Импровиз. Сердце менестреля - Владислав Русанов

– Но как практика вас не превзошел никто.

– Говорят, Бен-Селим с Айа-Багаана показывал чудеса в заживлении ран, не совместимых с жизнью.

– Штопать колотые и рубленые раны и складывать кости проще, чем вернуть способность королю… не будем говорить какому королю… мочиться и не плакать при этом.

– Ну, может быть… – скромно потупился Тер-Реус. – Во всяком случае, могу согласиться, что прану Лансу повезло.

– А что со мной сталось?

– Сердечный приступ. Раньше могли сказать – лопнула сердечная жила. Могу с уверенностью сказать, что жила не лопнула, иначе мы с вами уже не разговаривали бы. Но в работе сердца произошли определенные сбои. Знаете, как бывает, если неправильно развернуть рей под ветер?

– Парус начинает «полоскать»…

– Вот именно. Нечто подобное происходит и с человеческим сердцем. Стучит с перебоями, часто, неритмично… Болит. А иногда, в особо тяжелых случаях, и останавливается. Но, хвала Вседержителю, с вами такого не получилось.

– Поверить не могу… – покачал головой Ланс. – Признаюсь, мне не раз разбивали сердце, но я всегда полагал, что это фигура речи, поэтический оборот.

– Волна скалу точит, говорят у нас на островах, – сказала Дар-Вилла. – Не думаю, что сердце не выдержало любовных приключений…

– Скорее, разгульный образ жизни был виной болезни, – вмешался лекарь. – Бессонные ночи, кутежи, неумеренное употребление вина.

– Я вас умоляю, – нахмурился альт Грегор. – Не надо меня воспитывать. Это плохо получалось сорок лет назад, а уж сейчас…

– Я не воспитываю, я поясняю причины недуга. Иной человек от рождения обладает недюжинным здоровьем. Он может предаваться разгулу и дожить до ста лет. Но у вас, пран Ланс, сложение не самое крепкое.

– До сих пор мне это не мешало… – обиделся менестрель.

– Просто вы привыкли, – не моргнул глазом Тер-Реус. – Вы сражались, участвовали в войнах и дуэлях. В редких перерывах беспробудно пили и волочились за юбками.

– Веселился с друзьями и ухаживал за прекрасными женщинами.

– А как ни назовите – итог один. Сердце износилось. Оно могло дать о себе знать в любой миг. Но так получилось, что душевное и телесное напряжение вчерашнего дня дало толчок. Как пороховая затравка на полке в аркебузе.

– Я его придушил?

– К счастью, нет, – сказала Дар-Вилла.

– Жаль…

– Я тоже глубоко скорблю о кончине Коэла альт Террила. Но откуда нам знать, зачем он гнался за вами. Неужели вы предпочли бы мрак и холод подземелий Северной башни свежему морскому воздуху и чуть покачивающейся палубе?

– Если цена моему счастью – жизнь друга? Предпочел бы.

– Значит, вы вкладываете больше в понятие дружбы, чем он. Я могла бы рассказать…

Ланс в ярости приподнялся на локтях. Вернее, попытался, но Тер-Реус силой удержал его на месте. Холодными пальцами прикоснулся к горлу под челюстью, задумчиво пожевал губами.

– Успокойтесь, пран Ланс. У вас опять участилось сердцебиение. Нельзя так. Прана Дар-Вилла, я вынужден настаивать, чтобы вы ушли.

– Из собственной каюты? – вскинула бровь браккарка.

– Ну, тогда прошу не заводить разговоры, которые могут взволновать больного.

– Больного… – прошипел Ланс. – Сказал бы еще «калеки».

– Калекой вы станете, если не будете следовать моим рекомендациям. – невозмутимо произнес Тер-Реус. – Или покойником. Впрочем, человек сам кузнец своей судьбы. Выбирать вам.

– Уверена, что пран Ланс выберет жизнь, – сказала Дар-Вилла.

– А вы уверены, что мне нужна такая жизнь?

– Уверена. Насколько я вас знаю, вы не сдаетесь на полпути. Вы – клинок из закаленной стали. Вас проще сломать, чем согнуть, но и чтобы сломать, нужно потрудиться.

– Жить нужно для чего-то. Для чего мне жить сейчас?

– Для музыки.

– Это я всегда вливал в музыку свою жизнь, а не наоборот. Без желания жить я не смогу творить.

– А вы попробуйте.

– Даже пробовать не хочу.

– Зря. Мне кажется, вы смогли бы обрести цель в жизни, создавая новые, замечательные мелодии. Но позвольте предложить еще один повод ухватиться покрепче за жизнь.

– Какой же?

– Месть.

– Месть?

– Да. Именно месть. Старое, как мир, чувство. Что старше мести? Пожалуй, только жадность. Или ревность?

– Жадность и ревность – одно и то же, – проговорил Ланс, смакуя на языке эти слова. – Но месть… Месть прекрасна. Только кому мне мстить?

– Отдохните, поправьте здоровье, а понимание придет само собой. За неторопливыми мыслями вы сумеете разобраться, кто друг вам, а кто враг. Обдумаете все до мелочей. А потом вам представится возможность плюнуть на могилы врагов.

– Предпочту сплясать бранль[13] на их могилах…

– Вот и замечательно! – подхватил Тер-Реус. – Но для зажигательного танца нужно иметь здоровое сердце. Или хотя бы сердце, не стремящееся вот-вот лопнуть. Поэтому я назначаю вам…

– Приказывайте, мой генерал, – улыбнулся Ланс. – Я в вашей власти.

– Назначаю вам постель на протяжении десяти дней. Позволяю вставать только по нужде.

– Десять дней не покидать свою каюту? Это хуже тюрьмы!

– Во-первых, мою каюту. – Дар-Вилла указала на топчан у противоположной стены. – Если я вам уступила свою кровать, это еще не значит, что позволю вам выселить меня из каюты. Во-вторых, никто вас не держит под замком. Но, если хотите выжить, вы будете выполнять предписания лекаря.

– Это просто необходимо, – важно кивнул Тер-Реус. – Лежать лучше на спине. Под ноги подложите свернутое одеяло. Будете пить лекарственные снадобья. – Он шагнул к столу, ловкими пальцами переставляя бутылочки. – Отвар боярышника. Пустырник. Мята перечная. Через десять дней, если самочувствие не будет ухудшаться, я позволю вам сидеть. Добавим к травам тысячелистник и руту душистую. Еще дней через десять – прогулки по палубе. Медленные и печальные. Надеюсь, к тому времени, как «Лунный гонщик» ошвартуется у пристани Бракки, вы сможете вернуться к полноценной жизни. Ну, с маленькими ограничениями.

– Это с какими же? – насторожился менестрель, который почти смирился со строгостями грядущего выздоровления, но продолжал ждать подвоха.

– Не есть острого и соленого. Есть поменьше жареного. Совсем исключить жирное мясо. Не пить крепкого вина. Ну, разве что сухого красного в небольших количествах. Высыпаться…

– Хватит, хватит! – воскликнул Ланс, закатывая глаза от ужаса.

– Нет, в самом деле… – проворчала Дар-Вилла. – Вы не видите, что у него сейчас случится второй приступ? Или того хуже, пран Ланс вскочит и бросится за борт.

– Тогда умолкаю. Пран Ланс, будьте любезны, выпейте вот это снадобье и следите за склянками. Я оставлю вам записку, что и когда принимать дальше.

Менестрель неохотно взял протянутую фарфоровую чашку. Опрокинул в рот. Горько, как слезы грешников в Преисподней!

– Каналья! – прорычал он. – Отравить меня хочешь?

– Лекарства редко доставляют столько же радости, сколь те пороки, которые приводят вас на ложе болезни, – невозмутимо парировал Тер-Реус.

– Философ… – изрекла шпионка.

Лансу очень хотелось сплюнуть, чтобы убрать отвратный вкус с языка. Кроме горечи снадобье отдавало привкусом кошачьей мочи.

«Кстати, – подумал альт Грегор. – А почему люди любую гадость связывают с кошачьей мочой? Неужели кто-то в здравом уме способен попробовать кошачью мочу, чтобы потом поведать об этом миру?»

С этими мыслями он и провалился в сон.

Когда Ланс снова открыл глаза, в каюте горела свеча. Судя по темноте за окном, наступила ночь. Ну, или поздний вечер.

Дар-Вилла читала, примостившись на своем топчане. Пухлая книга в кожаном переплете и с уголками, окованными бронзой.

Каракку ощутимо покачивало. Возможно, именно это и послужило причиной пробуждения менестреля.

– Есть хотите? – спросила браккарка, поднимая голову.

– Да я уж и не знаю. Хочу, конечно, но наш высокоученый лекарь так напугал меня. Похоже, мне нужно пить цветочную росу и собирать пыльцу, словно пчелка.

– Совсем не обязательно. У нас есть пресные лепешки, сушеный виноград, орехи. Все равно вам другого сейчас нельзя.

– Вот и я про это. Ничего мне нельзя. Мне и жить нельзя.

– Не будете делать глупостей, проживете еще достаточно долго.

– Это каких глупостей?

– Ну, например, не попытаетесь забраться на грот-мачту и прыгнуть на палубу головой вниз.

– Вы за кого меня держите?

– За чуткую творческую натуру, которая принимает близко к сердцу любую мелочь.

– Вынужден вас огорчить – моя душа в жаке из воловьей шкуры.

– Хотелось бы верить. Вы, кстати, как – справить надобность не желаете? «Ночная ваза» под кроватью, а я выйду ненадолго.

– Благодарю, но пока не хочется.

– Ну, как знаете. Захотите – скажете.

Дар-Вилла протянула руку, взяла со стола листок пергамента, пробежала глазами строчки, морща нос. Выбрала из ряда расставленных бутылочек одну, очевидно, ту, о которой шла речь в записке, выдернула пробку. Протянула лекарство Лансу.