Герой должен быть один - Генри Олди

– Рассказывай.

– А что, тебе нужно напоминать о Мусорщике-Одиночке?

– А-а-а… да, нужно. Я давно успел забыть про скандал, связанный с последней игрушкой Отца.

– Зря, Сын. Вы все забыли про него. Даже Средний…

– Ты говорила об этом с Энносигеем? Перед приходом ко мне?

– Конечно. И выяснила, что Средний тоже давно выбросил все из головы. Он сам занялся тем же, что и Младший, мой Супруг и твой Отец – плодит Полулюдей. Хотя, похоже, его больше интересует не результат, как Младшего, а…

– Понятно. Посейдон всегда в глубине души оставался жеребцом. Не зря лилейнобедрая Амфитрита, его супруга, держится недотрогой – видно, у мужа вполне хватает сил и на нее. Что, Мать, не до интриг Черногривому?!

– Разумеется. И никого больше не интересует Мусорщик-Одиночка; никого, кроме глупой ревнивой Геры! Даже тебя, мой Сын и союзник!

– А почему он должен интересовать меня, если хваленый герой еще ни разу не воевал?

– Вот именно, Арей! «Величайший герой, равный Семье, которого в конце его жизни ждет Олимп» до сих пор еще ничем не подтвердил слова Громовержца! Ему уже восемнадцать – другие в его годы…

– Ты считаешь, что попытка Отца провалилась?

– Не обязательно. Просто мой Супруг и твой Отец мог оказаться гораздо умнее и искушенней в интригах, чем все мы считали. Возможно, он никогда и не собирался порождать Мусорщика-Одиночку, равного Семье! – просто Младшему зачем-то понадобилось, чтобы Семья поверила в это. И Семья действительно поверила! А потом у будущего героя и надежды Олимпа начинаются эти странные припадки. Кто виноват? – я виновата, коварная Гера; и в это тоже верят все!

– Не все, мама, – тихо сказал Сын.

Мать вздрогнула и на некоторое время умолкла. Уж очень редко ее первенец, шлемоблещущий Арей, бог войны, называл ее так: мама…

– Потом приступы безумия у героя вроде бы проходят, – собравшись с мыслями, снова заговорила она, – Мусорщик преспокойно растет на своем Кифероне под опекой клевретов Младшего, вырастает – и что? Ничего! Где обещанные подвиги, где убитые чудовища, где поверженные великаны и сраженные враги?! Их нет! Не потому ли, что он вовсе не герой, этот Получеловек?! Не потому ли, что он нужен Младшему совсем для другого?!

– К чему ты клонишь, мама?

– Не притворяйся глупцом, Арей! Вся Семья знает, что только я, Средний и ты осмеливаемся возвысить голос в присутствии Громовержца! Ну почему, почему из моего потомства лишь ты способен принимать решения?! – Хромца-Гефеста интересуют лишь его дурацкие поделки, а вертихвостка Геба годится лишь для того, чтобы подносить гостям нектар!

– Короче, мама, – опасно прозвенел голос Арея.

– Короче? Хорошо. Итак, Младший не любит возражений; я, Посейдон и ты не любим Мусорщика-Одиночку, а сам Мусорщик в порыве безумия («Кто наслал?» – конечно, Гера!) вполне способен, к примеру, осквернить храм Младшего или его любимчика Аполлона, убив при этом с десяток жрецов! Что тогда? Да, конечно, мой Супруг и твой Отец покарает богохульника – а что ему останется, кроме молний?! – вы с Посейдоном уйдете в тень, и вот тут-то придет моя очередь! Кто строил козни? Кто насылал безумие? Из-за кого погиб великий герой и надежда Олимпа? Ату ее!

– Великая интрига, мама… не менее великая, чем обещанный герой. И Отец продумал все это заранее?

– Никогда не недооценивай своего Отца, мальчик мой! Ты – воин, ты должен знать, что бывает, когда недооцениваешь противника. А я не хочу, чтобы меня постигла участь первых двух жен Младшего – Метиды и Латоны! Я не хочу превратиться в мелкое божество трех захудалых деревушек где-нибудь на окраине Пелопоннеса! И уж тем более не хочу оказаться в Тартаре… Не забывай, Сын: разделавшись со мной, Зевс сразу примется за тебя! Сколько раз Младший говорил, что, не будь ты его сыном, быть бы тебе преисподнее всех Уранидов?! Так что встретимся внизу, сынок, у Павших – сам знаешь, как Отец к тебе относится, в отличие от меня…

– Знаю, – глухо отозвался Арей.

Да, он знал.

С детства Мать внушала ему, что он, первенец Зевса и Геры – самый лучший, самый смелый, самый-самый… И, главное – единственный законный наследник Громовержца (ведь нельзя же считать соперником колченогого замухрышку Гефеста?!), чистокровный Олимпиец, поскольку его Отец и Мать – родные брат и сестра из первого поколения детей Крона и Реи.

И это было правдой.

Но когда он вырос, и ему понадобился свой источник пищи и силы, когда его «Я» возжаждало утверждения – выяснилось, что более расторопные родственнички уже успели прибрать к рукам все хоть сколько-нибудь стоящее, и самому-самому законному наследнику не осталось ничего. А Мать – Мать не умела помогать или советовать, она умела только бороться, и еще она умела убеждать Сына в его врожденной исключительности. Ах, мама, мама, зачем ты это сделала?!

Он нашел новую, незанятую территорию. Он нашел ее сам – то, что было незамечено или с презрением отвергнуто другими. Он все-таки был исключительным! – да и особого выбора у молодого Арея не оставалось.

Он выбрал войну.

Войну смертных, дикость и разрушение, боевое безумие воинов, гордость юнцов и проклятия ветеранов, готовность погибнуть от вражеского копья и радость от гибели врага, боль и кровь, души, толпой бредущие в Аид, страх и ужас; Фобос и Деймос, его сыновья.

Горящий факел, копье и хищный коршун стали его атрибутами.

Его «Я» впитало в себя все это, сделав силой – ЕГО Силой! – но Семья молча отвернулась от Арея. Он стал изгоем, выродком, с которым вынужденно приходилось считаться. В глаза, правда, никто не смел сказать ему этого – ему вообще избегали смотреть в глаза.

Увы, Арей-Эниалий был далеко не так глуп, как полагали Гермий или тот же Мом-насмешник. Он видел брезгливость на лицах родни, и ожесточился, с головой уйдя в войну, в омут уничтожения; он стал находить в этом своеобразное мрачное удовольствие. Однажды злой на язык Мом сравнил его с хищным зверем, который жадно лакает кровь из лужи, не замечая, что к противоположному краю той же лужи припал другой зверь.

Мом думал, что Арей не слышит.

Он слышал. Он понимал, что война – это в некотором роде тоже человеческое жертвоприношение, что другим зверем у его лужи были низвергнутые в Тартар Павшие. Только Павшие вкушали гибель частиц «Я» Семьи, входящих в сознание умирающих; Павшим доставались побежденные, а ему, Арею – победители.

Впрочем, для Семьи эта разница выглядела несущественной.

Лужа-то общая.

Арей был одинок. Он был настолько одинок, что временами начинал ненавидеть свою Мать (Отца он ненавидел уже давно), ненавидеть самого себя – изгоя, неудачника, самого-самого…

– …я знаю, как Отец относится ко мне, мама. И еще я знаю, что ты редко приходишь советоваться, не приняв какого-либо решения заранее. Что ты предлагаешь?