Властелин рек - Виктор Александрович Иутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГЛАВА 16
Новгород стал отправной точкой для русских войск в борьбе со шведами. Здесь собиралась рать, коей приказано было срочно прорываться на помощь осажденному Орехову. Новгородский воевода Иван Голицын уже тогда чувствовал себя плохо, словно тело постепенно лишалось всяческих сил для жизни. Он заметно постарел и высох и, ощущая постоянную слабость, вскоре слег. Князь понимал, что государь до сих пор не простил ему гибели войска под Венденом, и потому не решался просить его о дозволении вернуться в Москву, к своей семье, кою Иван Юрьевич не видел так долго. Но вскоре пришел приказ — подготовить войско для выступления к Орехову. И князь Голицын, превозмогая недуг, принялся исполнять государев наказ.
На дворе у него шум и суета — телеги, нагруженные различным провиантом, вереницами въезжают в открытые ворота детинца. Прямо подле воеводского терема установлены стольцы — дьяки указывали в бумагах каждую доставленную вещь. Мужики, пыхтя, выгружали тюки в ангары.
Через другие ворота входили ратные, конные и пешие. Людей также расписывают по местам. Среди прибывших был и Михайло. Отчитавшись, он с угрюмым лицом выслушал дальнейшие указания.
В полутемной избе, куда его определили, было многолюдно и душно, пахло тяжелым мужским духом и кислыми щами. Ратные, кто развалился на лавках, кто лежал на устеленном попонами полу, болтали, все больше о походе на шведов.
— Побьем шведа — и войне конец! — говорил кто-то.
— Так уж и конец!
— А то! Навоевались!
— А кто поведет нас, братцы?
— Молвят, кто-сь из князей Шуйских…
Михайло, сидевший в полудреме в самом углу, приоткрыл один глаз, слушая мужиков. Может, здесь, где Иван Петрович Шуйский не будет так окружен многочисленными ратными и воеводами, как в Пскове, удастся лично поговорить с ним, попроситься на службу? Сейчас его уже не терзали мысли о потере свободы и чести. Страх неизвестности пугал больше, чем холопство, которое для него, разоренного дворянина было уже не так ужасно. Смирился. Что ж, надобно лишь обратить на себя внимание воеводы…
На Новгород обрушились проливные дожди. Близилась середина октября. Тогда-то и прибыл в Новгород будущий предводитель похода. Михайло разочаровался — командовать ими будет не Иван Петрович, а какой-то его родич, говорят, до этого лишь стоявший на воеводстве под Серпуховом.
Ратные были выстроены на площади подле древнего Софийского собора. Молодой князь Андрей Иванович Шуйский, держа руку на прицепленной к расшитому каменьями поясу сабле, в темном корзне, отороченным куньим мехом, в высоких сапогах с закругленными носками, шел вдоль строя, вглядываясь в лица ратных. Чуть позади него, шаг в шаг, двигался плечистый крепкий юноша с редкой порослью на худых щеках. Что-то Михайле показалось знакомым в чертах его лица, он не мог понять, что именно, ибо был уверен, что видит этого парня впервые в жизни.
— Больно молод воевода. Как бы не полегли мы все там из-за него, — шепнул Михайле стоящий подле него ратный. Вскоре князь Шуйский прошагал мимо Михайлы, скользнув по нему взглядом. Михайло тоже немного успел разглядеть своего воеводу — живой, твердый взгляд, пухлые губы в кольце темной вьющейся бородки. Да, молод! Но не это беспокоило сейчас Михайлу. Как поступить? Возьмет ли на службу этот князь? Да и стоит ли к нему идти? Черт его знает! От досады стало совсем тоскливо.
Выступали на следующий день. Надвратная звонница Софийского собора провожала ратников колокольным перезвоном. На берегу беспокойного серого Волхова сам архиепископ Новгородский Александр провел службу, благословляя воинов на ратные подвиги. Затем к нему подошёл сам Андрей Шуйский и преклонил колено. Старец благословил его, и князь поцеловал ему руку. Вслед за князем попросил благословения и сопровождавший его всюду парень, как Михайло успел догадаться, боевой холоп.
— Алексашка! — позвал парня князь, и парень, торопливо поднеся руку старца к сжатым губам, бросился на зов господина. Снова непонятное чувство овладело Михайлой. Он поглядел парню вслед, силясь вспомнить, мог ли Михайло знать этого парня. Тряхнув головой, прогнал навязчивые мысли.
Войско медленно грузилось в многочисленные струги, таща на себе припасы, вооружение и брони. Михайло наблюдал за тем, как многие, прежде чем вступить на судна, оборачиваются к возвышающимся над крепостной стеной куполам Софии и истово крестятся. Он помнил этот страх скорой битвы, но сейчас совсем не ощущал его.
Флотилия двигалась стремительно вверх по реке, дабы из нее в скором времени выйти в Ладожское озеро. Но сумели добраться до него только спустя три дня. Михайло помнил, как Волхов вывел их струги к Ладоге, и перед ними враз раскинулась необъятная, подобная морю бездна. В небе тянулись похожие на огромную вытянутую длань мрачные темно-серые облака, безжалостно хлестал, завывая, ветер, обрызгивая лица мелкими каплями воды.
— Веселее, ребятки! Веселее! — послышалась команда старшого, и ратные во всю силу стали налегать на весла, вздымая клочья белесой пены. Суда огибали северо-восточный берег Водской пятины[18], давно занятой шведами, потому привалы более были невозможны, и ратники, в кровь стирая руки о весла, сменяли друг друга, дабы поскорее достичь Орехова.
Наконец вдали показались шатры крепостных башен, словно возникшие из воды, а следом за ними — стены, изрядно потрепанные и местами разрушенные шведскими снарядами.
В сумерках флотилия под стягами начала приближаться к Орехову. Мельтешащие на стенах крепости ратные долго глядели, силясь разобрать, кто плывет. Наконец, угадав, что это прибыло обещанное подкрепление, бросились отворять Водные ворота. С грозным лязганьем толстой цепи вверх поднялась решетка, перекрывавшая арку, низко возвышающаяся над самой водой — здесь в крепость входили на лодках и попадали в ров, служивший гаванью.
Приближаясь к крепости, ратники почуяли тяжелый, сладковатый запах тлена. В темноте казалось, остров застлан каким-то черными плоскими камнями, и лишь потом стало видно, что весь остров, от берега до стен, покрыт трупами. Когда струги начали причаливать к острову, со шведской стороны разом звонко ударила пушка, и снаряд, не долетев, шлепнулся в воду. Усталые от долгой дороги и бессонницы ратники едва не подняли суматоху и панику, но Андрей Шуйский крикнул грозно:
— Не толпиться! По одному!
Сам
