Дремучий случай - Татьяна Солодкова

Ноги несли меня все дальше и дальше от дома Березина. Мне хотелось бежать, но я осадил себя, не желая привлекать к себе внимания на улице.

Даже призраки шарахались от меня и не решались подходить. Наверное, от меня самого веяло холодом за версту.

На душе было скверно, отвратительно, мерзко. Хотелось забраться, как одинокому дикому зверьку, в самую глубокую темную нору, и там умереть, да так, чтобы уже никто не нашел.

Мысли роились в голове, как стадо диких пчел, жалящих все, что попадется на их пути. В этот раз на их пути оказался мой мозг.

Я не знал, что мне делать, не знал, как мне все это осознать и принять. Все то, что я знал раньше, оказалось неправдой. Вокруг меня был океан лжи и недомолвок, а у меня не было моторной лодки, чтобы переплыть этот океан, даже захудалого плота и весла не было. Вот я и барахтался, как лягушка в молоке.

Я всю свою жизнь ненавидел своего отца. С самого детства, как понял, что он не погиб, не пропал без вести, как рассказывала мама, а просто бросил нас. Мне казалось, такое нельзя понять, нельзя простить. Предательства не прощают. Я всегда так думал, я был в этом уверен, а сейчас я уже во всем сомневался.

В детстве я много думал об отце. Представлял, какой он, чем занимается, где живет. Гадал, почему он отказался от нас, и никогда не находил ответа. Иногда я мечтал отомстить ему, иногда найти и плюнуть в лицо. Но даже в самом страшном сне я не мог бы представить, что полюблю его.

Я привык быть один, привык, что мне никто не нужен, и я совершенно не нужен никому. Я был один, я никому не верил, я ни в ком не нуждался, я никем не дорожил. Прошло так мало времени, но я действительно привязался к Диме. Я ему поверил, более того, я ему доверял. Для меня слова 'вера' и 'доверие' имели в жизни самую большую ценность.

И вот человек, которому я доверял больше всех на свете, оказался тем же самым лицом, которого я искренне ненавидел всю свою жизнь.

Дима — мой отец. И я должен был с этим смириться. Прошлое не изменить.

Теперь важно было решить, что делать с этим знанием, как жить дальше, как себя вести.

Прошлое нельзя изменить, но его можно скрыть.

Самое главное, что я решил для себя, это то, что Дима никогда не узнает правду. Узнает мою фамилию, совру, что однофамилец, придумаю моей матери другое имя, совру, что дальний родственник — что угодно, лишь бы он не узнал правду.

Я был уверен, что так будет лучше. Правда вызовет у него только чувство вины. А это самое отвратительное чувство.

Больше всего на свете я боялся того, что Дима будет ко мне хорошо относиться только из-за того, что я его сын, обделенный заботой в детстве. Я очень дорожил дружбой Димы, его искренним расположением ко мне, именно ко мне, как к личности, как к человеку. Мне хотелось бы верить, что, узнай он правду, для него ничего не изменится, но я не был уверен, что тогда ничего не изменится для меня. Я знал, что каждый раз буду сомневаться в его искренности, хотя и знал, что это будет неправильно и несправедливо, но ничего не мог с собой поделать.

Ноги сами привели меня в городской парк, в тот самый, где почти два месяца назад мы с Димой нашли в газете объявление Оксаниной тети. Как много произошло с тех пор. Будто бы в прошлой жизни я назывался Змеем и ходил в школу. Тысячу лет назад…

Погода была плохой, поэтому парк был пуст. Именно этого я сейчас и хотел — побыть одному.

Мимо проходили безмолвные призраки, но я не обращал на них особого внимания. Они не трогали меня, я не трогал их. Откуда их здесь столько? Что привязало их к этому месту? Неужели в главном городском парке случилось столько смертей. Мне стало жутко. А еще я подумал о том, как я жил раньше, сколько всего я не замечал и не понимал, и насколько же мне проще жилось!

Меня мучил вопрос, смогу ли скрыть от Димы то, что я узнал сегодня? Я не актер, а всего лишь малолетний преступник, сумею ли я? Хватит ли у меня вообще смелости вернуться в квартиру Березина? Войти, сказать привет и жить дальше, будто ничего не произошло?

Сейчас я чувствовал себя очень слабым, маленьким мальчиком, заблудившимся в парке и не знающим дорогу домой.

Ветер гнал по земле последние жухлые листья с деревьев, навевая еще более мрачные мысли.

— Жанна! — крикнул я в хмурое небо. — Жанна!

Хотел бы и я иметь способность призраков пропадать…

— Я здесь, — она появилась так быстро, что я ни секунды не сомневался, что все это время она подглядывала за мной.

Присматривала, значит, боялась, что я наделаю глупостей. Зря, в последнее время я вел себя настолько разумно, что самому было тошно.

— Я хочу поговорить с бабушкой.

Она удивленно вскинула брови.

— Ты впервые за все это время захотел ее увидеть.

Увидеть… Да я даже и не вспоминал о ней. Мне сделалось безумно стыдно.

— Я осел, достаточно веский аргумент? — нервозное состояние выливалось в хамство, и это тоже было неправильно, как и все происходящее.

— Веский, — согласилась Жанна.

— Я не знаю, как правильно ее позвать. Она не знает этого города, сможет ли она прийти сюда, если я ее просто позову, как тебя?

— Я сама ее позову, — сказала Жанна. — Так будет проще, — и исчезла.

Я остался один. Прошел еще раз взад-вперед по выложенной плитами дорожке и опустился на скамейку. Мне оставалось только ждать. Ветер трепал волосы, заставляя их падать на глаза, и я снова вспомнил, что нужно подстричься.

— Здравствуй, внучек, — бабушка появилась на скамье прямо рядом со мной.

— Привет. Я не очень тебя отвлек?

Бабушка улыбнулась своей теплой бабушкиной улыбкой. Так умеют улыбаться только родные и близкие люди.

— Погода плохая, все соседки по домам попрятались, сплетни не послушаешь.

— Соседки тебя не видят? — спросил я.

— Слава богу, нет. Перепугались бы. А так хорошо, гуляю, сижу с ними рядом на солнышке, слушаю, как раньше.

— Я скучаю, — признался я. — И мне так стыдно, что при жизни часто забывал про тебя и обижал. Да и сейчас…

— Ну что ты, — она протянула руку ко мне, но она прошла насквозь.

Я вздохнул. Сейчас я бы многое отдал за одно бабушкино объятие.

— Тебе плохо? — заботливо спросила она. — Поэтому ты меня позвал?

— Поэтому, — признал я. — Ты была знакома с Димой… Березиным?

— Конечно, — у бабушки даже не возникло вопроса, о ком я говорю. — Твоя мама его очень любила. Она нас познакомила. Должна признать, он мне понравился, я и подумать не могла. Что у них все так закончится.

— Закончится мной?

— Расставанием, глупенький, — пожурила она меня. — Ты — это подарок, плод большой любви.

— Мама его возненавидела тогда? — спросил я главное, что меня интересовало. — Почему она не сказала ему, что оставляет ребенка?