Россия: Подноготная любви. - Алексей Меняйлов

Симон же Киринеянин был человеком характера противоположного: он, напротив, торговлю оставил и перебрался в Иерусалим, чтобы заняться земледелием. Он не мог изменить свою профессию в Киринее по естественной причине: неприязни местного населения ко всякому чужаку. Так было всегда, и в особенности в древности: чужаку-одиночке в клановом обществе приходится несравнимо труднее, чем среди соплеменников.

Киринея не исключение - и об этом можно говорить с уверенностью, хотя психологический климат той местности известен, похоже, только по записям Полибия. "Так, - говорит Тимолеонт, - Ливия заселена вся сплошь, а все же, когда хотят возможно выразительнее обозначить пустыню, употребляют поговорку: "пустыннее Ливии", причем разумеется не безлюдность Ливии, но малодушие ее жителей. Вообще, - прибавляет он, - кому могут быть страшны мужчины, которые всю жизнь остаются без дела и скрывают под платьем руки, этот дар природы, отличающий человека от прочих животных?" (Полибий, XII, 26a:2-4). Трусливые и ленивые народы всегда агрессивно настроены к проживающим рядом с ними национальным меньшинствам - тому множество примеров и в современной жизни.

Итак, еврей, желавший заняться именно земледелием, под Киринеей исполнить свою мечту не мог.

То, что Симон на поле, с которого он шел в день распятия Христа, занимался физическим трудом самолично, а не был надсмотрщиком, следует из того, что его кто-то из римских легионеров выбрал нести крест (слова из Евангелий: "заставили" Мф.; "заставили" Мк.; "захвативши… возложили" Лук.) - и по двум причинам. Во-первых, легионер для грязной работы несения креста за преступником не мог выбрать человека господского вида, а только на вид рядового и неприметного - субординацию римляне блюли, может быть, тщательнее, чем коренное население провинций, тем самым подчеркивая принцип власти. Во-вторых, выбранный человек должен был быть достаточно физически силен, чтобы смочь тяжелый крест не только поднять и донести его до места, но и втащить на Голгофский холм. Отсюда: Симон был простого вида и физически крепок, что естественно для человека такого вида созидательной деятельности, как земледелие.

Несение креста расценивалось и толпой, и легионерами, несомненно, как наказание, поэтому одним из факторов, определявших выбор легионера, была внутренняя неприязнь ко всякому носителю противоположного нравственного начала - свойства души не скрыть, они проявляются не только в поступках, но прорисовываются и в выражении лица; Симон не исключение. У власть имущих (иерархическое мышление) наиболее глубинная неприязнь всегда направлена только в одну сторону (против самостоятельного, совместимого с Истиной мышления): над Христом легионеры глумились и надели Ему на голову терновый венец, рационализируя свою подсознательную неприязнь тем, что Он, в соответствии с мнением начальства, - преступник; близкую по духу Христу женщину ложно обвинили в прелюбодеянии и чуть не побили камнями; Симона наказали несением креста. И наоборот: из толпы, гнавшей Христа на Голгофу, легионеры не выбрали для этой цели ни одного! Они не ошибаются никогда: ни в выборе жертв, ни в подборе союзников.

Но Истина сильнее их даже, казалось бы, в подвластном им мире: Христу они помогли завершить служение, короновав Его и прибив дощечку с надписью, что Он - Царь Иудейский; женщине, взятой якобы в прелюбодеянии, они помогли преодолеть пространство для буквального знакомства с воплощенным Христом; Симону же (а возраст всякого мудрого человека учит осмотрительности и неспешности в решениях и заведении новых знакомств) они помогли преодолеть скептицизм зрелого человека к якобы новому (которое, как известно, есть забытое старое). Не удивлюсь, если в вечности узнаю, что Симон шел навстречу Христу не один, а вместе с работниками с других полей - но легионер из неприязни выбрал именно его…

То, что Симон Киринеянин в ту ночь и утро, когда Христа различные инстанции властной иерархии ("дракон") приговаривали к смерти, был в состоянии спокойно работать в поле, а не с ужасом наблюдать за происходящим в столице в соответствующих зданиях внушительной архитектуры, говорит о том, что Симон в число буквальных учеников Иисуса не входил. Впрочем, это также говорит и о том, что он не принадлежал и к активистам национальной веры - иначе бы он стоял у дверей синедриона, а затем на площади перед Лифостротоном, криком требуя у Пилата утверждения смертного приговора.

Само упоминание в Евангелии сыновей Симона Александра и Руфа говорит о том, что люди эти в христианском братстве были небезызвестны, а это в первоапостольское время, весьма вероятно, могло означать то, что они ходили у Иисуса в учениках.

В таком случае, Александр и Руф, приходя к отцу, рассказывали о своей новой жизни и особенном мировосприятии, тем не менее отец к ним не присоединился (это следует из того, что крест нести его пришлось заставлять, следовательно, он с Иисусом знаком не был; если бы Симон подсознательно относился к Иисусу равнодушно - то нести крест такой самостоятельный человек попросту отказался бы, это бы стоило ему лишь пару ударов от легионера). Умудренный годами отец, привыкший, с одной стороны, к несовмещению с толпой, а с другой стороны - к пустоте накатывавшихся время от времени волн сектантского религиозного фанатизма, был, возможно, равнодушен вообще ко всем религиозным формам - но не к Истине; и к Иисусу не спешил.

Это может показаться странным, ведь Симон, как легко удостовериться из на удивление подробных о нем евангельских повествований, был человеком на пути Христа еще более не случайным, чем его сыновья. Разумеется, если он не присоединился к ученикам Иисуса из Назарета до Великой Пасхи, то тому причины были. Приведем только одну - но существенную. Неприятие образа мышления толпы и, как следствие, ее ценностей вело к тому, что Симон толп избегал. Толп вообще, и, в частности, тех, которые, не понимая и не принимая Иисуса, все равно вокруг Него теснились и "Его теснили" (Мк. 5:24, 5:31; Лук. 8:42, 12:1; и др.). Одним своим присутствием толпа извращала смысл происходящего и тем препятствовала Симону (уже не первый год бывшему не как все) прийти Христу на помощь раньше. (Тема толпы в понимании судьбы Симона очень важна, позднее мы к этому еще вернемся!) Симон уже давно понял, что там, где толпа, - там Истины нет. И быть не может. Но на пути к Голгофе толпа не заслоняла Христа от Симона, она теснилась позади, крест Свой к Киринеянину Он нес один…

Итак, на дороге встретились два далеко не случайных человека: первый - Симон, который уже давно исподволь стал поступать не как все, и притом отклонялся только в созидательную, умную, правую сторону; который воспитал таких двух сыновей; Симон, который перешел на более низкооплачиваемую, но нравственно более здоровую работу; а второй - Христос, обстоятельства жизни Которого, начиная от самого рождения до бытовых обстоятельств, при которых Его предали, пророки предсказывали еще за сотни лет до Его воплощения (были предсказаны даже 30 сребреников). У неслучайных людей и встреча всегда неслучайна. Как и этой встречи обстоятельства.

Итак, они встретились. Встретились, чтобы их поражающее воображение общение было запечатлено в лучшей из книг на века и тысячелетия.

Очень важно уразуметь, усилиями кого из двух: Симона или Иисуса, - им удалось не разминуться и встретиться в нужное время и в нужном месте? Кто к кому шел навстречу целенаправленно?

В Евангелии описано несколько встреч Иисуса с будущими Его учениками, и всякий раз именно Он брал на себя инициативу как пространственного сближения, так и начала собственно словесной беседы. Так было в случае с женщиной-самарянкой (Иоан. 4), у которой Он попросил напиться и тем ей, привыкшей к пренебрежению со стороны иудеев, выказал Свое уважение; так было и с Закхеем (Лук. 19), когда тот сидел на дереве, - именно Христос подошел и Сам напросился на ужин к унижаемому фарисеями мытарю; и к расслабленному (Иоан. 5), которого 38 лет болезни приготовили, наконец, к восприятию Истины, Господь тоже подошел первым; а к женщине сиро-финикиянке (Мк. 7) Сын Человеческий, покинув пределы населенной евреями Галилеи, шел и вовсе целенаправленно, не жалея натруженных ног, шел несколько дней!

Что же получается? И сейчас, в день Великой Пасхи, когда Иисусу оставалось жить всего шесть часов, да и то мучаясь от боли на кресте, Он по-прежнему был озабочен не только, а может и не столько своей гибелью, но и тем, как помочь Симону, человеку, идущему к Нему не первый год, чуть пораньше обрести целостность в восприятии мира?

Был ли Симон ведо'м Духом Святым, когда выбирал время, чтобы уйти в то утро с поля?

В какой-то мере Симон в своей жизни Святому Духу следовал. Но лишь отчасти, смутно, гадательно, иначе бы он присоединился к ученикам Иисуса (и, возможно, к своим сыновьям) задолго до Великой Пасхи. Следовательно, время уйти с поля он вряд ли выбрал по велению Духа. И вновь получается, что именно Христос приспосабливался к ритму желаний и поступков Симона, именно Спаситель выбирал момент для Своего выхода - на казнь и к Симону. Ведь даже до самой последней минуты Своего земного служения Он не переставал отдавать Себя тем, ради кого теперь и шел на Голгофу.