Миры под лезвием секиры - Юрий Брайдер

Знание римского, наполеоновского и социалистического права, а также многих хитрых уловок, изобретенных юристами-крючкотворами за последние четыре столетия, вкупе с многолетней милицейской практикой сразу выделили Смыкова из общей массы твердых в вере, но слабых головой местных следователей. На волю его по-прежнему не выпускали, однако принять крещение больше не принуждали. Естественно, пытки прекратились. Вскоре ему даже положили государственное жалованье в серебряных реалах.

Одно время он передавал свои знания молодому поколению законников, а потом был переброшен на то, что при советской власти называлось организационно-кадровой работой. Кастильцы, всегда питавшие нездоровое пристрастие ко всяким бюрократическим вывертам, по достоинству оценили нововведения Смыкова: личные дела, карточки по учету кадров, анкеты и регистрационные журналы.

Особой виртуозности он достиг в составлении характеристик, которые всегда стряпал на глазах, на основании одних только архивов инквизиции, кстати сказать, весьма обширных. Вот так выглядел, к примеру, один из его шедевров:

"Дон Алонсо де Хименес проявил себя стойким борцом за дело истинной веры. В достаточном объеме владеет рыцарским искусством. Постоянно работает над совершенствованием своих морально-боевых качеств. Здоров, форму одежды соблюдает.

У равных по происхождению пользуется авторитетом, у рядовых рыцарей – уважением.

Имеет отдельные недостатки. Дважды переходил в магометанство, последний раз пробыл в таком состоянии 10 лет. В Кордовском калифате имеет родственников – 6 жен и 18 детей.

При искоренении вышеуказанных недостатков дон Алонсо де Хименес может быть допущен к участию в крестовом походе против неверных".

Делая стремительную, хоть и своеобразную карьеру (он уже жил в верхних покоях замка, хотя ступать за его порог права не имел), Смыков считал себя кем-то вроде Штирлица, внедренного в логово врага. Со всех важных документов, проходящих через его руки, он аккуратно снимал копии. Оставалось только найти надежного связника.

Но тут разразилась новая катастрофа, закончившаяся тем, что власть была свергнута не только в Кастилии и Отчине, но даже в степи. Замученные войной, мором и голодом люди посчитали первопричиной всех несчастий своих собственных вождей. Может, в этом и был резон, но уж больно радикальные меры применялись для исправления допущенных ошибок. Вместе с гнойным нарывом отрезали и голову. По всей Кастилии вновь запылали костры, только жгли на них уже не еретиков, а инквизиторов и их многочисленных пособников.

При штурме Санта-Короны Смыков спасся тем, что вернулся в свою прежнюю камеру и сам на себя надел кандалы.

Приняв непосредственное участие в уничтожении архива святого трибунала, он сумел-таки отыскать в нем мешок со своим имуществом. На родину Смыков прибыл в своем прежнем милицейском мундире, за что едва не был расстрелян Зябликом, принявшим его за тайного агента аггелов. Спасло Смыкова заступничество какого-то степняка, ранее сидевшего в Санта-Короне и хорошо помнившего вежливого, предупредительного переводчика.

Агиларская дорога оказалась обыкновенной караванной тропой, а часовня Святого Доминика – собачьей будкой, в которой еле помещалось грубое изваяние соответствующего мученика. Вокруг расстилалась плоская, как стол, известняковая равнина, кое-где опушенная скудной травой.

Зяблику это место не понравилось.

– Даже заснуть в тенечке негде, – сказал он удрученно.

Зато Смыков остался доволен.

– Никто, однако, незамеченным сюда не подберется. На десять верст вокруг все просматривается.

Показавшуюся на горизонте точку Смыков и Чмыхало заметили одновременно.

– А вот и гонец, – сказал Смыков. – Изо всех сил скачет. Видно, с хорошими вестями.

– Конь плохой, – добавил Чмыхало. – Арык. Кляча. А может, засекся.

– У хорошего ездока конь не засекается. – Зяблик козырьком приложил ладонь ко лбу. – Ты, Смыков, со мной согласен?

– Всякое бывает, братец вы мой, – рассеянно ответил Смыков, тоже всматриваясь в даль.

Когда до всадника осталось метров сто, Зяблик выстрелил в воздух и знаком приказал тому спешиться.

– Скажи, чтобы лапы поднял, – бросил он приятелю. – А не то еще шарахнет гранатой.

– Манос арриба! – крикнул Смыков. Гонец, оставив коня, и вправду незавидного, охотно вскинул вверх руки и засеменил к драндулету. Был он жалок, грязен, чересчур смугл даже для кастильца, плохо одет и походил скорее на бродягу, чем на божьего слугу.

– Поспрошай его, – тихо сказал Зяблик. – Проверь.

– Считаешь, его могли подменить аггелы?

– Чем черт не шутит.

– Рогов-то вроде не видно.

– Что они, совсем дураки, чтобы рогатого посылать? У них всякой твари по паре имеется.

Смыков что-то спросил у гонца, но тот, страдающе скривившись, заскулил и стал тыкать пальцем себе в рот.

– Чего это он? – удивился Зяблик.

– Может, немой, – подал голос Цыпф, все еще. переживающий свой позор.

– Сейчас проверим… Ко мне! Бегом!

Гонец остался стоять на прежнем месте, переводя заискивающий взгляд с одного чужестранца на другого.

– Не понимает вроде по-нашему. Или прикидывается. – Зяблик, шагнув вперед, ухватил гонца за подбородок и заглянул ему в рот. – Мать честная! Языка-то на самом деле нет! По самый корень. Рвала их ваша инквизиция?

– Рвала. Но чрезвычайно редко.

Немой между тем вытащил из-за пазухи свернутую трубкой и запечатанную висячей печатью бумагу. Из рук Зяблика она перекочевала к Смыкову. Тот, осторожно взяв свиток за торцы, внимательно осмотрел его, даже понюхал и лишь после этого развернул.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Зяблик.

– Кардинал шлет нам привет и сообщает, что сей верный человек проводит нас туда, куда нужно.

– Ты почерк кардинала знаешь?

– Станет кардинал перо в руки брать. Для того писцы имеются. Но печать точно его. Могу гарантировать.

– Тогда поехали.

Смыков отдал гонцу короткое распоряжение, и тот принялся торопливо снимать упряжь с коня.

– Волкам на обед оставляет, – недовольно пробурчал Зяблик. – Может, лучше нам его на мясо прирезать? Как ты считаешь, Чмыхало?

– Не-е, – покачал головой Толгай. – Это не мясо, это узагач. Дерево. Зуб сломаешь.

Отпустив расседланного коня на волю, гонец с опаской забрался на заднее сиденье драндулета.

– А дальше? – спросил Смыков. – Куда? Гонец замычал и ладонью указал вперед. Спустя час по его указанию драндулет свернул с Агиларской дороги в чистое поле, долго ехал по высохшему руслу ручья, а потом снова выбрался на какую-то караванную тропу, вдоль которой подозрительно часто торчали деревянные кресты, отмечавшие безымянные могилы путников.