Радуга 1 - Александр Бруссуев

— Еще бы знать, сколько осталось! — сказал Шурик.

— Быть может, на наш век еще хватит, — опять вставил свою реплику Кеша. — Раз нас никто не предупредил о конце света, может быть отсутствие Радуги — это предупреждение? Посмотрит потом Бог на нас на всех и простит. Мы же исправляемся, в церковь, вон сколько народу на службы ходит! Пошлет он ангелов карающих на новые Содом и Гоморру, да и вывесит снова свое семицветье.

— Это, что ли, на Москву и Вашингтон? — фыркнул Шурик.

— Ну почему сразу Россия и США? Есть ведь и другие супердержавы. Сомали, например. И еще Пекин. Никто и не заметит вреда.

— То-то и оно, что не заметит, — кивнула головой Саша. — А может быть, действительно, на наш век хватит?

42. Судный день

Ванадий Чеславович Вонславович был в изрядном замешательстве. Уж минули почти три недели, как он вылез из пещер Андрусовской пустыни, а богатство в руки, точнее — кошельки, не давалось.

Можно было, конечно, согласно законодательным актам сдать все свое сокровище государству, получить положенные двадцать пять процентов и жить припеваючи. Но, анонимным образом проконсультировавшись в Интернете, понял, что дело это настолько заковыристое, что даже пахнет заурядным мошенничеством, правда, на вполне высоком уровне. Там срастались в людях частные и государственные интересы. Быть обманутым — самое последнее, что хотел достичь диггер Ваня. Предпоследним было — попасть в тюрьму из-за большого количества золотых изделий в слитках непонятного происхождения. Поэтому он перед приездом домой от греха подальше закопал свое золото в самом ненужном для посторонних раскопок месте: под корнями олонецких, точнее — чимильских, сторуких сосен, благо было ехать все равно по пути. Предварительно он ножом и плоскогубцами отделил угол одного из слитков, грамм, этак, в тридцать. За такое количество не расстреляют, но пробу, цену и предполагаемый рынок сбыта попытаться узнать можно.

Людмила на колье не могла нарадоваться. Про прочее золото Иван благоразумно молчал. Скоро должен был вернуться Суслов, тогда они еще раз съездят, подумают и изберут наиболее оптимальные предметы, чтоб и истории не навредить, и благосостояние свое поднять.

Из какой-то давней порванной иранской золотой цепочки и разрозненных фрагментов угла слитка Иван решился сделать пару ювелирных украшений, в меру своей фантазии и возможностей ювелира мастерской на проспекте Ленина: крест и кольцо. Тот, принимая золото, только хмыкнул по поводу наивысшей пробы в золотом ломе, за исключением, конечно, цепочки.

Через два дня заказ был готов, проверен, проплачен и принят. Ванадий, выходя из мастерской, благодушно думал, что теперь может поговорить с ювелиром на тему приобретения последним для личных профессиональных целей еще несколько грамм отличного золота, расслабился, отвлекся и тут же был остановлен заступившей дорогу фигурой.

— Чё? — сказала фигура. — Самый умный?

Иван сфокусировал взгляд и вздохнул: нет в жизни счастья, а в людях — порядочности.

— Говори, где взял золото? — оперативность сотрудника милиции, не имеющего отношения к аналитической-розыскной работе вызывало грусть, меланхолию и скуку.

— Здесь будем говорить, либо в отделении? — настаивал сержант заурядной патрульно-постовой службы.

Иван не стал ничего отвечать, ломать комедию перед сделавшим стойку на халяву ментом тоже не следовало. У него в кармане лежала квитанция об оказании ювелирных услуг, дубликат был в мастерской. Ювелир на него стукнул — бывает, мент будет наседать — он больше ничего не умеет, количество золота на срок не тянет, без суда ничего не светит — пока еще. Поэтому Ваня молчал. Молчал, когда сержант, взбесившись, затянул на руках наручники при всем честном народе, молчал, когда потом он же ударил дубиной, чтоб шел, молчал в отделении, где его до выяснения сразу запихали в «обезьянник», молчал, когда ближе к ночи его стали бить, молчал утром, когда его выбросили на улицу, так и не проверив карманов. Кольцо и крестик ментам были не нужны, им нужны были источники.

Людмила, дождавшись мужа, плакала, как по покойнику — она все поняла, когда Иван вытащил смятую квитанцию и простенький крестик (кольцо он одел на руку еще в мастерской). Она пыталась предложить найти адвокатов, пойти в газету, снять побои, писать заявление в прокуратуру, вывести всех сволочей на чистую воду, но Иван очень деликатно отмахнулся:

— У этого сержанта брат — прокурор. Понимаешь, когда приходится по долгу службы постоянно соотносится с законом, происходит путаница. Все обязанности легко подчиняются правам. Те, разрастаясь, становятся капризами. Все зависит от человека и от той среды, в которой он произрастает. Это, как у врачей: постоянно сталкиваясь с человеческой болью, они все становятся циниками. Но есть ведь и хорошие, и плохие врачи. Это уже, как повезет. К хорошим — очередь на прием длиннее.

— Ты хочешь сказать, что тебе просто не повезло? — успокаиваясь, спросила Людмила.

— Я хочу сказать, что мне надо из дому убрать все свое снаряжение. На время, чтоб при внезапном воплощении моей паранойи в жизнь, не возникло ни у кого лишних вопросов.

Иван собрал весь свой диггерский инвентарь в походный рюкзак и собрался уходить.

— Ваня! — сказала жена. — Ты простил того сержанта?

— Я скоро вернусь, — ответил Ванадий и закрыл за собой дверь. Уже выходя на улицу, он добавил сквозь зубы:

— Никогда не прощу.

Он моргнул и, открыв глаза, очень удивился…

Саша Матросова завезла дочь к родителям, сама же отправилась на дачу. Там отдыхал от ратных подвигов диковинный меч Радуга — она так до сих пор и не привезла его обратно в хранилище. Наконец, решив, что рано или поздно это сделать все равно придется, она решилась. В «Дуге» выпала очередь дежурить Шурику, поэтому можно будет избежать лишних вопросов.

Клыки покойного Куратора так и лежали в ножнах, никому не нужные, но от этого не менее ценные. Она переложила их в сумку, упрятала меч в свое родное вместилище, собираясь также уложить к клыкам, но решила хлопнуть на дорогу кофе.

Саша одела ножны с клинком за спину, взяла в одну руку кружку с питием, в другую — сумку и вышла на улицу. Минуло три недели с того времени, как пропала Радуга. В мире ничего не изменилось, разве что у некоторого посвященного люда повысилась степень тревожности.

Она моргнула и, открыв глаза, очень удивилась…

Майор Макс сидел в своем кабинете и ждал визита приятеля Юры Мартыненкова. Он приготовил коньяк, настругал нехитрую закуску и теперь, покончив с приготовлениями, прохаживался взад-вперед. Со стены пучил глаза портрет президента, Макс старался держаться к нему спиной.

Парни, насевшие на Юру, были никем, и звали их никак. Они не были в армии, у них не было достаточного образования, только техникум с непроизносимым названием, но они уже судили о мире, точнее — о людях, его населяющих, с высоты своего высокомерия. Даже общаясь с Максом, случившимся в гостях в «родной» управе, они одинаково дерзко и презрительно построили манеру своего поведения — чужой мент для них был никто. Конечно, можно было их разделить, тогда гонор перед сотоварищем не позволил бы вести себя по крайней мере невежливо, но майору было любопытно узнать, насколько далеко простирается у этих парней уверенность в собственных силах.

В принципе, эта встреча уже ничего не решала: оба «супермента» совсем скоро получат повестки из военкомата и никакие бумажки с ходатайствами, никакие медицинские справки не смогут спасти их от службы в родной Армии. Знакомый военком, зауважавший Макса, как некоего ветерана, сделал стойку на отправку парней в «дикую дивизию». Так именовалась часть в глухом углу, «славившаяся» неуставщиной. Пусть узнают жизнь с другой стороны. Тогда их ненависть ко всему живому будет иметь под собой вполне реальную основу, либо исчезнет напрочь.

На невинный вопрос: «В армии-то служили?», один ответил, потрясая искренностью:

— Чего я — дурак, что ли?

Другой только фыркнул.

— А вот мне довелось. Целых два года, — сказал Макс. — Тогда, выходит, я — дурак?

Парни только пожали плечами. Но так у них это получилось презрительно, что Макс ударил одного кулаком в лицо, другого — ногой под живот. Оба, пораженные до глубины души, повалились к стене.

Никто майора не упрекнул. Предполагали, наверно, что контуженный. Да и «суперменты» были известны своими морально-волевыми качествами.

Теперь Макс ждал Юру, чтобы поделиться известием: того оставят в покое. Хотелось об этом поговорить в стенах, где очень редко делают людям добро.

Он моргнул и, открыв глаза, очень удивился…

Суслов, благополучно добравшийся до автовокзала на Обводном канале, вырвал с кассы последний билет. Нигде в объявлениях не пишут, когда будет продаваться мифическая бронь на места, но многие отчаявшиеся путешественники ждут, сверяясь с бегом минутной стрелки. Они толкаются у касс, мешая всем, получая порции брани, но упорно ждут свою последнюю надежду уехать домой. Шура не знал, есть ли такой обычай на других маршрутах, но в Карелию без предварительной записи пробиться было сложно.