Путь войны - Игорь Поволоцкий

- Сейчас? – очень спокойно спросил он, и Томас против воли удивился мужеству и твердости старика.

- Да, - коротко произнес Фрикке и тоже встал.

Айзек повернулся к нему спиной и заложил руки за спину. Он ожидал еще какой-нибудь красивой фразы напоследок, но Томас покинул зал в молчании.

Айнштайн закрыл глаза. Он не боялся смерти, давно уже привыкнув к осознанию ее неизбежности. В какой-то мере Айзек даже приветствовал ее и воспринимал с некоторым научным любопытством. Он был материалистом и потому не особо верил в жизнь по ту сторону бытия. В то же время, предельно научный склад ума не позволял однозначно отвергнуть теоретическую вероятность того, что разум может принять какую-то иную форму существования, после того как погибнет тело. Но больше всего старому ученому хотелось покоя. Покоя, свободы от воспоминаний и сожалений.

Вновь стукнула дверь, послышались шаги. Уверенная, тяжелая поступь, непохожая на кошачью мягкость движений Фрикке.

«Пора», - подумал Айнштайн. И когда неизвестный остановился у него за спиной, в последние мгновения жизни старик позволил себе улыбку, полную мстительного торжества. Так улыбаются в лицо судьбе, когда все уже сделано, и ничего нельзя изменить.

* * *

- Я нашел решение, - сказал Айзек, и в этих простых словах отразилось все – годы адского труда, десятки тысяч экспериментов, бесплодные блуждания в лабиринтах тупиковых решений и мучительные поиски выхода.

- Я все-таки его нашел, - негромко, с печалью в голосе повторил профессор, отходя от окна, у которого стоял до того. – Странно… Я думал, что это будет триумф, экстатический подъем или еще что-нибудь в том же духе… Но я ничего не чувствую, Франц, совершенно ничего.

Пропп промолчал, впрочем, Айзек и не ждал ответа. Сейчас говорил не столько с ассистентом, сколько с самим собой, с тем Айзеком Айнштайном, который более двадцати лет назад решил, что силой своего гения стал равен богу.

- Знаете, я когда-то читал, что японцы говорили: «самое сложное – кажущаяся безыскусность», - промолвил Айнштайн. – Я не понимал, как это может быть, ведь простое всегда проще сложного, в познании и исследовании. А теперь… Древние самураи оказались правы. Решение лежало на поверхности – нужен демпфер. И специальная система антенн, действующая в резонансе с основным комплексом. Эффект отката нельзя обойти, но его можно перенаправить, как инженеры отводят реку в искусственное русло. Стихия все та же, но ее мощь уже лишена угрозы. Здесь тот же принцип – если все правильно рассчитать и синхронизировать процессы, «уплотненный вакуум» разрядится в демпфирующую среду.

- Я не сомневался, Айзек, что вы сможете, - ободряюще улыбнулся Пропп. И вдруг подумал, что впервые за все время совместной работы назвал профессора по имени. Ранее он почтительно именовал учителя «господин профессор», в крайнем случае, просто «профессор», но это в совсем исключительных случаях.

- Увы, друг мой, я все равно так и не смог обуздать процесс.

- Поясните, - попросил Франц. – вы только что сказали про демпфер…

- Представьте себе камертон, вы стукнули по нему, он «отзвонил» положенное. Казалось бы, процесс закончен. Но теперь представьте себе, что колебания никуда не исчезли, они просто фазово сместились, за пределы чувствительности ваших ушей и приборов. Вы снова использовали камертон, и снова, и снова, в полной уверенности, что это безопасно. Но при каждом воздействии вы умножаете сумму колебаний, которые вам не видны и не слышны. Рано или поздно они входят в резонанс и … Перенаправление энергетического потока – это и есть тот самый камертон. Паллиатив, который просто отодвигает откат и изменяет форму его проявления.

- Понял, - коротко ответил Пропп. – Использование демпфера – это не ликвидация последствий, а кредит.

- Именно.

- И в какой форме будет… расплата?

- Не представляю, честно говоря. Это процесс, который невозможно просчитать на нынешнем этапе развития науки. Вероятнее всего, температурные аномалии, внезапные и скачкообразные. В любом случае, последствия неизбежны, их можно оттянуть, но тем разрушительнее проявится ответная реакция. Причем она будет еще и весьма продолжительной во времени. Конечно, предстоит еще немало работы и практических экспериментов, но я почти уверен – на современном этапе технического развития обуздать мой эффект невозможно.

- Печально, - заметил Пропп. Он тоже думал, что испытает что-то необыкновенное, какой-то подъем или наоборот, упадок душевных сил. Но Франц не чувствовал ничего, хотя профессор только что поставил крест на работе нескольких десятилетий. Мысленно Пропп уже был в Уилмингтоне, где должны были строиться новые самодействующие боевые корабли.

- Да. И, признаюсь, Франц, я почти поверил в существование высшей силы. Бога, если хотите. Есть что-то мистическое и одновременно строго-гармоничное в том, что невероятная энергия находится от нас на расстоянии вытянутой руки, но при этом надежно заперта. До тех пор, пока человечество не поднимется на следующую ступеньку технического и научного развития. И горе тому, кто осмелится взять то, к чему он еще не готов…

Глава 23

Настоящее

Крамневский закашлялся, стакан выпал из безвольных пальцев, звонко стукнувшись донышком о стол в «желтой» кают-компании. Илион надеялся, что приступ пройдет быстро, но ошибся. Глотку словно раздирали наждаком, приступы надсадного, рвущего кашля следовали один за другим. В тот момент, когда Илион согнулся в три погибели, ожидая, что сейчас на пол извергнутся уже не брызги слюны, а клочья легких, приступ пошел на спад. Командир бессильно привалился к стене, скрючившись на правую сторону. Под ребрами и в районе печени пульсировала боль, словно от раскаленного пояса, в груди жгло огнем. Перед глазами роились черные мушки, каждый вдох прорывался в легкие с боем, царапая воспаленную носоглотку.

Ощутив влагу на подбородке, он промокнул ее платком и долго смотрел на хлопья мутной розовой пены, испачкавшей чистую белую ткань. Головная боль, мучившая его последние сутки, чуть отодвинулась, словно в насмешку, чтобы дать командиру «Пионера» беспристрастно и в полной мере оценить все недавние события…

* * *

«Пионер» всплыл днем. Словно приветствуя измотанных подводников, природа умерила свой гнев, и впервые за все время путешествия, шторм, казавшийся вечным, затих. Комплексы гидроакустики, радиолокации и эфирной радиоразведки раскинули вокруг подлодки огромную сторожевую сеть, сотканную из показаний приборов и пристального внимания операторов. Никакая цель, ни воздушная, ни морская, ни подводная, не приблизилась бы к субмарине незамеченной. Пятеро поднялись на ходовой мостик – командир корабля, старпом, вахтенный офицер, рулевой и, напоследок, научный консультант. Пять фигур, заключенных в герметичные комбинезоны с ИДА замкнутого цикла.

Аккуратно расположив свой специальный чемоданчик, Радюкин одну за другой извлекал из мягких ложементов длинные тонкие трубочки тонкого стекла. Переломить трубку, пробить ампулу внутри нее, вставить в гнездо насоса. Повторить для следующей. Три минуты… пять…

Крамневский беглым взглядом окинул манипулятор руля и репитеры гирокомпаса, затем глянул на водную гладь, сквозь иллюминатор под козырьком волноотбойника. До того, как посмотреть на окружающее собственными глазами, он думал, что теперь местная Атлантика покажется почти родной. Обычное солнце, обычная вода. Но командир ошибся. Солнце, небо, редкие тучи – они действительно ничем не отличались от родных. А вот океан… Покуда хватало взгляда, от бортов «Пионера» и до самого горизонта, во все стороны простиралось морское кладбище. Сотни тысяч, наверное, миллионы мертвых морских обитателей превратили океан в устрашающее подобие гигантской суповой миски. В основном рыбы, всех возможных видов и размеров. Несколько дельфинов, подставивших солнцу бледно-серое брюхо и даже какое-то веретенообразное страшило, раскинувшее безвольные щупальца длиной метров по двадцать каждое. Оно очень походило на гигантского кальмара, но без двух основных «рук». Время от времени набегавшая волна колыхала тушу дохлого морского чудища, и щупальца скользили по борту подлодки, словно стараясь вцепиться в него.

Радюкин стукнул по стене пробиркой, привлекая внимание, негромкий, но очень чистый, какой-то по-особенному музыкальный звон далеко разнесся вокруг. Илиону представилось, как звуковые волны беспрепятственно расходятся все дальше и дальше, пересекают сотни километров, чтобы в конце концов найти приют в акустических приемниках врага…

«Становишься мнительным» - подумал Крамневский.

Радюкин стащил маску, брезгливо сморщил нос и вынес вердикт:

- Много аммиака и сероводорода. В остальном пригодно для дыхания и технического использования.

С этого мгновения время понеслось как отпущенная тугая пружина. Прихватив секционный ящик для образцов, Радюкин полез на палубу, собирать дохлятину для исследований. Крамневский деловито заговорил в микрофон, отдавая короткие указания и слушая отчеты. Илион буквально видел, сквозь толщу корпуса, как весь сложнейший организм «Пионера» пришел в движение, как заработали компрессоры, устремилась в «горячую» зону аварийная команда, вооруженная ремонтными наборами. И двинулась к рубочному люку первая партия «курортников».