Джон Картер, марсианин - Эдгар Берроуз

— Твой отец умер?

— Он умер раньше, чем я вылупился из яйца. Единственным горем моей жизни было то, что я не имел счастья знать его. А то моя жизнь была очень и очень счастливой. Теперь я только печалюсь о том, что моя мать будет оплакивать меня так, как она оплакивала отца в продолжении десяти лет.

— Кто был твоим отцом? — спросил я.

Он собирался ответить мне, но внешние двери нашей темницы открылись. Вошел дюжий стражник. Он приказал мальчику уйти на ночь в свою камеру и запер его.

— Исса желает, чтобы вы оба были заключены в одном отделении, — сказал стражник, вернувшись к нам в камеру, и, повернувшись ко мне, добавил:

— Этот негодный трус — твой раб. Он должен будет хорошенько служить тебе. Смотри, бей его, если он не будет подчиняться! Исса желает, чтобы ты придумывал для него самые большие унижения.

С этими словами он покинул нас.

Ксодар все еще сидел, закрыв руками лицо. Я подошел к нему и положил руку ему на плечо.

— Ксодар, — сказал я, — не бойся, я и не подумаю исполнять приказание Иссы. Ты храбрый человек, Ксодар. Конечно, если ты хочешь, чтобы тебя преследовали и унижали — дело твое. Но будь я на твоем месте, я бы защищал свое мужское достоинство и не боялся бы ничего.

— Я очень много думал, Джон Картер, — ответил он, — о том, что ты сказал мне несколько часов тому назад. Это были такие новые для меня мысли! Я сопоставил то, что ты мне сказал, и что мне тогда казалось кощунством, с тем, что я видел в своей прошлой жизни, и о чем даже не смел думать, страшась навлечь на себя гнев Иссы. Я верю теперь, что она — обманщица. Она такое же божество, как ты или я. Я готов даже признать, что перворожденные не более священны, чем святые жрецы, а святые жрецы, в свою очередь, не выше красных людей.

Вся наша религия основана на суеверии, обмане и лжи. Нас в продолжение веков держали в неведении те, которым это было выгодно. Они жили тем, что мы верили их россказням.

Я готов сбросить с себя оковы, которыми был опутан. Я готов вызвать на бой саму Иссу. Но к чему все это? Кто бы ни были перворожденные — боги ли, смертные ли, они во всяком случае сильная раса, и нам не вырваться из их рук. Нам нет спасения!

— Мой друг! Мне приходилось выходить благополучно из худших заключений в моей прошлой жизни, — ответил я. — Пока сердце бьется в груди, я не теряю надежды бежать с острова Шадор.

— Но мы не сможем даже убежать из четырех стен нашей темницы, — протестовал Ксодар. — Попробуй крепость стен — они как камень! Посмотри на их полированную поверхность — как взобраться по ней и перелезть?

Я улыбнулся.

— Это — совсем пустяки, Ксодар, — ответил я. — Я ручаюсь тебе, что вскарабкаюсь по стене и возьму тебя с собой, если ты поможешь мне своим знанием ваших обычаев и скажешь, когда лучше всего пытаться бежать. Ты сможешь провести меня до выхода из подземного царства на свежий воздух внешнего мира.

— Самое лучшее время для бегства — ночь. Ночью есть некоторый шанс на спасение: ночью военные корабли, крейсера и аэропланы охраняются небольшим числом часовых. Теперь ночь.

— Какая же ночь? — воскликнул я. — Ведь совсем не темно!

Он улыбнулся.

— Ты забываешь, одно, — сказал он, — мы находимся глубоко под поверхностью Марса. Солнечный свет не проникает сюда. Луна и звезды никогда не отражаются в водах Омина. Фосфорический свет, которым освещается эта огромная подземная пещера, излучается из скал, образующих ее свод. На Омине всегда одинаково светло, точно так же, как всегда одинакова сила волн, которые ты видишь: несмотря на безветрие, они вечно перекатываются. Но когда наверху наступает ночь — люди ложатся спать и здесь, несмотря на то, что свет остается тот же.

— Это затрудняет наше бегство, — сказал я и прибавил, пожав плечами. — Впрочем, какое удовольствие, скажи мне, сделать что-то легкое?

— Ляжем сегодня спать, — сказал Ксодар. — Утром, быть может, мы что-нибудь и придумаем.

Мы улеглись на твердый каменный пол и крепко заснули.

XI. Когда разверзается ад

На следующий день рано утром мы с Ксодаром начали разрабатывать план бегства. Я начертил на каменном полу нашей камеры по возможности точную карту южнополярных областей при помощи пряжки от моих доспехов и острия чудесного алмаза Сатор Трога. На основании этой карты я определил общее направление на Гелиум, а также расстояние от Гелиума до расселины, ведущей в Омин.

Затем я начертил карту Омина с ясным обозначением положения Шадора и отверстия в куполе, которое вело во внешний мир.

Все это я заучил так, что эта карта неизгладимо запечатлелась в моей памяти.

Я старался разузнать у Ксодара привычки стражи, несшей караул у нашей тюрьмы. По-видимому, ночью стоял только один часовой. Он ходил вокруг тюрьмы, футах в ста от здания. По словам Ксодара, он шел так медленно, что ему требовалось двадцать минут, чтобы сделать полный круг. Практически это означало для нас, что в продолжение пяти минут то та, то другая сторона тюрьмы оставалась без надзора, пока часовой проходил черепашьим шагом по противоположной стороне.

— Все эти сведения, — прибавил Ксодар, — будут очень полезны после того, как мы выберемся, но ни одно из них не поможет нам решить самый важный вопрос: как выбраться?

— Прекрасно выберемся, — возразил я со смехом. — Предоставь это мне!

— Когда ты думаешь бежать? — спросил Ксодар.

— В первую же ночь, как к берегу Шадара причалит маленький челн, — ответил я.

— Но, как мы узнаем, что у Шадора причалил челн? Ведь до окон нам добраться невозможно.

— Ну, не так уж невозможно, — возразил я. — Посмотри! — одним прыжком подскочил я к решетке окна, находившегося напротив нас, и быстрым взором окинул открывающийся из него вид. Несколько небольших барок и два крупных военных судна стояли на расстоянии ста ярдов от Шадора.

"Сегодня вечером", — подумал я, и был готов сообщить о моем решении Ксодару, когда внезапно открылась дверь нашей тюрьмы и вошел страж.

Если бы этот человек увидел меня у окна, наши шансы на бегство сильно бы ухудшились. Наши тюремщики немедленно заковали бы нас в кандалы, если бы они имели малейшее представление о том удивительном проворстве, которое давали мне на Марсе земные мускулы.

К счастью, страж стоял спиной ко мне и смотрел в другую сторону. Надо мной, на высоте пяти футов находился верх перегородки, отделявшей нашу камеру от соседней. Мой единственный шанс не быть застигнутым был соскочить туда. Если бы только сторож обернулся, я был бы погибшим человеком; незаметно соскочить назад в камеру было немыслимым: страж стоял внизу так близко ко мне, что, спрыгивая, я задел бы его.

— Где же белый человек? Исса велела привести его к себе! — страж обернулся, чтобы посмотреть, нет ли меня в другой части камеры.

Я быстро лез по железной решетке, пока не встал твердо ногой на выступе окна; затем, выпустив решетку из рук, я перескочил на верх перегородки.

— Что это такое? — спросил страж, когда решетка с маху ударилась о каменную стену при моем скачке. Я успел спрыгнуть на пол соседней камеры.

— Где же белый раб? — опять раздался голос стража.

— Не знаю, — ответил Ксодар. — Он был здесь еще в тот момент, когда ты вошел. Я не сторож ему: иди, ищи его.

Черный проворчал что-то, чего я не мог понять, а затем я услышал, как он отпер дверь одной из камер, расположенных дальше. Тогда я снова забрался наверх перегородки и спрыгнул в нашу камеру около удивленного Ксодара.

— Теперь ты видишь, каким образом мы убежим? — спросил я его шепотом.

— Я вижу, каким образом ты можешь это сделать, — отвечал он мне, — но не вижу по-прежнему, как я переберусь через эти стены. Ведь я не могу перескочить через них, как ты!

Сторож суетливо обходил одну камеру за другой, пока в конце концов не вошел вновь в нашу. Когда его взор упал на меня, то глаза его чуть не выскочили из орбит.

— Клянусь скорлупой моего первого предка! — прорычал он. — Где ты был?

— Я был все время в тюрьме с той минуты, как ты вчера меня сюда посадил, — отвечал я наивно. — Когда ты заходил в эту комнату, я был здесь же. Тебе следовало бы обратить внимание на зрение.

Он сверкнул на меня глазами, испытывая смешанное чувство гнева и облегчения.

— Иди за мной! Исса велела привести тебя к ней!

Он вывел меня из тюрьмы, оставив в ней Ксодара. У ворот стояло несколько других сторожей и тот краснокожий марсианский юноша, с которым я разговаривал накануне.

Мы вновь проделали путешествие, которое я совершил накануне к храму Иссы. Сторожа все время отделяли меня от краснокожего юноши, так что мы не имели возможности продолжать наш разговор, прерванный прошлым вечером.

Его лицо не выходило у меня из памяти. Где я мог видеть его раньше? В каждой черте его, в его походке, в его манере говорить, в его движениях сквозило что-то удивительно знакомое. Я мог бы поклясться, что знал его прежде, а вместе с тем был уверен, что никогда не видел его до сих пор.