Мера любви - Жюльетта Бенцони

– Брат Антим, – всхлипывая, заключила Гоберта, – это не аббат Бернар! Он, святой человек, вошел бы в этот проклятый замок, чтобы посмотреть, что там происходит, но казначей думает по-другому: он удовольствовался тем, что забил ворота, навалил перед ними кучу бруса и засыпал подземный ход, ведущий к долине, чтобы ничто, и особенно это страшное зло, не могло вырваться из замка.

Катрин вскочила. Лицо ее стало такого же цвета, как ее белое холщовое платье.

– Забить дверь?.. Но… а мой супруг?.. А мессир Арно?

Гоберта, беспомощно махнув рукой, отвела глаза.

– Он остался внутри, – наконец произнесла она, – он уже, наверное, мертв в этот час. Госпожа Катрин, чума распространяется быстро, ужасающе быстро! Брат Антим сказал, что замок откроют не раньше чем через сорок дней, и то для того, чтобы сжечь его! Что же будем делать, госпожа Катрин?

Она снова заплакала, цепляясь за платье молодой женщины, которая, казалось, уже не слышала ее. Она представила себе кошмар, охвативший замок, зажатый в тиски страха, людей, умирающих там в страшных муках. Она увидела, словно он был перед ней, своего мужа, упавшего на землю, хрипящего и гниющего заживо без какой-либо Божьей помощи. Перед этой жуткой картиной Катрин забыла все зло, которое он причинил ей и, может быть, еще причинит.

Вдруг ужас, охвативший ее, сменился гневом. Повернувшись к длинной веренице беглецов, она закричала:

– Что вам делать? Откуда мне знать? Зачем вы бросили свои дома, если брат Антим так прекрасно позаботился о Монсальви, приговорив к смерти вашего сеньора? Идите куда хотите, в Сен-Прожэ, например. Там есть послушники, монахини, которые, может быть, помогут вам. А я возвращаюсь наверх.

Обернувшись, она позвала Рено:

– Пришлите мне коня и скажите Саре, чтобы она спустила все лекарства, какие только у нее есть. Я еду в Монсальви.

– Катрин, вы сошли с ума! Вы не выйдете оттуда живой.

– Мы еще посмотрим. Делайте то, что я говорю. Я не оставлю умирать отца моих детей, не испробовав все возможное для его спасения.

– Но он, должно быть, уже мертв. Чума распространяется…

– Очень быстро, я знаю! Но я поверю в то, что он мертв, лишь увидев его.

– Вы потеряли рассудок! Отдать за него жизнь!

– Ладно, Рено, хватит разговоров. Поторопитесь дать мне то, что я прошу, и, если я не вернусь, позаботьтесь о детях.

– Хорошо, – сказал Рено. – Вы получите то, что хотите. – И он исчез из виду.

Вскоре потайная дверь снова открылась, и появился не конь, а три мула, по бокам которых свисали нагруженные корзины. На одном из мулов сидела Сара, такая спокойная, как будто бы она ехала на рынок продавать капусту.

Катрин вырвалась из круга окруживших ее людей и устремилась к ней.

– Что ты тут делаешь? Возвращайся! Ты не нужна мне! Твой долг – заниматься детьми.

– Мой долг – следовать за тобой, куда бы ты ни шла. В последний раз ты ушла без меня. На этот раз я поеду. Я буду нужна тебе.

– Я прекрасно это знаю, но дети…

– Мария позаботится о них так же, как это делала я, к тому же мадам Матильда пообещала мне помочь ей, она их просто обожает. Да и к чему эти увертки? Мы еще не умерли, и, если хочешь знать, я не собираюсь умирать и буду сражаться и за твою жизнь. А теперь в путь. Жосс едет с нами?

– Что за вопрос! – откликнулся тот, пожимая плечами и посылая замку воздушный поцелуй.

– Прекрасно! А вы, – добавила цыганка, обращаясь к устроившейся на сухой траве по обе стороны дороги толпе, похожей на стадо баранов, безропотно ожидающих ножа мясника, – госпожа де Рокморель послала сказать вам, чтобы вы отправлялись на старые фермы, что виднеются вдали. Они разрушены, но там вы найдете укрытие в случае долгожданного дождя. К тому же там есть резервуар, где осталось немного воды.

Жосс помог Катрин забраться на мула, сам сел на третьего и возглавил этот небольшой кортеж, перед которым расступились повозки и скот.

– Госпожа Катрин! – крикнула Гоберта, сложив рупором руки.

Молодая женщина обернулась:

– Да, Гоберта?

– Если бы я была одна, то, клянусь вам, пошла бы с вами! Но у меня десять малышей, и я боюсь… все боятся! Вы не знаете, что такое чума!

– Нет, знаю, – ответила Катрин, прекрасно помня о своем коротком пребывании в стенах Шартра во время эпидемии. – Потому-то я и возвращаюсь. Не волнуйтесь, сорок дней пролетят быстро. Может быть, мы еще увидимся!

И, не оборачиваясь, догнала Сару и Жосса, стараясь не глядеть на этот замок, где оставила самую драгоценную часть самой себя – своих малышей, которых, может быть, ей не было суждено уже увидеть. Катрин силилась победить страх перед черной смертью и перед тем, что ей предстояло пережить, когда она заставит брата Антима открыть перед ней двери ее дома, раньше времени превращенного в могилу.

Краем глаза Сара наблюдала за ней, взволнованная упрямой складкой на ее нежных губах, дрожь которых при всем усилии Катрин не могла сдержать. Она не выдержала и так тихо, чтобы не услышал Жосс, прошептала:

– Как же ты его еще все-таки любишь, несмотря на все то, что он заставил тебя пережить!

– Не говори глупостей! Я выполняю свой долг, только свой долг! – возразила Катрин, не поворачивая головы, чтобы не встретить проницательный взгляд черных глаз, чью власть над собой она знала, ей еще ни разу не удалось обмануть Сару.

– Никто, даже Бог, не может требовать от женщины принести себя в жертву и нестись на помощь отвергающему ее мужчине.

– В день нашей свадьбы я поклялась служить и помогать ему.

– Ты поклялась любить его, и надо признать, что ты хранишь невероятную верность этой клятве. Катрин, посмотри правде в глаза. Ты просто сейчас измеряешь свою любовь.

– Какая глупость!

– Глупость? Ты так считаешь? Ведь не дурак сказал, что «мера любви – это любовь без меры». Аббат Бернар процитировал мне эти слова святого Августина, говоря о тебе.

Когда в три часа ночи они прибыли в Монсальви, было еще темным-темно. Город, словно призрак, вырисовывался на сумрачном небе. И только серый дым с красноватыми отблесками поднимался над церковной звонницей – это дымили костры, зажженные монахами. Ветер доносил запах можжевельника. Стояла мертвая тишина, стены замка были пустынны, без привычных дозорных огней и чеканных шагов стражников. При виде своего дома у Катрин сжалось сердце, там не раздавалось ни звука, не светилось ни одно окно. Окна окружающих домов были также темны.

– Есть ли там кто живой? – перекрестившись, прошептала Катрин. – Трудно в это поверить!

– Надо пойти посмотреть, – произнес Жосс, – а для этого надо, чтобы нам открыли городские ворота. Монахи сочли ненужной какую-либо охрану, решив, что страх – лучшая защита, но они все-таки закрыли ворота.