Война «невидимок». Остров Туманов - Николай Шпанов

«Черный орел» прекратил огонь: на его рее взвился сигнал: «Стреляете по своим». Не получив ответа, «Черный орел» повторил сигнал. Затем последовал приказ: «Прекратите огонь». Но странный артиллерист на корме «Одды» продолжал стрелять. Следующий снаряд разорвался на палубе «Черного орла».

От парусника отвалил моторный катер. И через несколько минут матросы с автоматами взбежали на палубу «Одды». Офицер с катера крикнул:

— Свяжите этого человека и кидайте сюда!

Найденов узнал Витему.

Капитан Витема любит стихи

Стоя на юте «Черного орла», Житков смотрел на происходящее. Ему уже не раз приходилось наблюдать, как «Черный орел» пожинает плоды своего рейдерства, но впервые он видел, чтобы жертва, к тому же находящаяся в столь жалком положении, огрызалась как «Одда». Не сразу догадался он и о том, почему Витема, не церемонившийся со встречными купцами не только враждебных, но и нейтральных стран, не пустил ко дну эти жалкие остатки парохода. Лишь разобрав на корме название, Житков понял: это было то самое судно, которому Витема передал профессора Бураго.

При виде бедственного положения, в каком находилась «Одда», крайнее беспокойство овладело Житковым. Он испугался за старого профессора. Кто, кроме Бураго, мог бы оказать Витеме столь яростное сопротивление?

Вероятно, экипаж покинул «Одду». Эта мысль укрепилась в Житкове, когда он увидел, что после недолгой перестрелки и какой-то возни на палубе «Одды» двух связанных людей спустили в катер.

В первом же из связанных людей, поднимавшихся на борт «Черного орла», он узнал Бураго. Следующим на трапе стоял связанный Найденов в форме капитана «Одды». Вот матросы развязали ему ноги, сняли повязку с глаз. Сделав несколько шагов, Найденов остановился, обернулся к шедшему за ним Витеме и прежде, чем кто-либо успел понять происходящее, нанес ему удар ногой в грудь. В ту же самую секунду он, как был, со связанными руками, прыгнул в воду вслед за падающим врагом.

За двумя всплесками, сопровождавшими падение Найденова и Витемы, последовал третий: Житков тоже исчез за бортом.

Несколько сильных взмахов, и он настиг с трудом державшегося на поверхности воды друга, которого волной успело отбросить к носу «Черного орла», сорвал с его рук веревку.

— Ты или твое привидение?.. — спросил Найденов. — Наш старик, вероятно, погиб. Вряд ли ему удалось бежать с «Одды». По-видимому, все погибли там от газа… Кроме одного, какого-то рехнувшегося, которого Витема снял одновременно со мной. Я так и не понял, что это за тип.

— Как? Разве вы не вместе с Бураго отбивались от «Черного орла»? — удивленно воскликнул Житков.

Найденов не понял:

— С Бураго?..

— Не видел ты, что ли? Ведь второй человек, снятый с «Одды», наш профессор!

Найденов не ответил. По ту сторону носа судна послышался шум приближающегося катера, голоса.

Житков был уверен, что Витеме не придет в голову обыскивать его при возвращении на судно, но Найденова обыщут непременно. И потому, едва Найденова подняли на катер, Житков увернулся от рук матросов, подтянулся к мартын-гику и быстро выбрался на бушприт. Он спрыгнул на палубу, уверенный, что опередил всех, но тут его принял в свои медвежьи объятия Юстус Мейнеш.

Странная жизнь началась с этого дня для Житкова и Найденова. Во время прогулок по палубе они издали видели друг друга, но не имели возможности обменяться ни словом. Одного держали на баке, другого — на юте.

Бураго они не встречали ни разу.

Каждый день то к одному, то к другому приходил Витема. Приказав караульному матросу удалиться, он усаживался, не спеша вынимал сигару. Некоторое время молча пускал кольца дыма, делая вид, будто безмятежно любуется его синими узорами. Затем, с необыкновенным упорством, начинал один и тот же разговор:

— Итак, вам остается сказать одно слово: «да». Согласие милейшего профессора мы уже имеем. Ему нужен только надежный сотрудник, чтобы довести работу до благополучного конца.

Можно было подумать, что друзья сговорились, — с таким необыкновенным постоянством они в ответ на это предложение лишь недоуменно пожимали плечами. Ни тот, ни другой не считали нужным даже слово сказать.

По-видимому, Витема и сам начинал понимать, с кем имеет дело. В его голосе не слышалось больше надежды на успех, когда он говорил:

— Своим отказом вы ставите профессора в затруднительное положение. Без помощника он не сможет дать то, чего мы ждем. А чем дольше он заставит нас ждать, тем… трудней ему будет. Скажем именно так: трудней. — При этом легкая усмешка кривила губы Витемы, и недобрый огонек пробегал в бесцветных глазах. — Пока он не может особенно жаловаться на режим, но чем дальше, тем строже я должен буду его содержать. Я не имею возможности деликатничать. Только от вас зависит облегчить участь старика.

Снаружи доносился спокойный плеск воды о борта «Черного орла», шуршание штуртросов по палубе, посвистывание вахтенного, сплетающего от безделья трос. Все вокруг казалось безмятежным.

…В один из вечеров Житкова повели в каюту капитана. Караульный вышел и затворил дверь. Житков остался один. Он огляделся. Каюта поражала комфортом. Книжные полки занимали почти все свободное пространство переборок.

Житков перевел взгляд на письменный стол. Привинченные к доске хронометр и несколько карандашей в подставке — вот все, что украшало сверкающую поверхность стола. С края, против удобного кресла-качалки, лежал развернутый корешком вверх, переплетенный в кожу, изящный томик. Житков машинально взял книжку:

…с усмешкою шкипер сказал:

«Ребята, прочь сбиты снасти,

и к черту пошел штурвал.

Впрягайтесь в рулевые цепи».

Через Бильбао-бар

Мы провели против вихря

в упряжи наш «Боливар»…

…не веря ни в сон, ни в чох.

Мы причастились шторма,

который послал нам бог…

— Вы тоже любите стихи?

Житков, не ответив, положил книгу на стол. Витема закурил. Его глаза сузились и стали еще холодней. Мгновение он глядел на Житкова.

— Считаете ниже своего достоинства говорить со мной? Что ж, каждый имеет право на то, что ему кажется правильным. Даже если объективно это не что иное, как глупость или преступление.

— Боюсь, что вы утратили представление о том, где кончается глупость и начинается преступление, — ответил Житков.

Витема сделал пренебрежительный жест, словно отбрасывая это замечание.

— Видите ли, — сказал он, — я совершенно убежден, что преступление лишь до тех пор остается преступлением, пока его носитель не становится хозяином положения и судьей себе и другим. Тогда преступление становится правом. Иногда даже общественным благодеянием. — Витема жестом предупредил возражения. Он подошел к поставцу на переборке, достал бутылку и рюмки. — Ваш любимый вермут.