Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга первая. - Николай Амосов

Мать С. ожидала у лестницы внизу. Не узнал ее сначала - так посерела и поблекла за эти двенадцать часов. Успокоил; благодарила, руки целовала... "Рано еще, рано, мало ли что может случиться"... Боюсь всяких бурных излияний, а тем более преждевременных, слишком часты осложнения.

Ночь, как всегда, была плохая, но утром нормально отбегали с Чари (собакой) свою норму.

Операции. Первый больной предполагался трудный. Ему семнадцать лет, врожденный порок - сужение аортального клапана и незаращенный боталлов проток. Можно представить три варианта операции. Первый - двухэтапная - перевязать проток, а через один-два месяца исправить аортальный клапан. Второй - за один раз, но две операции: сначала перевязать проток через боковой разрез по типичной методике, затем сделать срединный разрез и прооперировать аортальный клапан с АИКом. Дольше, но вполне терпимо. Третий: через один срединный разрез добраться до боталлова протока, перевязать его и потом продолжать операцию на аортальном клапане. Вроде бы проще и быстрее, травма меньше, разрез один.

Но это только кажется. В хирургии важнейшее дело доступ - выбор такого разреза, который обеспечивал бы максимум удобства для выполнения основного этапа операции. Через срединный разрез боталлов проток никто не перевязывает. Это очень сложно и неудобно. И опасно, как показал мой же горький опыт вынужденной операции. Но раз пять в жизни мне приходилось перевязывать проток из срединного разреза. Обычно на него "нарывались", как у той больной, но, к счастью, обнаруживали еще до подключения АИКа. Действуя спокойно и методично, удавалось до него добраться и перевязать даже без больших трудностей. Возникло впечатление: "Мне все это нипочем!"

Поэтому я выбрал третий вариант...

Петя Игнатов распилил грудину, вскрыл перикард, я подошел, пощупал - да, есть дрожание на легочной артерии, свойственное этому пороку (черт бы его побрал!). Начал тихонько и осторожно разделять ткани, спускаясь по дуге аорты. Дошел до протока, он оказался большим. Начал выделять... (Всегда считал себя мастером анатомичного выделения, без хвастовства, имею свои приемы.) Когда дело подходило к концу, проток порвался - показалась хорошая струя крови из аорты...

Вот оно! Тут мне и погибнуть...

Прижал кровоточащее место пальцем, он закрыл все поле, уже дальше выделить ничего нельзя, очень глубоко.

Остается одно: держать левой рукой разрыв, а ассистенты и моя правая рука должны подключить АИК. Затем нужно охладить больного и изнутри легочной артерии попытаться зашить устье протока. Совсем не так просто и не так быстро.

А отверстие в протоке под пальцем расползается, и уже кончик фаланги провалился в его просвет. Вот-вот порвется совсем, хлынет кровь - и все, уже не спасти. Палец должен быть надежным. ("Дурак, самонадеянный идиот!" - Эти слова я кричал не про себя. На всю операционную.)

Петя долго возился с артерией (а может, мне показалось-долго). Палец начал затекать, потерял чувствительность, постепенно онемела вся кисть.

- Скорее! Ну, скорее же!

Сменить руку я боялся - проток еле держится, хлынет - и не спасти...

Но вот подключили машину. Теперь уже не катастрофа, если и прорвется... Сменил руку, левой сделал гимнастику - сжимал и разжимал кулак. В это время работал АИК - нужно охладить больного до двадцати пяти градусов, тогда можно вообще остановить машину на десять-двадцать минут и зашивать спокойно...

Кисть постепенно отошла, чувствительность вернулась, температура больного снизилась даже до двадцати двух градусов. Уменьшили производительность машины до одного литра в минуту, давление понизилось до 25 миллиметров ртутного столба. Тогда я отпустил палец - при таком давлении кровотечения вообще не было. Наложил на ткани швы с прокладками из тефлонового войлока. Потом рассек легочную артерию, из протока текла спокойная струйка крови. Ввел этот самый зонд, раздул пузырек и закупорил проток. Не течет совсем. Наложил швы, удалил баллончик, затянул. Вот так просто. (У той больной тоже так нужно было сделать. Не догадался!)

Вся последующая операция прошла нормально. Но два часа перфузии, сильное охлаждение - проснется ли? Тревога осталась на весь следующий день.

Он проснулся и хлопот не доставил.

Теперь закажу другу и недругу: нельзя так делать. (Утром в пятницу рассказал о своей самонадеянности на конференции.)

Дневник. Воскресенье, 8 февраля. День

Есть все-таки счастье, есть!

Только что пришел из клиники. Должен записать, а то уйдет это ощущение. В пятницу и субботу уже все трепетало, но не хотел спугнуть. Сейчас, кажется, можно говорить.

В среду было три операции, клапаны, как всегда. Прошли нормально.

Мужчине вшили два клапана, женщине один.

Когда начинали третью, за окном уже было темновато. Она-то и была самая трудная. Женщина - сорок один год, держится бодро. Но это только внешне. Тринадцать лет назад ее уже оперировали, расширяли митральный и аортальный клапаны, без АИКа. Уже не работает пять лет. Есть дети, муж... Поражение трех клапанов.

Долго откладывал операцию, риск слишком велик. Она просила, но не настаивала. Мужа увидел только в день операции, до этого с ним разговаривали без меня. Он уже примирился с опасностью.

(Подумайте, как страшно: пятьдесят или семьдесят шансов из ста за то, что ваш близкий не вернется живым из операционной. Всякий раз, как мне приходится говорить такое родственникам, мороз подирает по коже и я ставлю себя на их место. До чего же это жутко - сидеть в вестибюле и ждать, пока скажут: "Жива" или "Умерла"...)

Сама операция шла не так уж трудно. Все диагнозы подтвердились.

Из операционной вышел около девяти вечера. Коля еще зашивал рану... Первые больные были в порядке.

В вестибюле встретил муж:

- Как?

Сказал лишь то, что есть: "Пока не знаю".

Очень проголодался, заходил к нянечкам в реанимацию за хлебом. Они поохали, посожалели и отрезали горбушку...

В десять часов больная была уже в посленаркозной комнате. Состояние плохое. Давление около 70, моча еле капает, признаков сознания нет. (Почти нет, на громкий окрик чуть дергает бровями - сомнительно.) Везти дальше невозможно, переход между операционной и реанимацией длинный.

Снова разговор с мужем. Он уже смотрит настороженно и недоверчиво, и я чувствую себя виноватым. Так всегда: объяснишь, расскажешь, отказываешься, тебя уговаривают, а потом стоишь как обманщик.

Через полчаса снова иду в операционный корпус. Алеша дал сосудосуживающее (мезатон), и кровяное давление повысилось до 90. Капает моча. Сознание не прояснилось. Велел через двадцать минут везти в реанимацию, пока держится давление. Сам пошел туда. Пока смотрел оперированных, минуты быстро прошли. Вдруг бежит Алеша: