме Мефистофеля и тихо его спросил:
— Исполнил ты мой совет? Она ничего не подозревает.
— Тяжело мне было дьявольски, но все сделано, как ты говорил.
— Да вон и она… — шепнул граф Стоцкий — это был он — указывая на графиню, появившуюся в зале в сиянии своей спокойной и грустной красоты.
Граф Петр Васильевич бросился к ней, едва разыгрывая роль восхищенного.
— А отчего ты не надела моего медальона? — спросил он между прочим.
— Если ты его так любишь, я следующий раз надену… — ответила она, видимо, смущенная.
— Я говорю, чтобы ты надела его именно сегодня, — почти крикнул граф, теряя самообладание.
Этот тон оскорбил графиню.
Она невольно оглянула стоявших вокруг и заметила, что Мефистофель обменялся знаками с какой-то боярыней.
— Хорошо, я съезжу домой, если тебе так хочется! — ответила она мужу.
— Да, поезжай, я хочу, чтобы на тебе был мой медальон… — прохрипел граф.
Графиня удалилась.
— О, как я отомщу… — скрежетал Петр Васильевич.
— Напрасно! — возразил Мефистофель. — Помни ее богатство!.. Лучше ступай и развлекись. Посмотри, какая там прелестная фея…
Граф Петр Васильевич нехотя оглянулся, но увидя нечто, действительно, очаровательное, решил развлечься, как сумеет.
— Почему ты такая грустная, прелестная фея? — спросил он, подойдя.
— И феи не могут не плакать, когда их добрые дела разрушаются, — ответил ему знакомый гармонический голосок.
— Ольга Ивановна! — вскрикнул он. — И вы печальны! Помните, вы обещали мне быть моим другом? Ну, станем и плакать, и утешаться вместе. О, Ольга Ивановна, я ужасно страдаю.
— Это я заметила днем дома. Но что с вами? Ведь ваши отношения к Наде поправились…
— О! Не говорите мне о ней! У меня с нею все покончено! И если я в чем вижу милость Бога ко мне, то это в том, что возле меня вы.
Они сидели в густо увитой со всех сторон зеленью беседке.
— Что вы говорите? — прошептала она.
— Правду, только правду…
Он схватил ее руку, привлек ее к себе и страстно, приподняв маску, поцеловал в губы.
У несчастной, давно беззаветно привязанной к нему девушки закружилась голова.
Тут была и жалость, и дружба, и страсть.
— Я полюбил вас с первого взгляда… — нашептывал ей граф Петр Васильевич. — И это вечное, вечное молчание! Вечная невозможность высказаться! Ну, хоть сегодня, Оля, когда я понял свое несчастье и весь свой позор, сжалься, позволь мне прийти в отведенную тебе комнату по окончании бала и отвести с тобою душу. Нам тогда никто не помешает.
— Хорошо… Я не запру своей двери… Моя комната здесь по коридору, вторая дверь…
— А нам с женой отвели наверху… Я благословляю фантазию тестя, который настоял, чтобы мы ночевали у него, а завтра присутствовали на интимном завтраке. Сначала я не понимал, зачем он этого во что бы то ни стало желает, а теперь я не хочу и доискиваться причины… Я вследствие этого буду счастлив.
Прошло еще четверть часа.
Вдруг в дверях залы появилась графиня Надежда Корнильевна. На ее шее ярко сверкал бриллиантовый медальон в виде сердца. Граф Петр Васильевич взглянул и бросился к ней, как безумный.
— Что это значит? — спросил ошеломленный граф Стоцкий.
— Понять не могу! — отвечала Матильда Францовна.
— Значит, и ночное свиданье голубков не состоится?
— Это-то ничего! — отвечала Руга, вместе с графом Сигизмундом Владиславовичем подслушивавшая разговор в беседке. — Приманка посажена, и вся разница в том, что вместо одной рыбки попадется другая…
— Я не понимаю…
— Ускользнул молодой — попадет к ней старик, он на это и рассчитывал, устраивая праздник на два дня…
— А-а…
В двенадцать часов гости Корнилия Потаповича все съехались, и бал оживился еще более.
Затем в одной из зал взвился занавес, и за ним открылась прелестная живая картина «Шалости амура».
В ней Матильда Руга не пощадила никого и ничего, лишь бы угодить вкусам старика Алфимова.
Старый банкир был в неописанном восторге.
В картине было много такого, что побудило графиню ускользнуть из залы в другие комнаты.
— Мне и самому это противно… — гадливо сказал, провожая ее, граф Петр Васильевич. — Один миг с тобою, или эта мерзость!.. Но это скоро, вероятно, кончится.
Возвращаясь в зал, он встретил Ольгу Ивановну, которая тоже спешила уйти.
— Как тянется вечер… — заметила она ему.
— О, я тоже не дождусь конца, мне предстоят дивные мгновенья! — отвечал он. — Я теперь так счастлив…
«Это я ему дала такое счастье!» — думала девушка с радостным трепетом.
XXVI
ЗАПАДНЯ
На сцене между тем следовали одна за другой самые соблазнительные живые картины.
— Вы просто превзошли сами себя, Матильда Францовна! — восторгался Корнилий Потапович. — Это восхитительно.
— Я готовлю вам сегодня еще один сюрприз, только скажите, когда вы отдадите за него обещанные десять тысяч.
— Вы это об Ольге Ивановне? Да быть этого не может!.. А деньги хоть сейчас… Чек на контору.
— Ну, хорошо же… Стойте здесь и ждите.
Через минуту к старику Алфимову подошла одна из подруг Матильды Францовны и что-то долго втолковывала ему.
— О, благодарю, благодарю, понимаю! — воскликнул старик. — Я никогда не забуду этой услуги.
Собеседница удалилась, и к Корнилию Потаповичу, на губах которого играла плотоядно-довольная улыбка, подошел граф Стоцкий.
— Вы понимаете, конечно, — заговорил Сигизмунд Владиславович, — что все это устроил граф Петр Васильевич с целью доставить вам удовольствие, и вы как порядочный человек обязаны отблагодарить его.
