Рюрик и мистика истинной власти - Михаил Серяков

Исследователи еще в XIX в. отмечали, что образ хрустальной горы символизирует царство смерти и речь, таким образом, идет о том, что Иван-царевич проникает туда, убивает его властелина – двенадцатиголового змея, после гибели которого тает и хрустальная гора, наполовину втянувшая в себя населенное людьми царство. Следует также отметить, что в былине о Волхе Всеславьевиче, который оборачивался соколом, главный герой превращается в муравья и муравьями оборачивает своих воинов, чтобы взять неприступный город:

И пришли они ко стене белокаменной;Крепка стена белокаменна.Ворота у города железные…Стоит подворотня – дорог рыбий зуб,Мудрены вырезы вырезано,А и только в вырезу мурашу пройти.(…)Молоды Волх, он догадлив был:Сам обернулся мурашикомИ всех добрых молодцев мурашиками,Прошли они стену белокаменну…[621]

Однако аналогичный сюжет взятия крепости в образе муравья мы видим уже в Ригведе, где воспевается и такой подвиг Индры:

Прославляемый, (в виде) муравья преодолел насыпиСтремящегося к небу, выросшего уже, и растущего (еще врага).(РВ I, 51, 9)

Во всей остальной индоевропейской мифологии аналогичный сюжет есть лишь в Древней Греции, где в муравья оборачивается Зевс, но уже не для взятия города, а для того, чтобы соединиться с очередной своей возлюбленной. Поскольку в предыдущей главе было показано, что Индра оборачивался также и соколом, сочетание мотива обоих этих преврашений объединяет между собой индийского громовержца, Волха Всеславьевича и Ивана-царевича из сказки «Хрустальная гора». В. Н. Топоров обратил внимание на др. – русск. вазнь, «счастье, отвага, удача, доблесть» и вазнивый, «счастливый», не имевших удовлетворительного объяснения, и сопоставил их с др. – перс. vazarka, «великий, могучий», образованное от основы vaz-ar (или vaz-ra), которое в свою очередь основывается на глагольном корне vaz-, «быть в силе (в мощи, в расцвете)», родственного авест. vazra, др. – инд. vajra, «дубинка Индры» при др. – инд. vaja, «сила». Таким образом, данное наблюдение показывает, что наши предки были не только знакомы с образом индоиранского бога-громовержца, но даже с названием его оружия. Дополнительно о русско-индийских параллелях говорит и образ золотой козы в этой сказке. Аналогичным образом, погнавшись за золотым оленем, в которого превратился ракшас Марича, свою возлюбленную теряет и Рама. Все это указывает на возникновение сюжета о превращении героя в сокола и муравья в эпоху тесных контактов между собой наших далеких предков и индоариев.

В рассмотренной сказке именно в облике сокола Иван-царевич убивает змеев. В сказке «Иван Дорогокупленный» рассказывается, как колдун преследовал своего ученика, нарушевшего его запрет. Спасаясь от преследования, ученик оборачивается жеребцом, голубем, кобелем, ястребком, ершом, перстнем, зерном. Показательно, что последним превращением ученика колдуна, убившего своего учителя, был именно образ сокола: «Старик ударился о землю, сделался петухом, давай эти зерна клевать. Вдруг он под ногой у девицы забился. Девица отпустила, он обратился соколом, ударил петуха и убил его насмерть, этого своего учителя»[622]. Вполне возможно, что это говорит о том, что умение превратиться в сокола являлось вершиной волшебного мастерства. В народной среде предания о подобной волшебной мудрости были весьма устойчивы и еще достаточно поздно относились к реально существовавшим людям: «Разбойник Голяев, о котором сохранились сведения, что он разбойничал в… Саратовской губернии в 1807-1818 гг., “был способен оборачиваться в разных животных, причем нередко из-под носа своих преследователей улетал в виде птицы – ясного сокола”»[623].

Очевидно, эти примеры соответствуют тому аспекту Хварно, которое даровало победу в бою. Понятно, что воинская ипостась данной мистической сущности для древних иранцев была гораздо более актуальной, чем для чешских и словацких крестьян XIX в., у которых эта ипостась Рарога отошла на второй, если не на третий план, а ее отголоски сохранились в виде представления о мстительности этого существа. О том, что их языческие предки использовали соколов перед боем, говорит рассказ Козьмы Пражского о сражении между чехами и лучанами. Князь последних перед боем сказал своим воинам: «“Пусть ваши ноги растопчат их, как хрупкую солому. Бойтесь осквернить (ваши) смелые копья кровью трусов; лучше вы пустите (на них) птиц, которых несете. Пусть соколы спугнут, как голубей, ряды трусливых (врагов)”. Когда это так и было сделано, поднялось такое множество различных птиц, что крыльями они затмили небо, точно туча во время дождя или сильной бури»[624]. В «Слове о полку Игореве» Святослав так обращается к другим князьям:

А ты, буйный Роман, и Мстислав!Храбрая мысль влечет ваш ум на подвиг.Высоко взмываешь на подвиг в отваге,как сокол на ветрах паря…[625]

Именно с этой птицей автор Ипатьевской летописи при описании событий 1231 г. сравнивает русские полки: «Приехавшимъ же соколомь стрѣлцемь»[626]. В отечественном памятнике XIV в. сокол упомянут в качестве угрожающему злому началу силы: «Татемъ песъ, воронамъ соколъ»[627]. Этим же представлением руководствовался и автор «Задонщины»: «А уже соколы, и кречеты, и белозерские ястребы рвутся с золотых колодок… хотят ударить на несчетные стада гусиные и лебединые – то богатыри и удальцы русские хотят ударить на великие силы поганого царя Мамая»[628]. Как видим, на Руси память о связи этой птицы с воинским делом сохранилась гораздо лучше. По поводу фразы, которую в посвященной ему саге Тидрек говорит своему воспитателю Гильдебранду о своих врагах: «Да не будут хвастаться русские люди, что у них больше счастья, нежели у гуннов или Омлунгов», М. В. Лисюченко предположил, что восточные славяне некогда действительно верили в воинское счастье и могли хвалиться им[629]. Однако счастье и удачу в бою древним иранцам опять-таки приносило Хварно, и, следовательно, данная сага показывает, что аналогичные представления существовали и у наших далеких предков, причем в весьма ранний период еще до призвания Рюрика. С другой стороны, с понятием славы в славянском фольклоре соотносится и сокол:

Стоит ли, стоит зеленый явор,А в том яворе три користонька:Една ли користь в верху гнездонько,В верху гнездонько, сив соколонько…Сив соколонько – пану на славу…[630]

В предыдущей главе уже было показано, что с понятием славы было связано и иранское Хварно. На летописном изображении кораблей Вещего Олега во время его похода на Царьград мы видим, что они украшены изображением птицы. Из-за неоднократной перерисовки носа корабля сказать, какая конкретно птица была на нем изображена, затруднительно, однако определить ее нам помогает былина «Илья Муромец на Соколе-корабле». В ней главный герой вместе с Добрыней плавает на корабле по морю, а когда «турецкий пан, большой Салтан» хочет захватить корабль, Илья Муромец собирается выпустить свою стрелу «в турецкий град… самому Салтану в белу грудь»[631]. Поскольку ко времени окончательного сложения текста былины бывшие византийские владения принадлежали уже туркам, становится понятным появление в ней турецкого Салтана. Весьма показательно, что название корабля Ильи Муромца в данной былине соответствует летописной миниатюре.

Очень интересен другой русский заговор: «В Окиян-море пуп морской; на том морском пупе – белый камень Олатырь; на белом камне Олатыры сидит белая птица. Летала та белая птица по городам и пригородам, по селам и приселкам… залетала тая белая птица к рабу Божию имя рек и садилась на буйну голову, на самое тимя; железным носом выклевывала, булатными когтями выцарапывала, белыми крыльями отмахивала призоры и наговоры, и тяжкую немочь…»[632] Как видим, в данном случае чудесная птица связывается со здоровьем, еще одной характеристикой иранского Хварно. В этом заговоре птица не названа, но украинская песня прямо указывает, что на голове носили сокола:

Кол огня ходит широкий танец,А в танцы ходит княгн Иванко,На головойце сокола носит…[633]

Рис. 20. Шлем из Саратовского Заволжья, XII-XIII вв. Источник: Максимов Е. К. Находка древнерусского шлема в Саратовском Заволжье // СА. 1960. № 4

О том, что подобные представления восходили как минимум к эпохе Древней Руси, красноречиво свидетельствует шлем из Саратовского Заволжья. Он датируется XII-XIII вв., а по поводу его происхождения Е. К. Максимов пишет: «Местом изготовления шлема из нижневолжского погребения является или один из ремесленных центров Волжской Болгарии, где его могли сделать по древнерусским образцам, или, вероятнее всего, Древняя Русь, о чем свидетельствуют указанные выше аналогии и сравнения»[634]. Шлем был украшен двумя позолоченными бронзовыми пластинками, на которых были изображены четыре птицы (рис. 20). Очевидно, что в данном случае назначением птиц была не защита от болезни, а магическая защита носителя шлема в бою со всех четырех сторон. Образ же птицы на голове в очередной раз соответствует иконографии Веретрагна. Связанное с перьями Варагн заклятие не только приносило победу в битве, но и защищало голову от удара. Достаточно точной иллюстрацией этого древнеиранского представления и являлся русский средневековый шлем.