Сотворение мира - Виталий Закруткин

Тут сорок четыре года назад, в поселке Залепиха, в семье слесаря, родился Платон Иванович Солодов. Тут, среди заводских труб, сернистого дыма, грохота, звона, паровозных гудков, он рос, учился, работал сначала подносчиком, потом подручным слесаря, токарем, помощником механика. Отсюда с пьяными песнями, с бабьим воем, с визгом гармошки проводили его на военную службу, и уже через три года стал он, чернявый ладный крепыш, машинным квартирмейстером броненосца «Князь Потемкин-Таврический», потому что были у него золотые руки мастера-механика, острый ум и цепкий, все примечающий взгляд. В этот самый год, когда машинный квартирмейстер Платон Солодов с товарищами носился на мятежном броненосце по Черному морю, на баррикадах рабочей слободы гибла его большая родня — дядьки, родные и двоюродные братья, племянники, зятья. Щедро полили они своей кровью заводские дворы, рельсы и шпалы, булыжники мостовой, песчаный берег тихой, спокойной реки…

Сквозь протертый в инее прозрачный кружочек Платон Иванович узнает ворота каждого завода, каждой фабрики. Вот чугунолитейный — тут почти сорок лет работал дядя Игнат. Вот судоремонтный — на нем трудились дядя Конон и дядя Николай. Вот металлургический — его теперь не узнать, так он разросся. Ему, этому металлургическому, всю жизнь отдал смирный многодетный работяга-слесарь Иван Солодов, родной отец Платона Ивановича. Рядом ворота вагоноремонтного, электростанции, потом старинные решетчатые ворота джутовой фабрики — на ней лет по тридцать работали тетка Евдокия, тетка Матрена, сестры Надя и Вера.

— Что, кум, старые места узнаешь? — раздался за спиной Платона Ивановича прокуренный голос. — А я смотрю: ты или не ты? Даже сбоку заглянул. Ну давай же поздороваемся!

На скамью, где сидел Платон Иванович, подсел коренастый темноусый мужчина в пальто и меховой шапке-ушанке, давний знакомый Солодовых, механик трамвайного депо Шавырин, у которого Марфа Васильевна крестила двух дочек-близнецов.

Солодов и Шавырин обнялись.

— Долго же ты мотался по деревням! — сказал Шавырин, всматриваясь в лицо Платона Ивановича.

— Да вот только приехал.

— Опять на механический?

— Опять. А ты все там же, в депо?

— Там.

— Как семья? — спросил Платон Иванович. Живы-здоровы?

— Скачут помаленьку, — не без гордости сказал Шавырин. — Юрка политехнический кончает, инженером будет, крестницы ваши в школу бегают. В общем, все идет как положено.

Он поднялся. Приближалась его остановка.

— Ты где же квартируешь?

— Каменный спуск, два.

— О-о-о! — обрадовался Шавырин. — А я совсем рядом, на Карповке.

— Заходи всей семьей в воскресенье, — сказал Платон Иванович, — надо же повидаться.

— Обязательно зайду, — пообещал Шавырин.

Платон Иванович проводил его взглядом и опять, как это обычно бывает, когда человек оказывается в родных местах, стал думать о своей жизни. Жизнь у него была нелегкая. Вместе с другими матросами «Потемкина» он был судим военно-полевым судом, два года отсидел в крепости, потом вернулся в родной город и стал работать мастером на механическом заводе. Хозяин завода, немец Юст, предупредил Солодова: «Ты хороший механик, я тебя помню, но, если ты хоть немножко будешь делать революцию и портить моих рабочих, я тебя буду закатывать в Сибирь, на вечную каторгу». Не столько угроза всесильного Юста, сколько жизненные события заставили Солодова целиком отдаться заводской работе. Он и на броненосце не отличался особой активностью, а тогда, после крепости, решил: «Куда там мне революцию делать! Характер у меня неподходящий, смирный, буду я лучше в цехе трудиться». Вскоре Платон Иванович познакомился с Марфой Васильевной Шкрылевой, дочерью мастера железнодорожного депо, обвенчался с ней в слободской церквушке и зажил своей семьей.

«Да, как будто немного лет прошло, а рабочая слободка изменилась, — подумал Платон Иванович, всматриваясь в мелькавшие за окном трамвая новые дома, киоски, бульварчики. — Много тут за эти годы понастроили. Возле швейной фабрики садик посадили, возле кирпичного завода клуб выстроили, на пустыре, за кожевенным, рельсопрокатный завод строят. И людей в слободе намного больше стало…»

— Первый механический! — выкрикнула девушка-кондуктор.

Платон Иванович вышел из вагона.

После возвращения из Пустополья он уже дважды побывал на заводе — когда договаривался с директором о работе и когда ходил получать пропуск и трудовую книжку, — но сейчас он подходил к знакомым воротам с каким-то особым чувством волнения и торжественности: сегодня ему предстояло начать на заводе свой первый рабочий день.

Большие часы над воротами завода показывали без четверти восемь. К проходной двигалась вереница людей. Дородные, краснощекие торговки выкрикивали, перебивая друг Друга:

— Пирожки свежие!

— Горячее молоко!

— Булочки! Берите булочки!

Предъявив пропуск, Платон Иванович вошел во двор.

Тут как будто все осталось прежним: гора железного лома в заднем углу, маслянистые лужи на плотно утрамбованной земле, вагонетки, тачки, запахи ржавчины, разогретого металла, карбида, краски. Слева и справа темнели огромные двустворчатые двери цехов — кузнечного, литейного, механического, малярного, сборочного.

Шестьдесят с лишним лет выпускал завод Юста различные сельскохозяйственные орудия — плуги, бороны, культиваторы, веялки, косилки, а также выполнял любые выгодные Юсту заказы: отливал столбы для уличных фонарей, крышки канализационных люков, делал пожарные помпы, шахтные вагонетки, колодезные насосы. И теперь еще зеленые, с красными колесами «юстовские» плуги, бороны и косилки расходились во все концы страны, только вместо клейма «Генрих Юст» на заводских изделиях стояло новое клеймо — «Красный витязь».

— Всему свое время, — сказал Платон Иванович.

Он вошел в цех. Рабочие — большинство их показалось Платону Ивановичу неоперившейся молодежью — расходились к станкам, позванивая инструментом. На ходу раздеваясь, пробежал молодой инженер, начальник цеха, с которым успел познакомиться Платон Иванович у директора завода.

Во дворе протяжно зазвучал гонг. Рабочий день начался. И сразу завод наполнился грохотом металла, звоном, шумом станков. Платон Иванович медленно снял пальто, повесил его на крюк в углу, провел рукой по седеющим волосам.

Через десять минут к нему подошли два молодых токаря, заговорили наперебой:

— Вы новый мастер?

— Товарищ Солодов?

— С нас вот требуют быстроты, а резцы горят — чего делать?

— Охлаждайте керосином или мыльной водой, — сказал Платон Иванович.

— Так мы же не сталь обрабатываем, а чугун, — возразил один из токарей. — Разве чугун можно охлаждать керосином?

Платон Иванович сдвинул брови:

— Вы не чугун, а резец охлаждайте. Понятно?

Он круто повернулся, прошелся по цеху, приветственно похлопал по плечу работавшего на третьем станке Матвея Арефьевича, потом стал останавливаться у каждого станка, заговаривать с рабочими. То тут, то там слышались его короткие спокойные замечания.

— Напрасно вы, молодой человек, измеряете расстояние между канавками такой грубой скобой. Привыкайте к точности, пользуйтесь микроштыкмусом…

— А у вас что? Дыры вала не совпадают с дырами планшайбы? Закрепите вал, он и не будет качаться…

— Я вам советую, дорогой, заправить в суппорты разные резцы, один пошире, другой поуже — так дело пойдет быстрее…

Платон Иванович неторопливо ходил по цеху, пристально, надев очки, рассматривал отдельные детали, а вслед ему несся шепоток:

— Новый-то мастер, видать, дока.

— Он, говорят, лет десять тут проработал.

— На «Потемкине», говорят, плавал.

— А по характеру, видать, не злой.

— Выговаривает, а глаза у него смеются…

День показался Платону Ивановичу таким коротким, что он оставил свой завтрак нетронутым и не заметил, как стемнело. На протяжении дня он встретил полсотни старых заводских товарищей — слесарей, литейщиков, формовщиков, инженеров, — и каждый из них обнимал его, пожимал руку, расспрашивал. Платон Иванович почувствовал, что теперь, после долгой разлуки, завод стал для него еще дороже, чем был.

Возвращался в темноте. У калитки его встретили Марфа Васильевна и Еля.

— Ну как, папка, доволен? — закричала Еля, прижимаясь головой к отцовскому плечу.

— Очень доволен, Елочка, — сказал Платон Иванович, — только есть хочу до невозможности.

— Почему же ты завтрак не съел? — удивленно спросила Марфа Васильевна. — Я тебе булочку положила, масла, яичек.

Платон Иванович виновато почесал затылок:

— Про завтрак я, понимаешь, забыл…

Обед в этот день прошел в семье Солодовых празднично. В честь возвращения мужа на завод Марфа Васильевна купила вина. Все выпили за здоровье Платона Ивановича, а он, закусывая, часто вытирая усы и рот накрахмаленной салфеткой, принялся обстоятельно рассказывать о заводе и сегодняшних встречах. Мать и дочь, подперев ладонями щеки, внимательно слушали. Они знали и Шавырина, и многих других рабочих и мастеров, о которых упоминал Платон Иванович, им было интересно слушать о знакомых людях.