Там мы стали другими - Томми Ориндж

обычные сны из серии зомби-апокалипсиса, пока не заметил, что эти люди – индейцы. Не то чтобы он узнал их по одежде – просто знал, как это бывает во сне. Все сны заканчивались одинаково. Тела на земле. Тишина смерти, горячая неподвижность пуль, застрявших в человеческой плоти.

* * *

День ясный и солнечный, и, когда Дэниел поднимается над стадионом, он слышит, как мама спускается по лестнице. Это озадачивает, ведь она не спускалась по этой лестнице с тех пор, как не стало Мэнни.

– Не сейчас, мам, – говорит он. Ему становится стыдно, и он добавляет: – Подожди секунду. – Дэниел сажает беспилотник на верхней трибуне – пустующей, если не брать в расчет чаек. Он не хочет, чтобы мама увидела очки. Она наверняка подумает, что они выглядят дорого.

– Ты в порядке? – спрашивает Дэниел, стоя у подножия лестницы. Она уже на полпути вниз.

– Что ты там делаешь?

– То же самое, что делаю всегда, мам. Ничего.

– Иди сюда, позавтракай со мной. Я тебе что-нибудь приготовлю.

– Ты можешь подождать? – Дэниел улавливает нотки нетерпения в собственном голосе. Он хочет вернуться к дрону, который сидит на трибуне стадиона и растрачивает заряд батареи.

– Хорошо, Дэниел. – В ее голосе проступает легкая грусть, но этого достаточно, чтобы Дэниелу захотелось бросить свой дрон, бросить все на свете и просто пойти позавтракать с ней.

– Я скоро приду, мама. Хорошо?

Она не отвечает.

Блу

Блу не знала, почему вдруг так забеспокоилась из-за сейфа. Или знала, но не хотела знать, почему начала думать о сейфе. Деньги. Все утро она даже не вспоминала про них. И в процессе подготовки к пау-вау деньги как будто ничего не значили. В конце концов, это подарочные карты, и сейф тяжелый, да и кому придет в голову грабить пау-вау? Ей хватало других забот и проблем, и было о чем подумать. Она только что увидела свою маму. Возможно. Возле шатра крутятся какие-то парни несколько бандитского вида. Блу не нравится, что ее беспокоит их присутствие.

Эдвин сидит рядом, жует и глотает семечки. Это лишь добавляет ей беспокойства – ведь положено сначала снять шелуху, отделить семечки и уж потом смаковать, а он просто засовывает их в рот пригоршнями и пережевывает, после чего проглатывает месиво.

Эти парни все ближе подбираются к столу. Как будто подкрадываются. Она снова спрашивает себя: «Кто станет грабить пау-вау? Кто вообще додумается до такого?» Блу отбрасывает эту мысль, но все-таки заглядывает под стол, чтобы убедиться, что сейф все еще на месте, накрыт красно-желто-бирюзовым пледом от Pendleton. Эдвин смотрит на нее, и в кои-то веки на его лице гордая улыбка во весь рот. На зубах шелуха от семечек. Она ненавидит и любит его за это.

Дин Оксендин

Дин сидит в своей студии, когда слышит первые выстрелы. Пуля со свистом проносится сквозь кабинку. Он отступает в угол и прижимается спиной к деревянному столбу. Он чувствует удар в спину, а затем черные занавеси стен рушатся вокруг него.

Наспех сколоченная конструкция наваливается на него сверху. Он не шевелится. А может? Он и не пытается. Он знает или думает, что знает, что не умрет от того, что ударило его в спину. Он протягивает руку назад и нащупывает кусок дерева, один из четырех толстых шестов, на которых держалась вся эта хрень. Отбрасывая деревяшку в сторону, он чувствует, что в ней застряло что-то горячее. Пуля. Она пробила дерево и почти вышла наружу, почти вонзилась в него. Но шест остановил ее полет. Шест спас ему жизнь. Будка, которую он построил, – это все, что встало между ним и той пулей. Выстрелы не стихают. Он выползает из-за черных занавесок. На секунду дневной свет ослепляет его. Он трет глаза и видит перед собой то, что кажется полной бессмыслицей, если бы не одно обстоятельство. Келвин Джонсон, парень из оргкомитета пау-вау, стреляет из белого пистолета в лежащего на земле человека, а двое других парней ведут стрельбу слева и справа от него. Один из них в регалиях. Дин падает на живот. Лучше бы он оставался под обломками своей будки.

Орвил Красное Перо

Орвил возвращается на поле, когда слышит выстрелы. Он думает о братьях. Бабушка убьет его, если он выживет, а они погибнут. Орвил бросается бежать, когда слышит грохот, который наполняет тело таким мощным низким звуком, что прижимает его к земле. Он улавливает запах травы возле самого носа, и он знает. Он не хочет знать, что он знает, но он знает. Он чувствует теплую влагу крови пальцами, когда они тянутся к животу. Он не может пошевелиться. Он кашляет и не уверен, что выходит изо рта – кровь или слюна. Он хочет услышать барабан еще раз. Ему хочется встать, взмыть в воздух и улететь во всех этих окровавленных перьях. Он хочет вернуть назад все, что когда-либо делал. Он хочет верить, что умеет танцевать молитву и молиться за новый мир. Он хочет дышать. Он должен продолжать дышать. И помнить о том, что нужно продолжать дышать.

Келвин Джонсон

Келвин стоит, склонив голову к телефону, но взгляд то и дело отрывается от экрана. Шляпа низко надвинута на лоб, и он держится позади того шатра, где сидят Блу и Эдвин, так что они его не видят. Он смотрит на Тони – тот слегка подпрыгивает на месте, как будто разминается перед танцем. На Тони возложено само ограбление. Остальные – на подхвате, на случай, если что-то пойдет не так. Октавио никогда не говорил, почему он хочет, чтобы Тони был в регалиях и почему именно Тони должен взять деньги. Келвин находит только одно объяснение – грабителя в регалиях сложнее идентифицировать, и в конечном счете это затруднит расследование.

Октавио, Чарльз и Карлос шатаются поблизости и явно нервничают. Келвин получает групповое сообщение от Октавио, предельно краткое: «У нас все хорошо, Тони?» Келвин не может удержаться и направляется к шатру, когда видит, что Тони следует туда же. Но Тони останавливается на полпути. Октавио, Чарльз и Карлос наблюдают за ним, пока он стоит на месте, слегка дергается. Келвин чувствует, как что-то обрывается внутри. Тони пятится назад, все еще глядя на них, затем поворачивается и идет в другую сторону.

Октавио не медлит и делает следующий шаг. Келвин никогда раньше не держал в руках оружие. Оно обладает собственной силой притяжения. И эта сила заставляет Келвина