Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры - Йозеф Томан

- Да будет, дитя мое, по воле твоей.

* * *

Обманутые женщины, и те, кто когда-то рассчитывал на Мигеля, и те, кто не был причастен ни к чему непосредственно, - все вне себя от ярости. Пока в несчастье равны были мещанки с дворянками, обольщенные и брошенные доном Мигелем, они могли еще сносить свое горе. Теперь же, когда выигрывает одна, остальные чувствуют себя оплеванными, втоптанными в грязь.

Собираются женщины, сдвигают головы - морщины негодования на лбу, брань, ругательства, проклятия.

- Господи, покарай его за всех нас!

"У херувима" волнение.

Руфина молчит, медленно теребя складки своего платья.

- А что вы скажете, госпожа? - пристают к ней девки.

Она мягко улыбается:

- Я предсказывала ему, что он найдет... И нашел!

- Будет ли счастлива... эта?

- Будет, - говорит Руфина.

- А он?

- Не знаю. Трудно сказать что-либо о нем. Он - как пламя.

Помолчали. Потом одна из проституток заметила:

- Госпожа, у вас слезы на ресницах...

- Вы тоже его любили? - тихо спрашивает другая.

- Вина! - поднимает Руфина голову, заставляя себя принять веселый вид. - Выпьем за здоровье и счастье дона Мигеля!

Огненное старое тинтийо мечет алые и кровавые блики.

* * *

Наемники герцога Мендоса разлетелись по городу и окрестностям, оповещая о помолвке герцогини Хироламы с графом Маньяра.

Прекраснейший цветок испанской знати отдаст перед алтарем руку ненавистнейшему из мужей Испании.

Голубка в когтях льва...

Как можно еще верить в бога, если он допускает, чтобы этот бесчестный нечестивец украсил грудь свою столь дивной и добродетельной розой?

Сотни рук украшают дворец Мендоса. Гирлянды желтых и алых цветов. Дворец светится, как кристалл хрусталя, внутрь которого упала сверкающая звезда.

Музыка в зале, в саду. У ворот толпы нищих, слуги наполняют серебром протянутые ладони.

Факелы окружили дворец сплошной цепью, дымя в небеса.

В это время графиня Изабелла де Сандрис велела доложить о себе донье Хироламе.

Вот они, лицом к лицу, их взгляды настороженны, движения сдержанны.

Изабелла рассказывает о страсти своей к Мигелю, приведшей к двойному несчастью: потере чести и смерти отца.

Хиролама находит изысканные, мягкие слова сочувствия.

- Я пришла сюда не для того, чтоб услышать о вашем сочувствии ко мне, но чтобы предостеречь вас от человека, чьи руки в крови.

Хиролама, глядя поверх головы Изабеллы, тихо отвечает:

- Я люблю его.

- Я тоже любила его! - взрывается Изабелла. - Сколько ночей не спала я, рыдая, сколько жалоб, мольбы, заклинаний слышало ложе мое, сколько горя, сколько новых морщин на моем лице видели утра, какие муки сотрясают мое сердце...

- Вы его еще любите? - пораженная, выдохнула Хиролама.

Изабелла мгновенно обратилась в статую, в камень, в лед.

- Ах, дорогая, что вы вздумали! - фальшивым звуком скрежещет смех Изабеллы. - Дело не во мне, а в вас. В том позоре, которого вам не избежать, если...

Хиролама встала.

- Каждый должен нести последствия своих поступков, донья Изабелла. Я готова страдать из-за него.

- Он притягивает вас, как бездна. Я испытала это. Но я не знала тогда, что он злодей, а вы это знаете.

- Ничто не изменит моего решения.

- Проклинаю вас и его! Нет греха, который был бы прощен, нет долга, который дозволено не возвращать. Небо отомстит вам за меня!

Хиролама смотрит на дверь, через которую вышла в гневе Изабелла. И, улыбаясь вдаль, шепчет:

- Любимый, приди!

* * *

- За счастье обрученных!

- За красу невесты!

- За любовь!

Чаши звенят.

Хиролама при всех поцеловала Мигеля - и пирующие разразились ликующими кликами.

За воротами толпятся бедняки. Блюда с жарким, бочки вина услаждают сегодня их горькую жизнь. Пьют, превозносят благодетелей. Призывают на головы обрученных благословение господа.

Перед дворцом, на цоколе памятника кардиналу Мендоса, сидят две девушки, не знакомые между собой: обе сдерживают слезы.

Разве важно, что одну зовут Мария, другую - Солана? Разве можно знать, сколько девушек оплакивает блаженство того, кто родился под счастливой звездой?

Но разве Сатурн, планета Мигеля, планета недобрых страстей, и впрямь счастливая звезда?

Посмотрите на дворец Мендоса. Посмотрите на лица жениха и невесты и склоните головы перед сомнениями, которые посеяла в вас лженаука, вздумавшая связывать судьбы людей с огарками, светящимися в ночном небе!

* * *

Когда-то звуками лютни люди приручали дельфинов.

От звуков флейты Галезский источник, обычно спокойный и тихий, взметывается вверх и переливается через край.

У аттических берегов море само играет на свирели.

Демокрит и Теофраст музыкой и пением исцеляли больных.

Давид игрою на арфе смирил ярость Саула.

Пифагор пением и музыкой укротил юношу необузданных страстей.

Голос Хироламы в сумерках - темно-синего цвета и глубок, как горное озеро. Лютня под пальцами ее звучит величественным органом.

О музыка, одушевленная любовь, удваивающая счастье! И каждое слово песни преображается в заклинание, обретая новые значения.

- Пой, милая, пой!

Хиролама поет:

Быстротечною рекой

В голубой простор морской

Жизнь уходит...

Так любой державный строй,

Трон любой, закон любой

Смерть находит.

- Почему ты поешь такую грустную песню?

Хиролама отвечает вопросом:

- Не кажется ли тебе, что в любви много печали? Словно она рождается со знамением смерти на челе.

- Молчи! - восклицает, бледнея, Мигель.

- Что с тобой, милый? - удивляется Хиролама.

- Нет, ничего. Пой!

Сел у ног ее, слушает, покорный и тихий, как дитя, но мысль его точит червь страха.

* * *

- ...годы провел я в себялюбии, безделье и злых делах, я испорчен насквозь...

- Замолчи, Мигель. Не говори ничего.

- Позволь мне говорить, дорогая! Меня это мучит. Я должен высказать...

- Нет, нет. Не хочу слушать о твоем прошлом.

- Что ты знаешь обо мне? Только то, что тебе сказали. А все, вместе взятые, еще мало знают. Я хочу, чтобы ты знала все.

- Нет, Мигель, пожалуйста, не надо!

- Но я обязан рассказать тебе...

Хиролама закрыла ему рот ладонью. Он в отчаянии оттого, что она не дает ему говорить.

- Твоя обязанность в том, милый, чтоб не думать о прошлом. Разве оно важно? Не хочу ничего знать о нем. Не хочу ничего, кроме одного - чтобы ты любил меня.

- Могу ли я любить больше? - вскричал Мигель. - Когда я не с тобой - я пуст, я глух, я не чувствую почвы под ногами. Я не существую. Разговариваю с тобой на расстоянии, зову тебя, криком кричу... Ты ведь слышишь мой зов из ночи в ночь?

- Слышу, любимый. - Хиролама склоняется к его лицу. - Твой зов будит меня посреди ночи и приводит в волнение, я поднимаюсь на ложе, чувствую тебя где-то рядом и хочу, чтоб ты был со мною, чтоб согреть тебя моим теплом. Все для меня начинается и кончается твоим дыханием. Я плачу от преданности тебе, мне хочется взять на себя все, что гнетет тебя. Я хочу, чтобы мы смотрели на мир одними глазами, одними устами пили то, что дает нам жизнь, чтобы ты стал мною, а я тобой...

Мигель смотрит в восхищении и забывает ту боль, которая пронизала его, когда Хиролама не дала ему исповедаться.

- Ты как чистая вода, Хиролама. Сквозь тебя я по-новому вижу мир. Сейчас - утро жизни, и веру в нее дала мне ты.

- Утро нашей жизни, Мигель.

Страх коснулся его.

- А не поздно ли? Нет, нет, не поздно, пока светишь мне ты, единственный свет! Ах, Хиролама, скажи - и я куплю судно, и мы уплывем с тобой в дальние страны, где никто нас не знает...

- Чего ты желаешь, того желаю и я. Пойду за тобой, куда повелишь, потому что исполнять твои желания - радость для меня. - И девушка вкладывает руку в его ладонь.

Он привлек ее к себе.

- До сих пор, Хиролама, я не знал любви. Что, кроме горечи, оставалось на устах у меня после всех поцелуев? Сколько лет тоски, ожидания, веры! Сколько лет ненависти, гнева, бунта! И вот наконец ты со мной. Я держу тебя в объятиях и никогда не отпущу. Ты моя - и никто тебя у меня не отнимет!

* * *

Накануне свадьбы Мигеля сидели над чашами его друзья.

- Не узнаю его, - сказал Вехоо. - Он изменился в корне. Это уже не он. Это другой человек. Он упростил свою жизнь до одной-единственной ноты.

- Не верю я ему, - сомневается Альфонсо. - Ничто не может до такой степени изменить человека. Он постоянно напряжен. И теперь тоже. В один прекрасный день напряжение это лопнет, инстинкты вырвутся на волю, и он очутится там, где был.

- Сохрани его от этого бог, - вставил Мурильо. - Наконец-то он нашел свой истинный путь.

Альфонсо рассмеялся:

- Так вот он, истинный путь дон Жуана из Маньяры! Греет руки у семейного очага. Дон Жуан в шлепанцах и ночном колпаке сыплет корм в клетку цикадам, поливает цветочки в горшках, по вечерам обходит дом, проверяя, заперты ли замки на два поворота! Дон Жуан - токующий тетерев, ха-ха-ха!