Наш общий друг. Часть 3 - Чарльз Диккенс

— Ахъ, Лиззи, любимая моя! — проговорилъ онъ слабымъ голосомъ. — Какъ отблагодарить мнѣ тебя за все, чѣмъ я тебѣ обязанъ, если я выздоровлю?

— Не стыдись меня, и ты отблагодаришь меня съ лихвой, — отвѣчала она.

— Цѣлой жизни не хватитъ, чтобъ отблагодарить тебя, Лиззи.

— Такъ живи же для этого, живи для меня, Юджинъ. Живи, чтобы видѣть, какъ я буду стараться стать лучше, потому что я хочу, чтобы у тебя не было причинъ стыдиться меня.

— Ты жестоко заблуждаешься, моя милая дѣвочка.- (Еще ни разу, со дня своего несчастія, не напоминалъ онъ тономъ и манерой прежняго Юджина до такой степени, какъ въ эту минуту.) — А я, напротивъ, думалъ, что мнѣ, пожалуй, ничего не остается лучшаго сдѣлать, какъ умереть.

— И оставить меня жить съ разбитымъ сердцемъ?

— Я не то хотѣлъ сказать, дорогая моя. Я не объ этомъ думалъ. Я думалъ вотъ о чемъ. Изъ жалости ко мнѣ, несчастному калѣкѣ, ты такъ высоко цѣнишь меня, такъ хорошо обо мнѣ думаешь, такъ любишь меня…

— Богъ одинъ знаеть, какъ горячо я люблю тебя, Юджинъ!

— И Богъ одинъ знаетъ, какъ я цѣню это… Такъ вотъ: если я останусь живъ, ты увидишь, каковъ я въ дѣйствительности и разлюбишь меня.

— Я увижу, что въ моемъ мужѣ неисчерпаемый запасъ энергіи и рѣшимости и что онъ обратитъ ихъ на благо.

— Дай Богъ, чтобъ такъ было, моя Лиззи, — проговорилъ онъ грустно-шутливо. — Дай Богъ! Но, даже призвавъ себѣ на помощь все свое тщеславіе, я не могу этому вѣрить, — не могу, когда оглянусь назадъ на мою пустую, зря растраченную юность. Буду смиренно надѣяться вмѣстѣ съ тобой, но вѣрить не смѣю. Душу мою давитъ предчувствіе, что если я останусь живъ, я не оправдаю твоего добраго мнѣнія обо мнѣ, да и своего собственнаго, и я искренно думаю, что мнѣ лучше умереть.

XII

Мимолетная тѣнь

Бушевали вѣтры и стихали, наступали приливы и отливы, земля обернулась вокругъ солнца опредѣленное число разъ, корабль на океанѣ благополучно совершилъ свое плаваніе и принесъ въ домъ Роксмитовъ малютку Беллу. И кто, скажите, чувствовалъ себя въ этотъ день блаженнѣе и счастливѣе мистрисъ Джонъ Роксмитъ, не считая, разумѣется, мистера Джона Роксмита?

— Ну что, моя душечка, хотѣла бы ты теперь быть богатой?

— Какъ можешь ты, Джонъ, задавать такіе вопросы! Развѣ я не богата?

Это были почти первыя слова, произнесенныя надъ колыбелькой маленькой Беллы. Она скоро оказалась ребенкомъ удивительнаго ума. Она проявляла сильнѣйшее отвращеніе къ обществу своей бабушки и неизмѣнно всякій разъ, какъ эта величественная дама удостаивала ее своимъ вниманіемъ, страдала отъ мучительныхъ коликъ въ желудкѣ.

Восхитительно было смотрѣть на Беллу, любовавшуюся этой малюткой и находившую свои собственныя ямочки на щекахъ въ этомъ крошечномъ отраженіи, точно она глядѣлась въ зеркало, но безъ всякаго тщеславія за себя. Ея херувимчикъ-папа говорилъ ея мужу — и совершенно справедливо, — что ребенокъ дѣлаетъ ее моложе въ его глазахъ, напоминая ему тѣ дни, когда у нея была любимица кукла, съ которою она разговаривала и которую таскала на рукахъ. Никогда еще не бывало на свѣтѣ ребенка, на котораго высыпали бы такой запасъ милыхъ прибаутокъ и припѣвокъ, какой высыпала Белла на эту малютку. Никогда не бывало ребенка, котораго такъ часто одѣвали бы и раздѣвали въ теченіе двадцати четырехъ часовъ ежедневно, котораго такъ ловко прятали бы за дверь и потомъ вдругъ выставляли оттуда навстрѣчу отцу, когда тотъ возвращался домой, и который вообще продѣлывалъ бы хоть половину тѣхъ младенческихъ проказъ, какія продѣлывалъ этотъ неистощимый ребенокъ при живомъ содѣйствіи своей веселой, изобрѣтательной и гордой имъ мамаши.

Неистощимому ребенку было уже мѣсяца два или три, когда Белла стала замѣчать облако на лицѣ своего мужа. Наблюдая за этимъ лицомъ, она видѣла, какъ оно все больше и больше темнѣло отъ заботы, и это очень тревожило ее. Много разъ она будила его, услышавъ, что онъ бормочетъ во снѣ, и хотя въ этомъ бормотаньи не было ничего угрожающаго, ибо онъ твердилъ только ея собственное имя, но, тѣмъ не менѣе, ей было ясно, что неспокойный его сонъ вызывается какой-то тяжелой заботой. Поэтому она предъявила, наконецъ, свое право раздѣлить это бремя и принять на себя половину его.

— Джонъ, милый! Надѣюсь, ты уже знаешь, что на меня можно положиться въ серьезныхъ вещахъ, — весело сказала она, намекая на ихъ давнишній разговоръ. — А вѣдь не бездѣлица же какая-нибудь такъ заботитъ тебя. Конечно, съ твоей стороны очень мило, что ты стараешься скрыть отъ меня свою тревогу, но вѣдь ее скрыть все равно невозможно, Джонъ.

— Признаюсь, у меня дѣйствительно есть забота, мой другъ.

— Ну, такъ прошу васъ, сэръ, скажите мнѣ, въ чемъ дѣло.

Но онъ не сказалъ.

«Пускай!», отважно подумала Белла. «Онъ требуетъ, чтобы я вѣрила въ него, и онъ не ошибется въ своихъ ожиданіяхъ».

Одинъ разъ она отправилась въ Лондонъ. Они условились съѣхаться тамъ и вмѣстѣ сдѣлать кое-какія покупки. Джонъ ждалъ ее на вокзалѣ, и оттуда они пошли пѣшкомъ. Онъ былъ въ веселомъ настроеніи, но по своей привычкѣ все время сводилъ разговоръ на тему о богатствѣ.

— Представимъ себѣ,- говорилъ онъ, — что вонъ та щегольская карета — наша и ждетъ насъ, чтобъ отвезти домой, — въ чудесный домъ, тоже нашъ. Что бы ты желала, Белла, найти въ этомъ домѣ?

Белла положительно не знала, что бы такое придумать. У нея есть все, что ей нужно, и она ничего не можетъ сказать. Но мало-по-малу ее заставили сознаться, что она хотѣла бы имѣть для неистощимой малютки такую дѣтскую, какой еще не бывало на свѣтѣ. Эта дѣтская должна быть «какъ радуга, по краскамъ», потому что малютка несомнѣнно замѣчаетъ краски, а лѣстница въ нее должна быть убрана самыми отборными цвѣтами, такъ какъ малютка (Белла это навѣрное знаетъ) отлично замѣчаетъ цвѣты. И гдѣ-нибудь поблизости необходимо бы приладить клѣтку съ птицами, — съ хорошенькими маленькими птичками, ибо нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что малютка замѣчаетъ птицъ.

— Не надо ли еще чего-нибудь?

— Нѣтъ, Джонъ.

Удовлетворивъ всѣмъ пристрастіямъ и наклонностямъ неистощимаго ребенка, Белла не нуждалась ни въ чемъ больше.

Такъ шли они, весело болтая, и только что Джонъ успѣлъ предложить: «А самой тебѣ развѣ ничего не надо? Золотыхъ вещей, напримѣръ?», а Белла отвѣтить со смѣхомъ: «Ну, ужъ если до этого дошло, такъ, пожалуй, недурно бы имѣть на туалетѣ хорошенькую шкатулку слоновой кости съ драгоцѣнностями», какъ вдругъ всѣ эти картины померкли и улетучились.,

Они повернули за уголъ и наткнулись на мистера Ляйтвуда.

Тотъ остановился, какъ пораженный громомъ, увидѣвъ мужа Беллы, который въ свою очередь измѣнился въ лицѣ.

— Мы уже встрѣчались раньше съ мистеромъ Ляйтвудомъ, — сказалъ онъ.

— Встрѣчались раньше, Джонъ? — повторила съ удивленіемъ Белла. — Мистеръ Ляйтвудъ говорилъ мнѣ; что онъ никогда тебя не видалъ.

— Я не зналъ тогда, что мы встрѣчались, — проговорилъ Ляйтвудъ, волнуясь за нее. — Я думалъ тогда, что только по разсказамъ знаю мистера… Роксмига.

Онъ сдѣлалъ удареніе на фамиліи.

— Дѣло въ томъ, душа моя, что въ то время, когда меня видѣлъ мистеръ Ляйтвудъ, меня звали Юліемъ Гандфордомъ, — пояснилъ мужъ Беллы, не уклоняясь отъ взгляда Ляйтвуда, но смотря ему прямо въ глаза.

Юлій Гандфордъ! То самое имя, которое такъ часто попадалось въ газетахъ, когда она жила у Боффиновъ. Тотъ самый Юлій Гандфордъ, котораго оффиціально приглашали явиться и за свѣдѣнія о которомъ оффиціально предлагалась награда.

— Я ничего не сказалъ бы въ вашемъ присутствіи, — проговорилъ учтиво Ляйтвудъ, обращаясь къ Беллѣ,- но вашъ супругъ самъ объявилъ, кто онъ, и мнѣ остается только подтвердить его слова. Я зналъ его, дѣйствительно, какъ Юлія Гандфорда и прилагалъ впослѣдствіи всѣ усилія, чтобъ отыскать его, что не могло не быть ему извѣстно.

— Совершенно вѣрно. Но я не желалъ быть разысканнымъ, такъ какъ это противорѣчило моимъ интересамъ, — сказалъ спокойно Роксмитъ.

Белла смотрѣла то на одного, то на другого въ полномъ недоумѣніи.

— Мистеръ Ляйтвудъ! — снова заговорилъ ея мужъ. — Случай свелъ насъ, наконецъ, лицомъ къ лицу. Тутъ нечему удивляться. Гораздо удивительнѣе то, что, вопреки всѣмъ моимъ стараніямъ избѣжать этой встрѣчи, мы не встрѣтились раньше. Теперь же мнѣ остается только напомнить вамъ, что вы уже были въ моемъ домѣ, и прибавить, что я не мѣнялъ квартиры съ тѣхъ поръ.

— Сэръ, — отвѣчалъ Ляйтвудъ, выразительно взглянувъ на Беллу, — мое положеніе не изъ пріятныхъ. Надѣюсь, что вамъ не могутъ приписать соучастія въ этомъ темномъ дѣлѣ, но вы не можете не знать, что ваше необычайное поведеніе навлекло на васъ подозрѣніе.

— Я знаю, — былъ краткій отвѣтъ.

— Мой профессіональный долгъ далеко не согласуется съ моимъ личнымъ желаніемъ, — продолжалъ Ляйтвудъ нерѣшительно, снова бросивъ взглядъ на Беллу, — но я сомнѣваюсь, мистеръ Гандфордъ… или мистеръ Роксмитъ… имѣю ли я право разстаться съ вами здѣсь, пока вы не объясните мнѣ вашего поведенія.