Рыцарь Леопольд фон Ведель - Альберт Брахфогель

— Но скажи же, откуда оно у тебя? — спросила вторично Гертруда.

Леопольд рассказал своим родственникам, как и где получил он эту драгоценность. Затем договорились, что канцлерша поедет вместе с Леопольдом и Анною в Кремцов и будет жить там с ними до свадьбы.

На следующий день новая владелица Кремцова въехала в замок с большой торжественностью. В толпе, собравшейся, чтобы встретить Анну и Леопольда, находилась и Сара, она прижала руку к сердцу и глядела вслед Леопольду и Анне. Когда уже все разошлись, она еще с минуту постояла в задумчивости.

— Боюсь, чтобы это ликование не было преждевременным! — прошептала она. — Но как бы то ни было, я уеду отсюда в тот самый день, когда она сделается его женой. Сердце говорит мне, что я должна так поступить! — Сказав это, она отправилась назад в свой Гозен.

Само собой разумеется, что прием, оказанный Анне, был самый блестящий. Все в замке думали лишь о том, как бы ей угодить. Леопольд повел невесту и своих гостей в музей отца, где он собрал все редкости, привезенные им из чужих земель.

Не будем разбирать, правда ли, или нет, что не надо никогда заранее радоваться и чересчур полагаться на счастье, скажем только одно, что каждый день, проведенный в Кремцове, теснее и теснее соединял Леопольда и Анну, родственники же радовались, что, по обоюдному согласию молодых людей, устроился наконец союз, которого все так долго и томительно ожидали.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Свадебный подарок

Была вторая половина апреля 1580 года. Сезон в Штеттине еще не кончился и зимние увеселения были в полном разгаре. Балы, спектакли, концерты и маскарады следовали непрерывным рядом, причем выставлялась напоказ роскошь померанского дворянства.

Со времени вступления на престол Иоганна Фридриха жизнь в резиденции сделалась гораздо веселее: герцог и герцогиня, оба молодые, любили шумные удовольствия, этот вкус разделял и брат герцога Эрнст Людвиг. Он не был женат и продолжал ухаживать за дамами.

Между ними первую роль играла, без сомнения, новая обер-гофмейстерша Сидония фон Борк. Она и новый канцлер Бото фон Эйкштедт были заклятыми врагами из-за отказа последнего содействовать уничтожению завещания покойного капитана фон Борка.

Сидония часто терпела нужду в деньгах, поскольку тратила неимоверные суммы на туалеты и блестящую обстановку. Чтобы помочь себе, она решилась извлечь большие выгоды от своих обожателей и, не оказывая ни одному из них явного предпочтения, тем не менее ухитрялась получать от всех весьма ценные подарки. Между этими господами особенно отличался венецианский посол, синьор Камилло Мартинего.

В собрании государственных чинов был назначен большой бал. Двор и вся знать должны были на нем присутствовать. Мы находим Сидонию в уборной, она советуется со своей горничной Ниной насчет вечернего туалета. Ей 37 лет, но никто бы этому не поверил, так она еще хороша.

— Так он все-таки женится на ней, Нина?

— Разве вы еще сомневаетесь в этом, барышня? Я уже несколько недель тому назад рассказывала вам, что она тут была со старухой, он остановился в доме канцлера и накупил в модных магазинах по крайней мере на 6000 марок разных товаров, выбрали все, что только было лучшего! Вы не хотели верить мне и тогда, когда я сообщила вам, что подвенечное платье Анны уже заказано придворной швее. Как же вы теперь об этом узнали?

— Канцлер и его брат взяли десятидневный отпуск, чтобы праздновать свадьбу сестры с белокурым кремцовским медведем. Они завтра едут.

— Я чувствую, что должно происходить в вашей душе, и жалею вас!

— Это мне мало помогает. Жалобы и ненависть теперь бесполезны. Я совершенно обезоружена!!

— Тем более жалею я, что вы не можете победить эту ненависть, которая, как червь, гложет ваше сердце и, наконец, затронет и вашу красоту, так удивительно сохранившуюся до сих пор! Остерегайтесь этого, барышня!

— Ты справедлива! Но я еще все была так глупа и надеялась, что мне удастся отомстить Эйкштедтам и этому ненавистному Веделю! Он скоро будет держать ее в своих объятиях, и тогда все кончено!

— Я имею свое мнение касательно ваших чувств.

— Какие же?

— Причина вашей ненависти — любовь!!

— Как? — Сидония сильно покраснела.

— Я думаю, что на празднике, по случаю присяги, рыцарь вам так понравился, что вы сами охотно бы сделались госпожой фон Ведель.

— Молчи! Это прошло! Его тогдашнее грубое обращение вылечило меня! Неужели ты воображаешь себе, что мое сердце способно чувствовать любовь? Ха-ха-ха!

— Но зато оно тем более чувствует отраду ненависти. — Я все-таки думаю, очень хорошо, что все так случилось.

— Это странное утешение! Будто ты не знаешь, каково у меня на душе!

— Я знаю очень хорошо, что вы всегда милы и прелестны и что все лежат у ваших ног именно потому, что сердце ваше остается холодным и нетронутым!

— Подумайте-ка, что за жалкая участь была бы сидеть в Кремцове, воспитывать маленьких белокурых Веделей и помирать от тоски с этой скучной родней!

— Я некогда была мягкосердной дурочкой и теперь очень благодарна этому коренастому чудовищу за его смертельное оскорбление. Это заставило меня опомниться. Но меня поддерживает не холодность моего сердца, а разнообразие и беспрерывные волнения придворной жизни. Я думаю, что, если бы я удалилась от двора, я бы разом сделалась старухой. Спокойствие для меня — смерть!

— Вы всегда будете при дворе! Иначе, что скажут ваши обожатели, синьор Камилло, и, в особенности, некоторая высокопоставленная особа?

— Эту особу мне труднее всего затянуть в свои сети!

— Употребляете ли вы надлежащие средства?

— Странный вопрос! Я употребляю, чтобы завлечь его, все свои средства, кроме одного!

— Почему же?

— Потому именно, что это средство последнее! Эрнст же слишком ветренен, чтобы оно могло на него подействовать. Я боюсь неудачи.

— Извините, но я в том сомневаюсь.

— Так ты воображаешь себе, что умеешь лучше меня проникать в характеры?

— Я этого не говорила, но я смотрю на герцога другими глазами!

— В таком случае, дай мне посмотреть на него по-твоему.

— Я знала одного, который был очень на него похож, он был только моложе и глупее!

— Ты говоришь о Буссо, который пал в Венгрии? Какие глупости!

— Вы напрасно так говорите. Я вас уверяю, что он очень похож на Буссо, только пламеннее его и вовсе не так непостоянен, как вы думаете. Он нарочно увивается около всех дам, чтобы обмануть герцога и заставить его думать, что никого не любит, а, между тем, он любит ту, за которой менее всего ухаживает, именно вас!

— Было бы трудно доказать это.

— Знаком вам этот почерк? — горничная вынула из кармана записку.

Сидония прочла ее и слегка покраснела.

— Две тысячи марок за право быть здесь в мое отсутствие!

— Он был уже здесь несколько раз и всегда утром, когда вы у герцогини. Я говорю вам, барышня, что последнее средство будет иметь успех. Он или умрет большим отшельником, чем Буссо, или же сделается вашим рабом — и таким образом исполнится ваше величайшее желание!

— Излишне повторять тебе, что, если это получится, я буду в состоянии сделать для тебя очень много!

— Посмотрим, исполнится ли это желание, по крайней мере, в отношении герцога. — С этими словами она повела Сидонию в спальню.

Едва успели они войти туда, как тихо раздался звонок в коридоре, затем служанка, сидевшая в передней, вошла в гостиную.

Как тихо ни позвонили, Сидония все-таки услышала. Она вошла в гостиную в необыкновенном волнении, Нина последовала за нею.

— Что такое, Эмма? — спросила Сидония служанку.

— Итальянский посланник очень просит, чтобы вы его приняли.

Лицо Сидонии приняло холодное выражение.

— Скажи его превосходительству, что я занята приготовлениями к сегодняшнему балу и очень сожалею, что не могу его принять.

— Они говорили, барышня, что должны сообщить вам что-то очень важное. Сообщение это, по словам посланника, может быть полезно для вас только теперь, завтра, даже сегодня, после бала, будет уже поздно!

Сидония взглянула вопросительно на свою поверенную.

— Понимаешь ли ты это?

— Не совсем, барышня. Но он, без сомнения, уверен в важности своего сообщения, а то бы так не говорил!

— Так ты думаешь, что следует принять его?

— Непременно.

— Ну, так проси его превосходительство войти, но затем не принимай никого, слышишь? Позаботься также проводить его потом из дому так, чтобы никто не заметил!

— Будьте спокойны, я исполню это также незаметно, как всегда. — Эмма исчезла.

— Уже темнеет, моя красавица, барышня. Прикажете зажечь свечи?

— Нет. Пусть горит только одна свечка на моем туалете. Я приму его здесь. Ты же притвори дверь в спальню и, если мне нужно будет войти туда, спрячься за занавесью.