Трагедия Цусимы - Владимир Семёнов

В исходе 12-го часа видели новый взрыв, на этот раз близ него.

Около 12 ч. 30 мин. ночи, пользуясь его ярко освещенной фок-мачтой, дальномером Барра и Струда, определили расстояние — 50 кабельтовых. В трубу можно было хорошо видеть докрасна раскаленный борт с рядом ослепительно ярких точек — очевидно, иллюминаторы, через которые вырывалось пламя, бушевавшее внутри. Горящий корабль не шел прямо, а дергался вправо и влево, поворачиваясь к нам то лагом, то носом, то кормой. Моряку было понятно, что это незримые во тьме спутники и товарищи пытаются взять его на буксир… В начале 2-го часа ночи эти попытки, по-видимому, увенчались успехом: он медленно пошел влево, т. е. к северу, и в 1 ч. 45 мин. скрылся в направлении к Талиенвану. Батареи и сторожевые суда безмолвствовали…

На мостике «Дианы» шел оживленный обмен догадок и предположений: какой драмы мы были невольными свидетелями?.. За последние дни китайцы упорно доносили о новой, подготовляемой японцами, отчаянной попытке запереть эскадру в Порт-Артуре. Говорили, что теперь брандеры-заградители придут не поодиночке, а группами по четыре, снайтовившись борт о борт цепными канатами. Не они ли это наткнулись на минные банки, которые в предыдущие ночи усердно набрасывались нашими миноносцами?.. Но пожар? Несчастье, неосторожность… Во всяком случае, ясно было, что в эту ночь японцам «не повезло».

Ночью батареи сухопутного фронта изредка постреливали, а 26 июля с 7 час. 45 мин. утра возобновилась бомбардировка города и порта с суши. Канонерки и миноносцы были высланы на внешний рейд, где усиленно работал тралящий караван.

В 9 ч. утра удачный снаряд неприятеля зажег сарай, в котором находились так называемые «расходные» цистерны с машинным маслом (в юго-западном углу Восточного бассейна). Хорошо, что не угодило в самый склад смазочных материалов, бывший рядом. Яркое пламя, увенчанное гигантским облаком густого черного дыма, служило японцам прекрасной точкой прицеливания, и на него они направили всю силу своего огня. Только в этот день им не было удачи. Точно зная направление, они немного ошиблись расстоянием и в течение нескольких часов упорно сыпали снаряды на северный, совершенно пустой и безлюдный склон Золотой горы.

Портовые и судовые команды, работавшие на пожаре, не понесли никакого урона.

Главный склад удалось отстоять, а огненную реку горящего масла из расходных цистерн отвести тут же прокопанной канавой в ложбину, где оно частью сгорело, частью было потушено, т. е. засыпано землей.

К полдню прекратился пожар, а к 1 ч. дня внезапно прекратилась и бомбардировка.

«Пересвету» сигналом было объявлено «особенное удовольствие адмирала». Как сообщали, именно ему посчастливилось наконец «нащупать» и заставить замолчать «проклятую батарейку».

После полдня и особенно к вечеру жаркий бой разыгрался в правом центре. Слабый ветерок, чуть тянувший от N, доносил временами сквозь гул канонады рокот пулеметов и треск ружейной стрельбы. С 10 до 10 ч. 30 мин. вечера наступил как бы период затишья, а затем борьба возобновилась и продолжалась до полуночи с особенной силой. По отрывочным известиям с берега — это дрались за обладание Дагушаном, который несколько раз переходил из рук в руки. В результате на время он оказался ничьим. Мы его очистили, а японцы не могли на нем утвердиться, так как всю ночь мортирная батарея Золотой горы — регулярно каждые полчаса — бросала на его вершину свою 11-дюймовую бомбу. При таких условиях не только что-нибудь строить, но и существовать там было совершенно невозможно.

27 июля с 8 ч. утра «проклятая батарейка», видимо, оправившись и переменив место, опять начала бомбардировку. Огонь ее был по преимуществу направлен на броненосцы, стоявшие в Западном бассейне. Некоторым попало, хотя несерьезно. Опять не повезло «Ретвизану». У его борта стояла баржа с двумя 6-дюймовками, возвращенными с батарей сухопутного фронта. Снаряд угодил прямо в баржу и утопил ее вместе с орудиями. Сам броненосец получил подводную пробоину, по счастью, не опасную, но все же доставившую ему лишний груз в 400 тонн воды, груз, ввиду предстоящего выхода в море и решительного боя, весьма неприятный. Были попадания в башни и казематы. Трое убитых и несколько раненых, в том числе командир (легко). Бомбардировка и ответная стрельба продолжались весь день.

Поздно вечером завязалось горячее дело на правом фланге, но ненадолго. Суда эскадры спешно грузились углем и пополняли запасы. Уже двое суток, как японцы не появлялись со стороны моря и не приходили забрасывать внешний рейд минами.

Ночь на 28 июля была тихая, жаркая (21°R), но не душная благодаря слабому ветерку, тянувшему с севера. Закончив необходимые приготовления к выходу в море, все крепко спали, набираясь сил на завтрашний день.

С какими чувствами встретили на эскадре зарю 28 июля, — не знаю и не берусь догадываться, так как за последние дни суда почти не имели сообщения между собою. Что касается настроения, господствовавшего собственно на «Диане», — затрудняюсь точно его формулировать. Не было ни задора, который характеризовал собою кратковременный «макаровский» период, ни жажды мести, охватившей всех в первый момент после гибели «Петропавловска», ни азарта, вызванного опьянением негаданной удачей 2 мая, ни радостной решимости, с которой 10 июня был встречен сигнал о выходе в море, — все это уж было однажды пережито и, хотя оставило в душе каждого глубокий след, — повториться не могло… Эти хорошо обстрелянные люди, десятки раз видевшие смерть лицом к лицу, готовились к бою, как к тяжелой, ответственной работе.

«Итак, решено: завтра утром идем в море. Смертный бой. Благослови, Господи! — О себе, кажется, мало думают. Надо послужить».

Эти строки я занес в свой дневник, уже ложась спать, накануне выхода.

Был еще оттенок в настроении личного состава, о котором умолчать не могу, это — чувство удовлетворения, сознания конца глухого разлада, существовавшего между «начальством», с его намерениями, и массами, с их желаниями и надеждами.

За последние три дня бомбардировки с суши не раз приходилось слышать почти злорадные замечания:

Небось теперь поймут, что артурские бассейны — могила эскадры!

Могила еще ничего! — подавали реплику наиболее озлобленные. — А вот если кратковременная смерть и затем радостное воскресение под японским флагом! — Вот это уж хуже!..

Известие о предстоящем выходе в море вызвало не энтузиазм, а… вздох облегчения. Необходимость этого выхода была до такой степени очевидна, массы были так проникнуты этим сознанием, что упорство «начальства» порождало среди наиболее горячих голов самые ужасные подозрения… Иногда казалось, подобно тому, как рассказывали про первые моменты после внезапной атаки 26 января, что вот-вот по эскадре пронесется зловещий крик — «Измена! Начальство нас продало!..» А что было бы дальше?..