Дожить до вчера. Рейд «попаданцев» - Артем Рыбаков

— Ну что там?

— Все в норме. Ремонтный поезд. С Кондратом договорились насчет подсовывания гадам угольных мин.

— Как делать будем?

— Тоха допетрил в глине обваливать.

— Подожди, Заслонов просто из тола делал, без детонатора!

— Только у него плавленый тротил был, из которого и лепили. Предлагаешь имеющиеся у нас шашки переплавить?

— Не, я бы не стал. Просто с плавленым проще. Но и так сойдет. А без обмазки хреново выйдет — тол гореть раньше начнет, чем детонатор сработает. Да еще и потечет. Ты ему, кстати, не подсказывал?

— Я ж говорю — сам сообразил.

— Чем еще порадуешь?

— Обходчик сказал, тут в десяти километрах полигон артиллерийский до войны был…

— Когда поедем?

— Ты не едешь!

— С хрена ли?

— С Тохой в лавке останетесь. — Саня цапнул забытую Казачиной кружку с чуть теплым чаем и залпом выпил. — Не с твоим давлением грузчиком на старости лет калымить! Не обсуждается! Лучше скажи, что пробивка «трофейных» дала — с вами их оставить хочу.

— Повторюсь — все в норме с мужиками. Не «подсадные» точно. Обстоятельства попадания в плен разные. Перекрестно проверял — познакомились только в лагере. Да и после знакомства с нами настрой у парней изменился. И плен этому тоже поспособствовал…

— Ну и замечательно! С рацией получилось?

Вместо ответа я пожал плечами.

— Ну и фиг с ней — терпит пока. Пойду ребят подготовлю. После обеда выдвинемся.

— На «круппе»?

— «Опель» возьмем, там могут снарядики под центнер весом быть. Тяжелый гаубичный артполк в тех местах тренировался.

— Хм, может, подождем, пока вы вернетесь? Тола наплавим и тогда…

— На фига откладывать? Может, там и нет ничего, а поезда сегодня-завтра уже поедут.

Когда за Фермером захлопнулась дверь, я встал, сунул «ВиС» в кобуру и вышел — если уж нам тут придется в половинном составе куковать, надо на деревню глянуть. А ну как шпион какой завелся?

Гродкен, Восточная Пруссия.

23 августа 1941 года. 10:27.

Пылящий по сельской дороге автомобиль если и привлек внимание местных, то лишь тем, что сама машина была для здешних краев нехарактерной. Не жаловали жители этого городка, что стоял у бывшей границы двух империй, кабриолеты. Впрочем, единственному пассажиру «Опель» нравился. Он даже пошутил как-то в кругу друзей: «На чем еще ездить адмиралу, как не на „Адмирале“?»

Проехав вдоль невысокой живой изгороди, машина свернула в распахнутые настежь ворота.

— Генерал-фельдмаршал ожидает вас, господин адмирал! — От слуги, встретившего гостя у массивных дверей, за версту несло прусским служакой.

Отдав перчатки и фуражку, Канарис пригладил перед зеркалом волосы и пошел к кабинету владельца усадьбы. Несмотря на то что в этом доме он ни разу не бывал, расположение комнат он хорошо знал.

— Доброе утро! — намеренно опустив все титулы, поздоровался он.

— Действительно доброе, господин адмирал! — Поднявшись из кресла и обойдя стол, бывший командующий группой армий «Центр» протянул гостю руку. — Кофе?

— Пожалуй! — Начальник абвера ответил на крепкое рукопожатие. — Если можно — со сливками.

Расположившись в массивном кресле, он наблюдал, как генерал-фельдмаршал самолично налил ему кофе в маленькую чашечку мейсенского фарфора, украшенную гербом фон Боков.

— Спасибо, Федор! — Пробный шар, похоже, прошел — опальный военачальник ни словом, ни движением брови не показал своего неудовольствия от обращения по имени и, даже более того, подхватил предложенную тональность:

— Итак, Вильгельм, что привело вас в нашу глушь? Я, признаться, был несколько удивлен вашим вчерашним звонком.

— Дело в том, Федор, что мне крайне важно поговорить с человеком, способным взглянуть на вещи отстраненно, но в то же время обладающим достаточной информацией…

— Простите, что перебиваю, Вильгельм, но мне хотелось бы сразу уяснить, о какой сфере идет речь.

— Исключительно о военной! Я знаю, вы от политики далеки.

— Если о военной, тогда я к вашим услугам, Вильгельм. — Генерал-фельдмаршал сделал глоток кофе, и Канарису, чтобы скрасить паузу, пришлось последовать его примеру. — Что вас интересует конкретно?

— Мне интересна ваша оценка положения на фронте.

— Откуда же мне ее знать? — Тонкие губы фон Бока раздвинулись в подобие улыбки. — Мне, как вам должно быть известно, ее не докладывают.

— И тем не менее…

— Раз вы настаиваете… За все группы армий я говорить, естественно, не могу, но в центре… Я бы назвал это шатким равновесием — без пополнения или какого-нибудь интересного маневра мы прорвать оборону русских не в состоянии. А маневр, опять же, зависит от снабжения. По последним имеющимся у меня данным, моему преемнику удалось отвести часть подвижных соединений для отдыха. А вот цели, заявленные в последней директиве Верховного командования, с моей точки зрения, достижимы только при определенных условиях. Слишком наши фланги отстают от центра. И вместо того чтобы подстегнуть Рундштедта[82] и Лееба,[83] они решили раздергать мою группировку.

— Возможно, командование просто приняло наиболее простое решение? — спросил Канарис.

— Именно что самое простое! И этим они напрочь убили наступательный потенциал центра!

— И что, эти разногласия стали причиной вашей отставки? — осторожно поинтересовался адмирал.

— О нет! Совсем не это! Мне всего-навсего предложили перерубить сук, на котором я сижу. Как нам идея своими руками уничтожить основную базу снабжения у себя в тылу?

— То есть? — непонимающе мотнул головой Канарис.

— Фюрер, — разведчик заметил, как фон Бок дернул щекой — скорее всего он собирался назвать Гитлера по-другому, — приказал мне разрушить Минск за семьдесят два часа. Полностью!

— Как так?! — На этот раз удивление Канариса было не наигранным.

— А вот так! В память о погибшем соратнике! Хорошо еще не предложил солью все засыпать, как было принято у Чингиз-хана.

— Но ведь Клюге, похоже, удалось отстоять вашу точку зрения, Федор. Минск пока еще стоит.

— Как бы не так! Разрушение города всего лишь отложено — служба снабжения не успевает подвезти потребное количество взрывчатки. А вот команды подрывников уже прибыли. И эта информация достоверна — есть, знаете ли, у меня свои источники.

— Но ведь это безумие! Насколько мне известно, буквально на днях удалось наладить железнодорожное сообщение со столицей Вайсрутении, а тут такое!

— Не на днях, а почти две недели назад, — поправил разведчика фельдмаршал. — Но мои чувства вы теперь понимаете. Добавлю лишь, что от меня потребовали снять войска с фронта для сплошного прочесывания лесов в районе покушения. Грейфенберг подсчитал, что потребный наряд сил составляет три пехотные дивизии! Вы представляете?! Чтобы поймать горстку бандитов, мне приказали снять три дивизии с фронта! В то время как для парирования прорыва русской кавалерии двумя неделями раньше мне пришлось тоже использовать три дивизии из резерва. Но там-то был кавалерийский корпус в составе минимум трех дивизий!

— Однако же прочесывания проводились. — Адмирал снова нацепил на лицо маску внимательного, но равнодушного слушателя.

— Совершенно верно, но для этого пришлось перебрасывать полицейских. Клюге тоже не согласился снимать войска с фронта. Исключение, как мне сказали, он сделал только для эсэсовцев — дивизия Хауссера[84] выделила три батальона, но в основном задействовали армейские маршевые пополнения. Что тоже, признаться, обстановку на фронте не улучшило.

— Ясно. Моих «айнце» тоже втянули в эту чехарду.

— И каковы успехи?

— Пока без результатов, если, конечно, не считать отлов большого количества отставших от своих частей русских, выходящих к линии фронта поодиночке и мелкими группами. Так сказать: Much Ado About Nothing.[85]

Англофильство Канариса не составляло особого секрета для высших военачальников Рейха, а потому фон Бок на подобную эскападу никак не отреагировал.

— Можно сказать и так, Вильгельм. Я, еще в бытность командующим, рекомендовал не проводить специальных мер против подобных элементов. Рано или поздно голод заставляет остатки разбитых частей выйти из чащоб, тут-то их и надо брать. Опять же, если им и удается перейти линию фронта и соединиться с основными силами русских, в большинстве случаев они деморализованы, и использовать их сразу противнику не представляется возможным. А учитывал ли кто-нибудь эффект от той паники и упаднических настроений, которые эти бедолаги приносят с собой на ту сторону?

— Ну, наша служба собирает подобную информацию, — «скромно» заметил Канарис.