Огненный крест - Н. Денисов

Владимир Маяковский в поэме «Хорошо», которую я «изучал» еще в средней школе, нарисовал несколько по-иному картину врангелевского прощания с Россией.

Десятки лет спустя один из зарубежных русских говорил мне: «За эти пронзительные и в общем-то сочувственные строки многое простится большевистскому поэту!»

Наши наступали, крыли по трапам,Кашею грузился последний эшелон.Хлопнув дверью сухой, как рапорт,Из штаба опустевшего вышел он.Глядя на ноги, шагом резкимШел Врангель в черной черкеске.Город бросили. На молу голо.Лодка шестивесельная стоит у мола.И над белым тленом, как от пули падающий,На оба колена упал главнокомандующий,Трижды землю поцеловавши,Трижды город перекрестил...Под пулями в лодку прыгнул.– Ваше превосходительство, грести?– Грести...

Далее была та кровавая трагедия, которая превратила Крым 20-го года в неслыханное на земле побоище. Месть, организованная политкомиссарами Бела Куном и Розалией Залкинд (Землячкой), в силу их пещерной ненависти к русским вообще, унесла жизни многих крымцев, по свидетельству писателя И.С. Шмелева, «больше 120 тысяч мужчин, женщин, старцев, детей».

Другой зарубежный писатель, Роман Гуль, в одной из глав книги «Я унёс Россию...» писал: «Известно, что Бела Кун венгерский еврей, коммунист, в гражданской войне руководитель интернациональных отрядов... С ним приехала на «руководящую работу» в Крым Землячка (псевдоним) – женщина, Розалия Семеновна Залкинд, большевичка с 1903 года, фурия большевизма, не имевшая никакого отношения ни к «пролетариату», ни к «беднейшему крестьянству», а происходившая из вполне буржуазной еврейской семьи. Эта гадина была кровожадна и беспощадна так же, как и Бела Кун, и Троцкий...»

По свидетельству уцелевших от террора, расстреливали больше всего в Севастополе, оттуда отплыло за рубеж подавляющее число кораблей Врангеля. Уничтожали без разбора, но чаще и в основном «буржуев» – чиновников, профессоров, врачей, сестер милосердия, купцов, священников. Особая «статья» – оставшиеся офицеры и юнкера. Славные латышские стрелки, как писали позднее в советской прессе, «спасшие большевистскую революцию в 1918-м», прочие интернационалисты, среди которых боролись за «счастье» России китайцы, венгры, чехи и даже африканцы, не расходуя патронов, привязывали к ногам русских офицеров камни, живыми сбрасывали их в море – с высоких береговых круч, с палуб судов и барж, не утруждаясь вывести их подальше в море, топили в бухтах... Расстреляли и около шестисот портовых рабочих – «за участие в погрузке на суда врангелевской армии».

Не только расстреливали, но и вешали. На фонарях, на памятниках. Исторический бульвар, Нахимовский проспект, Приморский бульвар, Большая Морская и Екатерининская улицы буквально «пестрели» качающимися трупами казненных.

Графская пристань, с которой я восхищенно смотрел позднее на боевые корабли Черноморского флота, где писал стихи, посвященные боевой славе Севастополя, поздней осенью 20-го года являла собой застенок, по ступеням которого текла в Южную бухту, к подножию памятника Затопленным Кораблям, кровь расстрелянных.

Город русской славы Севастополь был превращен еврейскими комиссарами в место русского позора. И не однажды. В 1954-м году троцкист Никита Хрущев, в недавнем «сталинском» прошлом один из неистовых руководителей террора на Украине, которого даже Сталин урезонивал – «уймись, дурак», на банкете в честь трехсотлетия воссоединения Малороссии с Великой Россией походя подарил Крым, а с ним практически и Севастополь «Украйне». Наследники бендеровцев тотчас начали менять на улицах Севастополя русские названия на хохляцкие (свидетельствую лично – Н.Д.). Столовые, например, превратились в «едальни», площадь Нахимова – в «майдан». Но русское население, среди которого «украинцем» был лишь героический матрос Кошка, но и тот каменный, не приняло «революционных новшеств». Тогда, в пятидесятых, это было еще возможно...

С РУХовскими, с демократами 21-го века, сегодня севастопольцам бороться сложнее. То есть с вечными западниками, с наследниками «Землячки», Бела Куна, Троцкого и «косоглазого, лысого, картавого сифилитика», как гневно именовал в пору «ревсмуты» выдающийся русский писатель Иван Алексеевич Бунин товарища Ленина, цитируя в «Окаянных днях» высказывание «вождя мирового пролетариата»: «Пусть 90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожили до революции».

Всемирной, надо полагать.

Еще одна «крымская» цитата, относящаяся к 1920-му. Из Ива на Шмелева, из его книги «Солнце мертвых»: «Помер Андрей Кривой с нижних виноградников, помер и Одарюк... Замерз дядя Андрей после «ванны» (вид пытки – Н.Д.), обессиленный голодом, а совсем недавно какой-то «бравый» матрос орал на митинге: «Теперь, товарищи трудящиеся, всех буржуев прикончили мы... которые убегши – в море потопили! И теперь наша совецкая власть, которая коммунизм называется! Так что до-жил-и! И у всех будут даже автомобили. И все будем жить... Так что... все будем сидеть в пятом этажу и розы нюхать!..»

До-жили и мы в конце века, растеряв сталинскую державу, как в 17-м – царскую. Вновь во главе террора шайка воров, бандитов, учившихся в университетах, но таких же беспощадных палачей-

Чубайсов, возникших на старом белакуновском замесе. И то ж про «автомобили»! Как тот неразумный матрос на севастопольском митинге. В 1992 году «рыжий Толик» на воровской, всученный всем «ваучер» каждому россиянину обещал аж по две «Волги»!

«Ваучеры» эти, к примеру, выклянчили у меня перекупщики: на пару буханок хлеба только и хватило. «...Сижу в пятом этажу и розы нюхаю!»

По праву большого таланта, по силе поэтических строк подборку стихотворений поэтов кадетского круга, сопровождаемую биографическими справками, открываю стихотворениями Николая Туроверова.

Кратко о поэте. Туроверов Н.Н. родился в станице Старочеркасской в 1900 году. В 1916 году окончил Донской кадетский корпус (тридцать седьмой выпуск). В гражданскую войну – подъесаул Лейб-гвардии Атаманского полка. Награжден Георгиевским крестом. Ушел вместе с однополчанами-донцами за границу в составе эвакуированной Белой армии генерала П.Н. Врангеля. Жил во Франции, в Париже. Служил в Иностранном легионе. Был одним из основателей Общества Ревнителей Российской Военной Старины. Сотрудничал в журнале «Военная Быль». Автор пяти поэтических сборников. Писал и прозу.

Из жизни поэт ушел в 1972 году.

В последующие годы стихи его продолжали публиковаться в зарубежных русских журналах, а затем и в советских изданиях. Друзья-соратники называли Туроверова «баяном казачьей песни».

Перекоп

Родному полку

Сильней в стремёнах стыли ногиИ мёрзла с поводом рука.Всю ночь шли рысью без дороги, –С душой травимого волка.Искрился лёд отсветом блескаКоротких вспышек батарей.И от Днепра до ГеническаСтояло зарево огней.Кто завтра жребий смертный вынет,Чей будет труп в снегу лежать?Молись, молись о дальнем сынеПеред святой иконой, мать!Нас было мало, слишком мало.От вражьих толп темнела даль;Но твёрдым блеском засверкалаИз ножен вынутая сталь.Последних пламенных порывовБыла исполнена душа.В железном грохоте разрывовВскипали воды Сиваша...И ждали все, внимая знаку,И подан был последний знак...Полк шел в последнюю атаку.Венчая путь своих атак.Забыть ли как в снегу изрытомВ последний раз рубил казак,Как под размашистым копытомЗвенел промёрзлый солончак.И как минутная победаШвырнула нас через окоп,И храп коней, и крик соседа,И кровью залитый сугроб.Но нас не помнила Европа.И кто в нас верил, кто нас знал,Когда над валом ПерекопаОрды вставал девятый вал?О милом крае, о родимом,Звенела песня казака.И гнал, и рвал над белым КрымомМорозный ветер облака.Спеши, мой конь, долиной Качи,Свершай последний переход.Нет, не один из нас заплачет,Грузясь на ждущий пароход,Когда с прощальным поцелуемОсвободим ремни подпруг,И злым предчувствием волнуем,

* * *Мы шли в сухой и пыльной мглеПо раскаленной крымской глине.Бахчисарай, как хан в седле,Дремал в глубокой котловине.Заржет печально верный друг.И в этот день в Чуфур-Кале,Собрав бессмертники сухие,Я выцарапал на скале:Двадцатый год – прощай, Россия!

Левее Корнилова