На кого похож Арлекин - Дмитрий Бушуев

— Андрюша, это удивительная вещь! Это мексиканский улавливатель снов! Я за него дорого заплатила, но он стоит того. Представляешь, мне больше не снятся кошмары, но только светлые, славные сны. Чудесные сны, как в детстве! Говорят, в Мексике такие кольца висят над каждой детской кроваткой. Ты только посмотри, ведь это настоящие совиные перышки! Кстати, я давно уже записываю свои сновидения — видишь тетради? После моей смерти…

— Тетушка!

— Да, после моей смерти ты уж не поленись, загляни в них. Я знаю, тебе будет интересно, ты всегда был необычным мальчиком: Кстати, я всегда знала, что ты голубой.

— ???

— Да, я знала. И всегда понимала. Знаешь, в молодости я ходила в балетный класс, и некоторые ребята были такими же. Ты знаешь, как я узнаю людей твоего типа? По глазам! Кстати, сейчас я читаю книгу Фромма «Душа человека» — он все ссылается на работу Фрейда «Характер и анальная эротика», где тот пишет, что соответствующие личности проявляют три свойства в постоянном сочетании: они особенно бережливы, аккуратны и своенравны. Забавно, да? А сам Фромм вообще считает, что анальный характер — накопительный характер. Так-то, месье!

Тетушка опять долго задерживает меня в прихожей и не хочет отпускать, она плачет и обнимает меня, плачет и обнимает: Боже, как она одинока! Пахнет ландышами. Мне очень грустно. Я взял почитать две книги из ее обширной библиотеки — «Тайную доктрину» мадам Блаватской и «Розу мира» Даниила Андреева. Но вернуть их уже не пришлось.

…Уезжаю из Москвы с легким сердцем, в ожидании чуда и с полупустым кейсом. Рукописи разбросаны по редакциям, и еще долго неведомыми путями стихи А. Найтова будут появляться на страницах «Юности», «Литературной России», в братских могилах альманахов и в претенциозных андеграундных ксероксах. Судьбы стихов. Судьба поэта. Мои свежие розы. Мои опалы. Мои аметисты: Найтов, какой же ты, все-таки, странный человек: Прохожу напоследок по Красной площади, которая пустынна и гулка; звенит каждый булыжник под моими ковбойскими сапогами, голова раскалывается от черных магнитных бурь на кремлевским домом. Откуда эта тяжесть и невидимые иглы? Похожее состояние я испытывал когда-то в Германии, возле бункера Гитлера ночью, куда меня привел мой пьяный переводчик Ральф Мейер. Днем на этом месте счастливые немцы устраивали пикники, загорали и пили пиво, а ночью я почувствовал тяжелую и темную энергетику этого пространства, как беззвучный пронзительный крик. Невидимые энергетические вампиры в прострелянных касках окружают простого смертного. Застывший крик. Свежезамороженный ужас. Анестезия непричастности: Но здесь, в Москве, у Лобного места преобладало именно чувство сопричастности, сострадания, я был почти уверен, что над Крепостью шла небесная вселенская битва и что уже давно в московском изрезанном небе состязаются сверхчеловеческие силы, но не было у меня тогда духовного огненного меча, чтобы встать на защиту духа добра. Не было такого оружия. Точнее, я не различал тогда границу добра и зла, как вы уже убедились в этом.

…В замороженном полубезумном поезде строчу письмо-настроение к мистеру Н. Зачем-то описал встречу с Артемом, который, как выяснилось впоследствии, крал десять долларов из моего бумажника, пока обессиленный Найтов на другом плане бытия смотрел очередной высокохудожественный кошмар. Противно. Нет, черт с ними, с десятью баксами, но я потерял друга, больно разочаровываться в людях. Впрочем, я тоже разочаровал своего соседа по купе, отказавшись разделить с ним его дорожные пол-литра; это был прапорщик, поэтому вы можете представить его крайнее удивление и злую растерянность.

«Прапорщик! Прапорщик! Он в прошлой жизни был арабским шейхом, между прочим: Луна плачет над тобой, Найтов, луна твоя свидетельница. На самом деле существуют две луны — одна настоящая, а та, которую вы, человечки, наблюдаете — оптический обман. Настоящая луна поднимается со дня океана, потому что эта луна — затонувший корабль Вселенной. Это секрет мусульманского мира. Найтов, я приготовил тебе приключение длиною в тысячу миль, и ты не поверил бы тексту, если бы кто показал тебе хотя бы страничку твоей будущей повести. Это я написал, а розы отдаю тебе с радостью, потому что писал для тебя. Кстати, Алиса ушла добровольно, она теперь все знает, но очень просит сжечь письма ее отца — тогда его перестанет кусать обезьяна, которую он пристрелил в берлинском зоопарке. Смешная, право, обезьяна, и оказалась очень начитанной. Да, Андрей, вчера твой будущий любовник умер в Копенгагене — сердечный имплантант не прижился. Отторжение. Конечно, отторжение — и ты в России не приживешься, как ни старайся. Боже, как хочется свежей сирени! Подмосковной, душистой сирени после дождя. Как надоели снег и свечи! Я шью тебе костюм необычный, звездный. Ах, какой костюм! Такой богатый! Великий Монгол позавидует! Юпитер входит в твои созвездия. Кричат чайки. Заканчиваю. Звоню в колокольчик триста двадцать пять раз. Хоронили мы кота, хоронили мы кота: Красный арлекин:»

:Беспощадное резкое утро с мокрым снегом. Я оброс щетиной и после московских приключений выгляжу как ханыга, мне хочется в теплую ванну и в чистую постель. Покупаю на вокзале утренние газеты, ловлю такси — машина с больным пассажиром въезжает в новую полосу моей жизни, и, расплачиваясь с таксистом, я почему-то думаю, что скоро мне придется платить по всем счетам.

Сам кошмар начался с того, что кто-то вывел на двери моей квартиры «Пидор» аэрозольной краской. Пока я стирал это безобразие растворителем, соседка напротив открыла дверь и, ни слова не говоря, плотно поджав губы, смотрела на мои страдания. Молчание длилось недолго — незамужняя матрона вдруг разразилась слезами: «Андрюша, простите меня, ради Бога, не уберегла я: Мура убили: Cтолько подонков развелось! Ну зачем же живое существо уничтожать: Сволочи-и-и:» Она разревелась еще больше. Мне показалось, что эту сцену я уже когда-то видел, что эта растолстевшая, растрепанная добрая женщина уже давным-давно сообщила мне это нокаутирующее известие. Де-жа-вю. Без удивления и почти равнодушно смотрю в ее воспаленные глаза с потекшей тушью и совсем чужим, осипшим голосом приглашаю выпить чаю. Мур, мой милый Мур, сиамский божок с бирюзой, фаворит фараона, моя радость и утешение: «Он как чувствовал, что расстается со мной, все на колени ко мне прыгал и ласкался. Никогда такого я раньше не замечала, ведь обычно он по вам тосковал, не ел почти ничего и всех сторонился. Выпустила я его погулять, а возвращаюсь из магазина: лежит у самого подъезда. Вчера вечером: Следов вокруг много — видно, эти садисты ногами его запинали. Он еще теплый был совсем:» — и она опять разрыдалась. Тело Мура она передала мне в полиэтиленовом пакете, и я не знал, что с ним делать. Выпил водки, закусил долькой лимона. Звоню Гелке: