Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией - Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе

С другой стороны, Безобразов представлял собой характерный пример того, как император все больше пренебрегал рекомендациями своих министров в важных государственных вопросах. Хотя Николай и выслушивал их еженедельные доклады и покорно читал их служебные записки, временами идеи людей, подобных Безобразову, казались ему ближе. В марте 1903 г. Куропаткин в отчаянии говорил: «Явились на Дальнем Востоке две политики — “императорская” и “безобразовская”»{1011}.

Роль самого Безобразова была мимолетной, но были и другие, кто разделял его бескомпромиссную позицию во время ужесточившихся дебатов по поводу эвакуации из Маньчжурии в 1903 г. В течение всего года одно за другим проходили совещания по этому вопросу, но каждое последующее, казалось, только еще больше удалялось от принятия решения. Японский министр иностранных дел барон Комура говорил о «серьезных разногласиях среди российских советников»{1012}.

26 сентября 1902 г. был осуществлен первый этап соглашения об эвакуации, и русские войска удалились из южной части Мукденской провинции, а также из города Мукдена. Вскоре после этого Витте, Ламздорф, генерал Куропаткин и новый министр внутренних дел Вячеслав Плеве собрались в Ялте по приказу Николая, чтобы обсудить меры по обеспечению постоянного контроля над КВЖД. Этот вопрос возник после того, как генерал-губернатор Приамурья Н.И. Гродеков сообщил, что Пекин, возможно, будет поощрять массовую миграцию в Маньчжурию{1013}. Единодушно решив, что «в будущем Маньчжурия должна или присоединиться к России, или же стать от нее в полную зависимость», министры не могли договориться о том, как этого следует достичь. Скорее всего, это заявление делалось лишь для того, чтобы успокоить царя, поскольку МИД по-прежнему подтверждал намерение Петербурга вывести войска из Маньчжурии. Даже идея Гродекова заселить земли вдоль железной дороги русскими крестьянами, официально выдвинутая на заседании Куропаткиным, была отвергнута как неосуществимая, поскольку формально территория принадлежала китайскому правительству{1014}.

Через три месяца, 25 января 1903 г., Ламздорф, Витте и Куропаткин продолжили дискуссию на другом совещании в Петербурге{1015}. Государственным деятелям, к которым присоединились адмирал Тыртов и несколько дипломатов, теперь было поручено составить новые инструкции для посланника в Пекине. До второго этапа эвакуации оставалось два месяца, и нарастающая обеспокоенность неустойчивым положением дел в регионе привела к переоценке этой проблемы на Певческом мосту. Хотя дипломаты соглашались, что Россия обязана вернуть провинции Китаю, они предлагали провести с Пекином переговоры о дополнительных гарантиях преобладания российского влияния и после эвакуации[165].

Министры также кратко обсудили проблему Японии. Ламздорф объявил, что Токио в июле 1902 г. снова предлагал Маньчжурию в обмен на контроль над Кореей, но что он, Ламздорф, отклонил это предложение. Большинство участников согласились с тем, что желательно было бы достичь договоренности с тихоокеанским соперником. Ламздорф решил, что предпочтительнее будет подождать нового предложения, чтобы Россия не выглядела слишком уж жаждущей такой развязки.

Что касается договора, заключенного в марте 1902 г., генерал Куропаткин вновь выразил свою обеспокоенность «наплывом желтой расы» в Восточную Сибирь. Единственным способом защитить азиатскую часть России, утверждал он, является сохранение контроля над Северной Маньчжурией. Поэтому он предлагал выполнить только половину предстоящего второго этапа эвакуации. И Витте, и Ламздорф не соглашались, указывая, что Китай и другие страны будут резко возражать против продолжительного российского присутствия. Куропаткин не добился своего, однако инструкции, утвержденные для новых переговоров в Пекине, были достаточно жесткими и потому могли затруднить достижение договоренности. В частности, Китай должен был пообещать не передавать территорию Маньчжурии третьей стороне, запретить иностранцам открывать там консульства и вести торговлю и оставить провинции в русской сфере влияния{1016}.

Временный глава русской дипломатической миссии Г.А. Плансон не спешил представлять новые требования китайцам, которые со своей стороны также не выказывали расторопности, так что в начале мая Плансон прервал переговоры. Если Пекину не к спеху улаживать этот вопрос, недовольно заявил он, то и его правительству тоже. Тем временем второй этап эвакуации был отложен на неопределенный срок{1017}. Когда позднее в тот месяц П.М. Лессар, новый посланник в Пекине, вернулся из Петербурга, он возобновил переговоры{1018}. Но его китайский коллега, принц Цин, еще не был готов сдаться. В конце июня, когда Россия усилила давление, направив дополнительные войска в Восточную Сибирь, настала очередь принца выразить недовольство. Он заверил Лессара, что его правительство готово обсуждать новые предложения России, но только после того, как Маньчжурия будет освобождена от всех иностранных войск.

К тому моменту обе стороны все меньше стремились идти навстречу друг другу. Китай продолжал искать помощи других держав, чтобы противостоять своему северному соседу, а в России некоторые стали требовать еще более строгих условий в обмен на эвакуацию{1019}. Безобразов, недавно вернувшийся с Дальнего Востока, был на пике своего взлета, в то время как его главный соперник, Витте, быстро терял расположение императора. Что еще более важно — в вопросах дальневосточной политики Николай все больше начинал доверять адмиралу Алексееву.

Император назвал жесткую политику, начатую весной 1903 г., «новым курсом»[166]. Ее цель, как он объяснял в телеграмме от 2 мая своему главнокомандующему на Тихом океане, состояла в том, чтобы «не допустить проникновения в Маньчжурию иностранного влияния в каком бы то ни было виде»{1020}. Решимость России, писал он Алексееву, будет подчеркнута усилением ее военного и коммерческого присутствия в Восточной Азии. Николай обещал «в минимальный срок и не останавливаясь перед нужными расходами, поставить нашу боевую готовность на Дальнем Востоке в полное равновесие с нашими политико-экономическими задачами, дав очевидное для всех доказательство решимости отстоять наше право на исключительное влияние в Маньчжурии»{1021}. Словно нарочно выставляя напоказ свою двойственность и неуверенность, царь добавлял, что его «новый курс» будет осуществляться «в связи с окончательно принятым решением точно исполнить договор 26 марта 1902 г».{1022}.

Через пять дней, 7 мая 1903 г., Николай созвал еще одно совещание для обсуждения этих вопросов{1023}. Собралось новое политическое созвездие: ко всегдашним участникам, Витте, Ламздорфу и Плеве, присоединились Безобразов и полковник Вогак, который теперь находился на жалованье у отставного гвардейского капитана[167]. Это совещание, проходившее под председательством императора, утвердило те пункты, которые он излагал в своей телеграмме Алексееву. Витте и Ламздорфа больше обеспокоило то, что Николай санкционировал лесную концессию Безобразова на реке Ялу как одно из главных средств для этой цели. Все же царь пообещал не принимать никаких окончательных решений, пока не узнает мнения Куропаткина и Алексеева.

Ламздорф был шокирован. Он пожаловался на «начало новой эры во внешней политике» и подал прошение об отставке (которое царь отклонил){1024}. Многим казалось, что на Дальнем Востоке России правят бывший гвардейский капитан и его сомнительное предприятие. На самом деле Безобразов уже миновал вершину своего успеха, как покажут дальнейшие события. В то же время было очевидно, что адмирал Алексеев начинает оттеснять Витте от роли главного советника по делам в Восточной Азии. В последующие месяцы сформировалось два союза — Ламздорф, Витте и Куропаткин, призывавшие к осмотрительности, и Алексеев и Плеве, выступавшие против примиренчества в отношении Китая и Японии.

Безобразов потерпел серьезную неудачу в июне в Порт-Артуре, куда он прибыл для участия в еще одном обсуждении дальневосточных вопросов. Генерал Куропаткин, только что вернувшийся из Японии, получил приказ возглавить десятидневную конференцию, на которой присутствовали адмирал Алексеев, полковник Вогак и несколько дипломатов, а также Безобразов. На открытии конференции 18 июня Куропаткин так объяснял ее задачу: «На обсуждение был поставлен вопрос о нынешнем положении России в Маньчжурии, в связи с Высочайшею волею; исполняя договор 26 марта 1902 г., сохранить достоинство России и удержать за нею в Маньчжурии положение, отвечающее произведенным уже ею затратам»{1025}.