Катали мы ваше солнце - Евгений Лукин

И всё равно сомнение берёт. Перво-наперво, как солнышки-то со сволочанами делить будем? Кому чётное, кому нечётное?.. Ну, это ладно, поделим как-нибудь… А вот что без запасного работать придётся — ох, боязно… Повредишь ненароком обшивку — и, пока не починишь, сиди в темноте, зубами от холода щёлкай! Опять же с кидалом… Старое-то пристреляно, а новое-то ещё собирать да отлаживать… Промажешь разок — и будет, как с тем мёртвым городом на Сволочи… Да город — что город? Город и заново отстроить можно, и людишек нарожать, а солнышко-то не родишь и не построишь! Новое грекам заказать?.. А чем платить? За одно вон кидало несчастное добрая четверть теплынских лесов ушла!.. Да-а… Тут уже не Серой, тут Чёрной Сумеречью пахнет, ежели разок промажем! Будем потом врать да хныкать, вроде тех побирушек-беженцев, что солнышко у нас тоже само собой погорело…

Подумаешь так, подумаешь — и ажно дух займётся. Очнёшься — да и сотрёшь рукавичкой со стола, к ляду, этот свой чертёж, чтоб глаза его не видели…

— Ну вот смотри… — процедила Чернава, поворачивая так и эдак мокрый кусок олова, отлившийся в виде короткого и толстого рыбьего хвоста. — Вот это оно самое и есть, что тебя испужало…

— А то я раньше не знал!.. — буркнул Докука и содрогнулся, вспомнив бездну, пепельно-серые пенные хляби и возносящуюся плашмя огромную чёрную лопасть.

— Всё равно без отгада нельзя, — строго заметила ворожея и ещё раз внимательно оглядела отливку. — Положи по денежке на каждый угол стола, а сам ступай… Попробую отговорить…

Кудесник поднялся, кряхтя, извлёк из болтающейся на поясе зепи четыре серебряных чешуйки и, разложив, как было велено, вышел. У двери задержался, прислушался. Чернава уже вовсю бормотала:

— …на том море-окияне Теплынском стоит Буян-остров, а на том Буяне-острове стоит дуб булатный: корени булатные, сучьё булатное, вершина булатная…

Докука припал чутким ухом к дверному полотну и, недоверчиво скосоротясь, продолжал внимать. Не было от веку на Теплынь-озере никаких островов, иначе туда и солнышко бы не бросали, чтобы обшивку ненароком не продырявить!.. Булатный там, не булатный, а угоди мы в него разок — трухи бы от того дуба не осталось! Да и от острова тоже. Хотя на то он и заговор: всё враньё, а глядишь, помогает…

— …вихрем не согнёт, ветром не сломит, так бы и у добра молодца Докуки-кудесника стояли семьдесят семь жил и едина жила…

Тут в глубине подземелья заскрипели по щебню чьи-то тяжёлые неторопливые шаги, и кудесник Докука метнулся прочь, гремя оберегами. Последнее, что он услышал из-за двери, было:

— …пылок и ярок на красныя девицы, на злого человека порчельника, на полое место, во веки веков…

Честно оттарабанив заговор, Чернава сгребла все четыре денежки и, встав, собиралась отправить их в заветный ларец, когда в клеть снова постучали, причём не кольцом и не рукою. Вроде бы посохом…

— Ну чего возвернулся? — прикрикнула ворожея. — Смотри, подслушаешь — проку не будет!.. Да ты открой, открой дверь-то! Не заперто…

Снаружи потянули за кольцо, но на пороге обозначился отнюдь не Докука, а насупленный боярин в шубе и шапке. Ростом он был невелик, но всё равно важен — ширше двери. И, ежели не лгали Чернаве ясны глазыньки, он-то и призывал её когда-то в свой терем — шишимору вывести.

— Боярину — челом… — неспешно приветствовала гостя ворожея. — Зачем пожаловал?

Тот засопел, оглядел просторную клеть и, пройдя к стене, тяжко опустился на лавку. Далеко отставленной рукой упёр посох в застеленный греческим ковриком пол.

— Искусна ли свадебную поруху отводить? — вопросил он.

Чернава помрачнела, ответила не сразу.

— Дело тонкое, — сдержанно отозвалась она наконец. — Тут, главное, чтобы прикрыш-траву под порог положить не забыли… — Метнула на боярина пристальный взгляд и вдруг повысила голос: — А невесте на тот порог не наступать, иначе все злые наговоры на голову ей обрушатся… — Замолчала, снова смерила тёмным оком. — И много ли, боярин, заплатишь?..

Червлёный грудастый корабль с лебединой шеей шёл нарыском вниз по течению, держась близ левого берега, где Вытекла была особенно глубока.

В сырых утренних туманах (с ночью опять протянули!) слева скользнула в каких-нибудь трёх переплёвах знакомая ветхая пристань. Подёрнутая мелким серым дождиком, копошилась в непролазной грязи родная слободка. Прильнув к усаженному каплями боковому оконцу изноровленного на корме чердака, Кудыка закручинился, осунулся даже… По крутому бережку впереступочку спускалась с коромыслом к воде рослая Купава, жена Плоскыни. Эх, окликнуть бы, спросить, как там дед, как Плоскыня, сама здорова ли… Но — нельзя, нельзя… Завид Хотеныч настрого запретил и нос из чердака высовывать при виде любого селения, а уж при виде слободки древорезов — тем более.

Кудыка выждал, когда слободку за кормой окончательно размоет дождиком, и лишь после этого дерзнул выйти на палубу — под навес.

— Слышь, Костя… — с тоской сказал он наладчику греку. — Видал, деревенька слева прошла?.. Ну так я в ней родился…

Тот вскинул плечи, закатил глаза, прищёлкнул языком. Грек — как грек, только все прочие смуглые, а он — багровый. Ну да оно и понятно, наладчик ведь: то с берендеями, то с варягами крутится, а и те, и другие — выпить-то не дураки!.. Потому и Багряновидным прозвали…

— И как ви тут зивёте? — подивился он. — Мокро зе!..

Кудыка шмыгнул носом и недовольно покосился на грека. Ишь, привык в Елладе своей… Конечно! Если тресветлое нафтой калить ежедневно, а не дровами — мигом и у нас всю сырость подберёт…

К полудню облака над головой подрастянулись, истончали, воссияло смутное белое пятно солнышка, морось кончилась. Справа выступила из серой дымки остроконечная Ярилина гора, слева мигнул злачёными маковками боярский терем. Кудыка посомневался, подумал и решил остаться на палубе. Про терема Завид Хотеныч ничего не сказывал, только про селения… Да и далековато до боярских хором, кто там его увидит? А и увидят — так не узнают…

Тем часом берега раздались, и впереди лениво, как бы нехотя заблистало обширное Мизгирь-озеро. Сволочанская сторона его была еле различима, но, надо думать, строительство каменного причала шло вовсю.

— Слышь, Костя… А трубка у тебя подозрительная при себе?

Багроволикий грек снял с пояса медный раздвижной стволик, с обоих концов которого были хитроумно вправлены вовнутрь чечевичные стёклышки, и протянул его Кудыке. Тот приладил снарядец к глазу, навёл… Да, строили… На низком берегу явственно чернел знакомый очерк огромной желобчатой качели с перечапом.