К вечности - Елена Асеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неприятное дребезжание, после выдохнутого Кали-Даругой указания «приступайте», кажется, переполнило не только саму черепную коробку, но и всего меня. Хруст распиливаемых костей, дребезжание воложек, кои мельчайшими своими зубцами выжигали хрящевую ткань, отзывался не только подергиванием конечностей плоти и легкой вибрацией самого мозга, каковой я прямо-таки укутал в себя, абы не допустить гибели. Он отдавался волнами в моем сияющем естестве, скрежетал, очевидно, в оранжевых паутинных кровеносных сосудах, ажурных нитях кумачовых мышц и жилок, живописующих формы лица: губ, впадин-глаз, чуть выступающего над общей поверхностью лба, скул и носа.
И я почувствовал, что еще чуть-чуть и мной полностью овладеет дотоль утихшее раздражение и напряжение…
Мне вдруг показалось, что и сама суть моя состоящая из символов, письмен, рун, литер, свастик, ваджер, букв, иероглифов, цифр, знаков, графем, а также геометрических фигур, образов людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик прекратит свой ход, изменит свое структурное построение. А после, и те самые, единящие меня с Отцом вже появившиеся на голове, оранжевые паутинные кровеносные сосуды, ажурные нити кумачовых мышц и жилок лопнут, распавшись на отдельные волоконца.
Благо, что вмале сие дребезжание стихло, одначе, напряжение во мне лишь стало нарастать. И посему я вновь вздрогнул, испугался, когда услышал голос своего Творца:
— Крушец, ты только не волнуйся, — бас-баритон Першего нежданно потух.
И тотчас я сызнова дернулся, завибрировав сиянием, теперь уже испугавшись за моего Отца.
— Громче Господь, говорите громче, — послышался голос Кали-Даруги.
— Крушец, — немедля услыхал я Отца и ноне голос его плыл с положенной мощью. — Малецык мой бесценный, не пугайся. Как я тебе и сказывал допрежь того, мы перенесем тебя и мозг мальчика в новую плоть. Прошу тебя только, мой милый, во время перемещения не паниковать. Ни в коем случае не рвать связь с мозгом. Находится в ровном, спокойном состоянии, а иначе ты навредишь себе, мой малецык.
После слов моего Творца я несколько успокоился, прошел страх, но осталось напряжение. Обаче, я взял себя в руки, и, следуя ранее выданным мне наставлениям, плеснул клинопись в места стыков, нервных узлов, соединений мозга и обобщенно плоти, зараз обрезая сии связи.
И наново во мне всколыхнулось напряжение, кое особенно возросло, когда бесицы-трясавицы открыли свод черепа, а посем, приставили к внутренности черепной коробки высокие борта лоханки. Нестабильно колыхающиеся стенки лоханки резко выдвинулись вперед, и, просочившись непосредственно в глубины нижней части черепа, произвели значимый звук хлюпанья, всосав в себя и мозг, и меня.
Теперь я уже запаниковал…
Запаниковал когда мозг и меня, развернув, принялись перемещать…
Очевидно, что-то говорил Отец и Кали, только я ничего не слышал. Напряжение дотоль мною так долго владевшее с удвоенной силой выплеснулись из сияния, разворошив некогда подзабытую кодировку у Родителя и Его лечение с больно бьющей в макушку молнией, электрического искрового разряда, являющегося носителем больших температур и мощности.
Я очнулся, точнее сказать обрел себя, когда перста Отца надавили на откос разворачивающийся моей головы. И легкое золотое сияние собранное Першим в левой руке, в предплечье мгновенно переместившись в перста, вошло в макушку моей головы, замедлив там трепетание жилок и остановив колебание замкнутого в клубах сияния человеческого мозга.
— Прекрати! Прошу тебя мой милый прекрати! — проплыл надо мной голос Отца.
И вторя ему, донеслись укачивания напевной песни Кали-Даруги:
— Господь Крушец! Господь, что вы творите? Вы днесь убьете себя и своего Отца. Вы же знаете, что ваш Отец болен. Если вы сейчас ошибетесь, он того не переживет. Возьмите себя в руки, — голос рани теперь запел… заворковал, — успокойтесь Господь Крушец. Успокойтесь бесценный наш мальчик, наше бесценное божество.
И та погудка голоса демоницы, та жертва Отца возвернула меня к происходящему, дала возможность взять себя в руки, и притянуть собственную голову к мозгу. А Трясца-не-всипуха меж тем уже вогнала подвижные борта лохани в глубины черепной коробки новой плоти, и, не сильно качнув ей переместила и мозг, и меня внутрь головы. Тончайшие нити, проводники, едва зримые и в свое время обрезавшие сосуды, нервы и жилки меж мозгом и старой плотью сейчас спешно вклинились в зачаточные узлы, образовывая связи новой плоти и мозга, притянувшись на вроде противоположно-заряженных мельчайших частиц. А я, мощно засияв, и плеснув немного клинописи, те новые стыки, узлы срастил. А срастив, не менее резко отключился, от испытуемого волнения.
Я пришел в себя уже в комле на маковке, и, не узрев подле себя Отца и Кали заволновался. Напряжение с меня несколько спало, но страх… страх остался…
Страх…
Я почувствовал, что когда отключился в кирке, что-то произошло с Першим. Потому, когда ко мне пришел Небо и попытался поговорить, потребовал одного, отнести к Отцу.
— Небо, отнеси к Отцу! Что, что с ним? — с горячностью дыхнул я, и переложил свой страх в плоть так, что от боли вскрикнул только днесь пробудившийся Яробор Живко.
Небо отнес меня к Першему немного позже, сославшись на то, что последний пребывал допрежь в отключенном состоянии. Впрочем, он все же принес плоть со мной к Отцу. И я обдал его таким ярким проблеском сияния, вырвавшегося из головы, что, определенно, ослепил и самого мальчика.
Яробор Живко тогда прилег на облако, висевшее подле головы моего Творца, и, повернувшись на левый бок, крепко обнял правой рукой его за шею, миг спустя уснув.
И я тогда понял, что там в кирке, абы не допустить моей гибели, абы погасить мою панику Отец пожертвовал свои последние силы.
Потому за последующие тридцать лет жизни Яробора Живко я вел себя смирно. Я видел, ощущал слабость моего Творца, ибо он так и не поднялся, не встал с выря и все время проводил в дольней комнате. Именно поэтому я многажды позже, когда Небо увез Першего в Березань воспринял все с пониманием и обещал исполнить все дотоль им указанное. Я тогда спросил у Небо только одно:
— Отец поправится?
— Конечно, моя драгость, не беспокойся, — протянул старший Рас и нежно поцеловал спящего Яробора Живко в лоб.
За два дня до смерти плоти, о которой меня предупредили, из Млечного Пути улетела Кали-Даруга. Как я теперь знал, и это пояснил мне Отец, демоница, чтобы не допустить его гибели, тогда в кирке, отдала ему собственные накопленные силы, чуть было не сгубив себя. И также как Перший находилась все последующие тридцать лет жизни Яробора Живко в состоянии слабости. Она перед самым отлетом сказала мне:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});