Хмельницкий. Книга вторая - Иван Ле

— Снова трактат о войнах великого македонца? — в тон гетману спросил Збаражский.

— О-о н-нет, уважаемый пан… — возразил гетман. — Если по-омнит пан Юр-рий Кампа-анеллу, ученого мужа ордена…

— Еретик и… кажется, будучи заключенным у отцов иезуитов, пишет свои научные трактаты.

— Нет, пан Юрий, не трактаты, а-а «Г-город Солнца»!

— Знаете, пан Станислав! Что бы ни вышло из-под пера этого ученого узника, все находится под неусыпным контролем праведных отцов иезуитов… Не солнце безумного монаха должно интересовать сейчас нас. Наверно, пан Станислав мог бы заняться более серьезными проблемами. Особенно интересуют и тревожат шляхтичей настроения приднепровских хлопов. Сам король стремится усмирить их, подчинить, дабы погасить этот страшный междоусобный пожар!

— Как я понимаю, уважаемый п-пан Юрий, мо-онах Кампанелла именно и ре-ешает проблемы, касающиеся этого сброда… Война с казаками в наше время не является проявлением мудрости, когда всю Ев-вроп-пу лихорадит проблема создания христианского союза против му-усульман. Уничтожать вооруженные силы ка-азаков очень опасно, как предупреждал об этом покойный Стефан Баторий. Не означало бы это, уважаемый пан, открыть во-орота туркам для их вторжения в столицу Польши? К тому же сейчас мы должны воевать в Инфляндии… — старался гетман вразумить Збаражского, настаивавшего на необходимости уничтожения казачества.

— Нельзя назвать мудрой и Инфляндскую войну сейчас, уважаемый пан. А называемая паном вооруженная сила, казацкая галастра, разве что этому мечтателю Кампанелле и нужна. Она больше дразнит кровожадных мусульман, чем сдерживает их аппетиты. Казачество надо как можно поскорее усмирить, потому что до тех пор, покуда они не захлебнутся своей собственной кровью, не дождемся от них послушания. На это следует бросить все наши вооруженные силы, и… немедленно! Бедняга Сагайдачный неспроста предупреждал короля о растущем возмущении и непослушании этого народа… — настаивал князь, для отвода глаз крестясь двумя перстами.

— Ка-азачество побурлит и успокоится… — уже нервничая, ответил гетман, усердно крестясь, как и Збаражский.

— Бурлит не казачество, состоящее в реестре и получающее содержание, а хлопское быдло, которое стремится вырваться из-под нашей опеки! — уточнил Збаражский.

Конецпольский решил сдерживать себя и спокойно реагировать на доводы сенатора. И он еще с большей набожностью, сложив руки на груди, внимал возгласам соревнующегося с хором примаса.

— Полковник Стройновский пре-екрасно использует этих хлопов, ув-ва-ажаемый пан Юрий, помогая цесарю Ру-удольфу. Укра-аинское хлоп-пство — это могучая военная сила! Наши государственные деятели и шляхта должны были бы умнее пользоваться и ею, не забывая об а-арканах людоловов у себя над го-оловой…

— Пора бы уже перестать тешить себя этими иллюзиями Батория, уважаемый пан Станислав! Украинские хлопы после того, как королевич похвалил их за победу под Хотином, вон как распоясались! Или, может быть, как сын прославленного Замойского, пан Фома, будем умолять это быдло жить «под отеческой опекой в воеводстве»? Только огнем и мечом, огнем и мечом! Без жалости, без милосердия! Его величество пан король говорит: «Страшен пожар в собственном доме!..»

Это уже не доброжелательный совет польному гетману. Юрий Збаражский выражает мысли и чаяния могущественной корпорации шляхтичей! Убежденность князя передавалась и нестойкому в своих убеждениях польному гетману. И, не ответив Збаражскому, Конецпольский повернулся вправо, к Николаю Потоцкому:

— Как мне кажется, пан Юрий слишком уж боится последовать примеру па-ана Фомы Замойского…

— Что, не собирается ли он в Рим, на посвящение к папе? — сдерживая улыбку, спросил Потоцкий. Он слыхал именно эту фразу, брошенную первым сенатором.

— Не-ет, уважаемый пан Николай, не-е собирается и по улица-ам Рима боси-и-иком не про-одефилирует, зарабатывая у папы посвящение в добропорядочные иезуиты!

— А вас это удивляет, уважаемый пан гетман? — спросил Потоцкий.

— Нет, не уди-ивляет, а злит. Я должен знать: действительно ли наша шляхта категорически на-астаивает на безотлагательном вооруженном наступлении на украинских х-хлопов? Король, наверно, охотно пошел бы на это, а сейм…

— А сейм — это мы, ува-жаемый пан Станислав! — ободряюще произнес Потоцкий.

— Ну что же, уважаемый пан Юрии, — снова повернулся Конецпольский к Збаражскому. — Е-если уже по-ора, то нех пан Юрий и возглавит этот не-еотложный военный поход. Именно та-ак решит и ш-шляхта. Бездельники ша-атаются по селениям и дорогам Украины. Дойдет ли их брожение до серьезной акции, я не уверен. Но дого-оворились, так и передам королю!

— Милостиво прошу пана Станислава! Ведь я забочусь не о себе, а о государстве. Здоровье пошаливает у меня, да и…

— Что касается здоровья п-пана Юрия, то ему могут только позавидовать шляхтичи.

— Да что вы, пан гетман!.. Куда мне?! Разве нет среди шляхтичей более достойного рыцаря? Ведь и на сейме…

— На сейме са-ам король предложит, уверен, пан Юрий! Для такой операции лучшего во-ождя, чем вы, нечего и искать. А с королем я са-ам…

И Конецпольский увидел, с каким ужасом посмотрел на него князь Юрий Збаражский. Страх даже перекосил его лицо. Рука, поднятая в молитвенном экстазе, так и застыла в оцепенении.

— Пан гетман, советуя это королю, клянусь, сделает меня несчастным и обреченным, уверяю вас… Наконец, в самом деле, чего спешить? Право, только что закончили войну на Днестре, теперь снова начинаем ее в Инфляндии. Пора бы уже и образумиться… По повелению короля работает комиссия, уже выплачиваем деньги настоящим воинам.

Конецпольскому и Збаражскому стало не до молитвы. Конецпольский недоуменно пожал плечами, усердно кланяясь вместе с молящимися. Князь Збаражский почувствовал, что ему удалось убедить гетмана и уклониться от опасного военного похода на казаков. Подсознательно он понимал, что борьба королевских войск с казаками каждый день может превратиться в большую междоусобную войну в Речи Посполитой. Но и откладывать ее — значит увеличивать опасность. Казачество превращается в грозную силу.

Это прекрасно понимал и энергичный польный гетман, который действительно был уверен в том, что один из двоих Збаражских может возглавить войска, направляемые на усмирение украинского народа. Но после разговора с перепугавшимся князем Конецпольский убедился в том, что Юрий Збаражский — это не Криштоф! А Криштофу пришлось заняться самой важной проблемой для Речи Посполитой — турецкой угрозой…

Первый сенатор счел необходимым не заметить в этот момент холодной насмешливой улыбки гетмана!

6

Взволнованный отец Иов Борецкий в первое мгновение встречи с Богданом от удивления опустился в широкое, обитое сафьяном кресло возле дубового стола своей кельи. Духовнику в таком возрасте не следует так открыто и искренне проявлять свои симпатии и добрые чувства к людям! Главное — найти в себе силы, чтобы достойно, как полагается духовному наставнику, встретить возвратившегося из неволи. Пусть даже и того, кто особенно дорог ему как человеку, а не только священнослужителю.

Теперь он задумчиво глядел на Богдана, которого мысленно давно уже представил себе. Живой он, «во плоти» — понятно, и не без грехов.

Но независимо от этого владыка был глубоко взволнован встречей с Богданом. В этот момент Борецкий вспомнил и отца юноши, и отбитого им у турецкого бея прекрасного жеребца, возле которого прощались они, расставаясь на долгие годы…

«Значит, ему все известно!..» — с ужасом подумал Богдан, и радость встречи с владыкой сразу омрачилась.

— Подойди ко мне, сын мой… Я рад увидеть тебя живым-здоровым после страданий и мучений. Как видишь, и я не тот, жизнь старит каждого…

И поднялся с кресла, опираясь рукой о стол. Богдан оглянулся, ему показалось, что еще кто-то должен войти следом за ним. Но они были только вдвоем. Как сына родного хотелось встретить владыке Богдана. По привычке, еще издали благословил его своей дрожащей рукой. Когда же Богдан подошел к митрополиту, он обнял его, точно блудного сына, и прижал к груди. Старик полюбил Богдана еще тогда, когда он учился во Львовской коллегии иезуитов, за его искренность и человечность.

— Блаженны воины, иже с поля брани, яко на брань во здравии идущие! Большей радости нам, старикам, нет в этой суетной жизни.

Затем поцеловал в лоб, как когда-то при прощании, отстранил от себя, чтобы еще раз посмотреть на теперь уже зрелого бывшего спудея, оценить воина.

— От души приветствую вас, отче, и радость этой встречи на долгие годы сохраню в своем сердце. Знаю, отче блаженный, что и справедливый упрек…

— Не надо, сын мой, не упрек, а именно радость, как ты сказал. Садись рядом со мной, поговорим, разве что о «ныне отпущаеши грехи наши…», да и о будущем. Высокопочтенный патриарх отец Лукарис известил нас о том, как отправлял вас в такой нелегкий путь на родную землю. Давно ждем тебя!