Золото шаманов - Юрий Гаврюченков

– Встречал такую, – отчётливо вспомнилось утро на карачках возле машины.

– Милк ходит за тобой. С чего бы? – быстро склонил голову к плечу Кутх, стрельнув по мне испытующим взглядом.

– Вчера ночью я наткнулся возле дома на Лепяго. Андрея Николаевича, директора усть-марьского краеведческого музея, – Гольдберг при этих моих словах обалдело прикрыл рот ладонью. – Я не мог ошибиться, он за мной гонялся и пытался сцапать, пока я не ослепил его фонарём. Перед этим я всадил в него всю обойму из ТТ. В Усть-Марье его на моих глазах застрелили. Потом я видел его живым. А потом он стоял рядом с Проскуриным у вертолёта, когда тот взорвался. С кем мы имеем дело, Иван Сергеевич?

– Ый, это уньрки, – многозначительно усмехнулся Кутх и на мгновение показался очень старым. – Уньрки ходит за тобой. Он даже сюда добрался.

– Это ещё что за тварь такая? – спросил Слава.

– Уньрки, так нивхи называют людоеда вроде вашего Лепяго. Шаман-милк поднял его и заставил служить. Уньрки кровь человеческую пьёт и ест мясо. Уньрки, который был мёртвым, очень трудно убить, потому что он покойник, хотя выглядит как будто живой.

– Что ему от меня-то понадобилось?

– Что-то есть у тебя такое, что ему нужно. Уньрки просто так ходить не будет. Ты брал у него что-нибудь?

– Нет. Хотя, да, было дело. Мамонтовый свитер забрал из музея. Всё равно его мародёры украли бы, – пояснил я Гольдбергу на всякий случай. – Или сожгли вместе с музеем, там по всей Усть-Марье пожары были.

– Что за мамонтовый свитер? – заинтересовался Кутх.

Я пояснил про геологов и про экспедицию на остров.

– Нет, не за этим уньрки приходил, – уверенно отверг Кутх. – У тебя что-то ещё есть более важное, чем свитер из шерсти мамонта.

– Золотые Врата? – я впервые назвал нашу находку в присутствии чужого.

– Нет, за гонгом он сюда пришёл бы, да ему не нужен гонг.

– Что ему нужно? У меня из его вещей больше ничего нет. Разве что Сучий нож, который был у Проскурина, но он сам ко мне при взрыве улетел.

– Что за Сучий нож? – Кутх весь подобрался, даже пальцы поджались как птичья когти.

– Да вот он, – я вытащил из-за ремня финку и при этом порезался. – Гадина!

Все уставились на пику, которую я положил на стол между собой и Кутхом.

– Могу я посмотреть? – вежливо спросил Иван Сергеевич.

Пока я заматывал палец носовым платком, он бережно повертел нож и вернул на место.

– Хорошая вещь, – сказал он. – Вот за ней уньрки приходил.

– Что теперь с ним делать? – при воспоминании о вчерашней встрече мурашки пробежали под кожей. – Отдать ему эту хреновину? А то он теперь не отвяжется и убить его нереально.

– Почему нереально? Можно убить уньрки, только нужно знать как.

– Вы в этом разбираетесь. Что я должен делать? Отдать ему нож?

– Так вы беды натворите. Лучше мне отдайте, я спрячу.

– Это даже не смешно, Иван Сергеевич, – обмануть кладоискателя хочет каждый, сколько раз меня пытались надуть! – Я вам отдам нож, а Лепяго не отстанет. Где гарантии, что он не будет дальше за мной охотиться?

– А вы отдайте нож Давиду Яковлевичу, – хитровато глянул Кутх на испуганно отпрянувшего Гольдберга. – Увидите, куда уньрки в следующий раз пойдёт.

– Да завалить его надо, чё тут думать! – не утерпел Слава. – Чё там такого сложного для этого надо знать? Вот ты знаешь, Иван Сергейч?

– Знаю.

– Поможешь завалить людоеда?

– Не бесплатно.

– Сколько денег вы хотите? – перевёл я разговор в русло конкретики.

– Что – деньги?.. – с философским пренебрежением отозвался Кутх. – Деньги это… – подбирая слова, он пошевелил пальцами, словно через них лилась вода или сыпался песок, пыль и прочая труха жизни. – Деньги – это человеческий мусор, который лежит под ногами, и его всегда можно нагрести полный карман. Мне не нужны деньги. Деньги у меня есть, а толку от них нет.

– Тогда что вы хотите за помощь? – я приготовился к худшему. То, что не меряется деньгами, стоит очень дорого.

– Да хотя бы вот этот нож, – безразлично кивнул Кутх на финку Короля.

Так или иначе, ушлый коммерсант получил желаемое.

– Договорились! – выпалил я, пока странный туземец не передумал брать старый нож взамен за соучастие в убийстве. Должно быть, в его первобытном краю человеческая жизнь совсем не ценилась.

Наверное, для того, чтобы я не подумал, будто продешевил, Кутх обвёл нас пристальным взглядом и остановил на мне.

– Тебе опасно ходить за уньрки, пока на тебе лежит проклятие, – объявил он.

Я похолодел.

– На мне?

– Ты проклят, – подтвердил Кутх. – Ты приносишь несчастье.

– Какое несчастье? – только и смог проблеять я. Мозги переклинило.

– Неудачи и беды преследуют тебя, не заметил? Дела сначала идут хорошо, а потом горе. Беды растут. Они тебя скоро погубят.

– Когда, – выдавил я, – это произойдёт?

– Скоро, если не снять беду, – чёрные глаза Кутха смотрели в упор, гипнотизировали. – Тебя прокляла баба со злым языком, которая портит людей грязным словом.

– Это кто тебя так, Ильюха? – с насмешкой вклинился в наш торг Слава, и от его добродушного тона на душе полегчало.

Кутх сразу отвёл глаза.

– Баба без дома. Ты пролил кровь, и на крови получаешь возмездие.

Гольдберг таращился на меня через очки с растерянностью и испугом, а Слава с интересом и любопытством.

– Ты сам должен знать, – добавил Кутх.

– Цыганка, – в памяти всплыла сцена, как я отбиваюсь от бешеной стаи лопатой, тыкаю самой злобной дуре в живот и через платье проступает кровь, а самая старая цыганка рычит на своём тёмном наречии и с руганью возвращает украденные деньги. – Что вы хотите получить за это?

– Свитер из шерсти мамонта, – хищным вороном выкружил все мои сибирские трофеи Кутх.

Его решительно не интересовали деньги.

– Что-то я ни хрена не понимаю, – помотал башкой корефан. – Кто кого сегодня развёл?

Мы ехали готовиться к охоте на уньрки. Уже опустился мрачный сентябрьский вечер. В салоне, освещённом зелёными огнями приборной доски, было удивительно уютно. Мягко подвывал движок на прогазовке, да мерно пощёлкивали поворотники, когда Слава шёл на обгон.

– Вот, – назидательно молвил я, – налицо столкновение культур! С присущим оному разногласием в системе ценностей.

– Чего?

– Нашему дальневосточному знакомцу настолько понравилась финка, что он готов пойти на убийство ради обладания ею, а человеческая жизнь для него – тьфу и растереть. Тем более, что Лепяго и не человек вовсе, а какой-то вурдалак, по его словам.

– Чукчи, они на всю голову ушибленные, в натуре. Правильно про них анекдоты рассказывают.

– Иван Сергеевич вообще-то не чукча, а нивх, если я правильно понял.

– Какая на хрен разница?

– In re [27] , разница есть. Это два разных народа, каждый из которых считает себя настоящими людьми, а всех чужаков неполноценными, близкими к животным.

– Вроде как фашисты?

– Ты тоже чукчей за людей не считаешь, а они не считают за людей нас. Признание – это очень древний культурный феномен. Механизм его крайне сложен и практически не поддаётся изменениям. Ни у чукчей, ни у фашистов, ни у австралийских аборигенов.

– Фашисты же вообще были гады и беспредельщики!

– Ты, как эсэсовец, тоже педерастов за людей не считаешь и из одной посуды не станешь с пидором есть.

– Ильюха, они же в очко жарятся!

– Видишь, основание для культурного неприятия более чем серьёзное.

– По всем понятиям тоже серьёзное основание. Воры узнают, не простят.

– С евреями примерно та же картина.

– Ну, ты сравнил! – хмыкнул Слава, потом вдруг замолчал и через некоторое время добавил: – Хотя, в общем, да.

– Культурная пропасть, созданная евреями, чтобы не ассимилироваться с народами, среди которых жили, со временем вышла им боком. Научить людей толерантности будет очень сложно. В цивилизованных странах пробуют, но без особого успеха. Чужаков везде не принимают. Даже деревенские не понимают городских.

– Блин! Это сколько же нам открытий чудных готовит просвещенья дух! Ёшкин ты кот! – корефан резко крутнул рулём, чтобы не врезаться в «Хонду» с белокурой барышней, решившей вдруг сманеврировать. – Хорошо, что здравый рассудок не все потеряли.

– Вот-вот, Слава, неприятие всего инородного очень сильный фактор. Скорее лев возляжет рядом с ягнёнком, чем за одним столом воссядут иудей, фашист и гомик.

– Да ладно! В новостях только их и видишь. Сидят рядышком и за мировую интеграцию трут.

– Гм… Ну, есть изменения, – пробормотал я. – Хотя это только политики, что с них взять?

Слава подвёз меня к парадному. Ему очень хотелось посмотреть на Лепяго. Мы вылезли и стали оглядываться. Нелепой фигуры с капюшоном не приметили, зато позади зажглись фары, высветив нас, как зайчишку на дороге. Машина катила, горя жёлтым взглядом из-под насупленной морды.

«Волга»! – определил я и заметил передний номер Е 676 тт.