Лик Девы - Сергей Пономаренко

- Иннокентий, ты меня слушаешь и не слышишь! - Мария разгорячилась. - Вначале я думала, что здесь замешана женщина, что ты в развалинах занимаешься чем угодно, только не художеством.

- Бог ты мой! После стольких лет совместной жизни ты стала ревнивицей?! - Иннокентий всплеснул руками и насмешливо добавил: - Может, ты даже знаешь, кто твоя счастливая соперница?

- Пусть бы это была женщина, даже тогда это было не так ужасно, - Мария сникнув, подошла к постели и устало присела на краешек, словно обессилев от того, что собиралась сказать. - Я за тобой вчера проследила…

- Ты?! Да как ты посмела! - Голос Иннокентия срывался от возмущения. - Неужели ты не понимаешь, что этим ты унизила и себя, и меня?

- Еще раз повторю - пусть это была бы женщина… - произнесла она глухо. - Когда ты спрятал мольберт в кустарнике возле стены и полез по горе в направлении Девичьей башни, я терялась в догадках - кому ты назначил свидание в столь отдаленном месте? Я терпеливо просидела в засаде два часа, пока ты не спустился обратно.

- Вот почему обед запоздал! - с нажимом сказал Иннокентий.

- Там я просидела еще около часа, но больше оттуда никто не спустился, и я решилась подняться наверх. Нигде никого не было, и я оказалась в замешательстве, размышляя, что здесь можно было делать в одиночестве на протяжении стольких часов.

- Любоваться морем! - буркнул Иннокентий.

- И тут я вспомнила, как когда-то рассказала тебе легенду, передаваемую в моем роду из поколения в поколение, о том, что моя прапрапрабабка жила в этой крепости и была женой генуэзского консула. А после взятия крепости турками ей удалось спастись, выбравшись по подземному ходу из Девичьей башни. Подземный ход! Я подумала - ты его отыскал и втайне исследуешь. К своему удивлению, мне долго не пришлось его искать - ты оставил возле него много следов, и мне не составило большого труда догадаться, как в него попасть.

Иннокентий вскочил с постели, взмахнул рукой, но не найдя слов, молча уселся и начал сворачивать очередную самокрутку.

- Я нашла в подземелье станок и клише, Иннокентий. Ты фальшивомонетчик, Кеша! Это для нас очень плохо кончится! Вспомни, почему мы здесь, и прячемся под чужими именами?

- Мари, я все помню. Не забыл, что был штабс-капитаном в армии Врангеля, и то, что награжден орденом святого Владимира за войну с немцами. Помню, как с тобой, сестрой милосердия, мы скрылись в тот ненастный день 1920 года, поняв, что нам нет места в последнем транспорте, отплывающем от берега. Тогда в Севастополь уже входили красные войска, и мы не знали, куда податься, пока я не вспомнил о шапочном знакомстве с Аделаидой Герцык. Она приютила нас, совсем чужих людей, а в то время, когда даже родные отказывались от близких в страхе за свою шкуру. Аделаида помогла нам с документами, вот так появилась здесь молодая пара: неизвестный художник, малюющий никому не нужные акварели, и его жена. Господи, упокой душу Аделаиды!

- Если ты это помнишь, то почему хочешь накликать на нас беду? Фальшивомонетчиков никто никогда не жаловал, ни в каком государстве! Зачем тебе это?

- Зачем?! НЕ ЗНАЮ! Может, мне не нравится, что Юсуповский дворец, где бывал император со своей семьей, где венчалась его племянница, великая княжна Ирина с Феликсом Юсуповым-младшим, превращен в здравницу для чекистов! Для чекистов, которые изничтожили бы под корень род Романовых, если бы его остатки не покинули сей край на английском дредноуте «Мальборо». В той, прошлой жизни, до 1917 года, мне довелось в имении Юсуповых побывать разок. Статуя гордой богини Минервы, установленная на дебаркадере, гипсовые наяды, казалось, что они только выплыли из пучины и отдыхают на берегу… Их постоянно обновляли после осенних штормов, все слизывающих с берега. А еще там - чудесные парки и фонтаны, самое чудное творение архитектуры - дворец в модернизированном стиле итальянского ренессанса, сотворенный нашим архитектором Красновым… Теперь все это к услугам господ чекистов! Может, мне не нравится, что местоблюстителем патриаршего престола является митрополит Сергий, прислуживающий большевикам, пляшущий под их дудку! Патриарх Тихон перед смертью отказался подписать заявление о подчинении Русской православной Церкви Советской власти, составленное большевиками, что не помешало им возвести на него поклеп, заявив, что он его подписал. Митрополит Коломенский Петр, по завещанию Тихона ставший правопреемником Патриаршего престола, отказался прислуживать большевикам и попал в тюрьму, сорок епископов сосланы на Соловки. А Сергий не внял словам первомученика митрополита Вениамина Казанского: «Уступки безбожникам - это не спасение, а погибель!» Сейчас в логове большевиков свара, и многоголовая гидра начала пожирать саму себя. В прошлом году исключили из партии Троцкого и Каменева. Троцкий, с именем которого красные шли в бой, оказался не у дел! Красный колосс шатается, немного усилий, и он сам рухнет! И то, что я делаю, - это не только для того, чтобы улучшить наше благосостояние, но и мой способ борьбы, моя экономическая диверсия!

- Кеша! - Мария подошла к нахохлившемуся мужчине, нежно погладила его по голове, и он растаял. - Кеша, это не нужно нам, это смертельная опасность. Нам надо отсюда выбираться. Да, нам нужны деньги, и я готова, если ты пообещаешь больше этим не заниматься, пожертвовать для этого реликвией своей семьи, о которой до сих пор умалчивала. Она бесценна, и неизвестно, сколько ей лет.

Мария встала, порылась в посудном шкафу и достала оттуда вещицу, замотанную в тряпку. Размотала, и Иннокентий увидел большую золотую пластинку с изображением на ней женщины ужасного вида, с руками-ногами, похожими на щупальца.

- Кто это? Видно, что богиня, но такой нет ни в греческом, ни в римском пантеоне!

- Это Орейлохе, богиня Дева, древнее божество тавров. Я рассказывала тебе историю, как моя прародительница спаслась от турков, после чего попала в уцелевшее тайное селение тавров, где была два года жрицей, подобно Ифигении. Это маска верховной жрицы, которую она увезла с собой оттуда. По преданиям, она дарует людям, владеющими ею, неуязвимость, спасение от смерти. Мне ее отдала мама, когда провожала в шестнадцатом году на фронт сестрой милосердия. Нам нужно выбираться отсюда - в Турцию, Грецию, Германию, Америку, лишь бы куда! Там мы продадим ее и получим много денег, очень много. Иннокентий взвесил в руке золотую пластинку и присвистнул:

- Ого! Целый фунт золота, а то и больше!

Мария взвилась от его слов.

- Даже не думай! Маска бесценная, единственная в своем роде. Если ты задумал продать ее здесь, то лучше отдай! - И она протянула к реликвии руку.

Иннокентий отвел ее в сторону.

- Мари, не волнуйся! Похоже, это в самом деле уникальная вещь, которая ждет уникального покупателя. - Заметив, что Мария вновь протянула руку за маской, торопливо добавил: - Но ее время еще не наступило!

- Иннокентий! То, что нам удалось благополучно бежать из захваченного красными Севастополя, я думаю, произошло благодаря маске-амулету. На фронте в блиндаж, из которого я вышла, через секунду попал тяжелый фугасный снаряд. Все находящиеся внутри погибли, меня подбросило в воздух, перевернуло, и я отделалась минутной потерей сознания и несколькими легкими ушибами, даже контузии не было. А моя мама…

- Я тоже знаю массу историй о чудесном спасении, но не у каждого из них был с собой чудесный амулет, - оборвал ее Иннокентий. - Извини, но мне надо сходить на почту. Маска, пусть побудет дома, глупо расхаживать в дешевых холщовых штанах с куском золота за пазухой.

Мария с видимым облегчением вновь замотала пластинку в тряпку и положила на прежнее место. Иннокентий на всякий случай его запомнил: «Так. За бутылкой с подсолнечным маслом!»

Он вышел на улицу, носящую громкое название Главная. Практически они жили в ее начале - или в самом конце, как кому угодно было считать. Недалеко от их дома находились подвалы винзавода, которые по старинке называли Мордвиновскими. Возле калитки в пыли купались соседские курицы. Убогие заборчики из штакетника, за ними - не менее жалкие саманные хатки с небольшими слепыми окошками, преграждающими путь солнечным лучам. На противоположной стороне улочки древние бабули, несмотря на сентябрьскую жару, кутались в большие цветастые платки похоронных расцветок, что не мешало им что-то живо обсуждать. Увидев Иннокентия, они сразу переключились на новую тему, бросая на него косые, неприязненные взгляды. Он почувствовал себя неуютно под этими взглядами. «Я чужой, пришлый, это не мое, мне здесь душно, я здесь как в заключении, душно мне, душно, - мысленно он выдавал по фразе под каждый шаг. - Что я здесь делаю? Это не мое! Я не хочу здесь гнить, я хочу жить!»

Справа от него осталась былая гордость поселка, бывшая первая земская больница на двенадцать коек. Теперь сквозь окна виднелись голые неоштукатуренные стены. Прошел мимо дома знаменитого ботаника Стевена, экспроприированного в 1922 году, отданного под «Общество пролетарского туризма и экскурсий». Увидев возле входа Колю Лезина, экскурсовода и фанатика-историка, поздоровался с ним по-пролетарски - энергичным кивком головы, без ветхозаветных расшаркиваний и приподнимания шляпы, хотя бы уже потому, что Иннокентий шляпы не имел. Проходя мимо церкви Покрова Богородицы, перекрестился, но заходить не стал. Далее его путь пролег мимо бывшей городской управы. Теперь над входом в здание висел, поникнув, красный флаг - там размещался горисполком. Здесь же крутился один из трех поселковых милиционеров Миша Кроткий, обладающий нравом, противоположным значению своей фамилии. До цели - почтово-телеграфной конторы - оставалось совсем немного, но Иннокентий свернул в извилистый проулок. Вскоре домики с приусадебными крохотными клочками земли закончились. Перед ним оказался высокий холм, склоны которого поросли полынью и ковылем, а на вершине находилось старинное русское кладбище. Среди каменных и деревянных крестов спряталось несколько древних могил с надгробиями, испещренными древнегреческими письменами. Иннокентий перекрестился. Здесь уже два года покоился прах жизнелюбивой и добродетельной Аделаиды Герцык, покровительствовавшей ему при жизни. В ее доме бывали и впервые читали свои произведения Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Константин Бальмонт, композитор Скрябин, художники Ге и Врубель, близкий друг Максимилиан Волошин. Склонив голову, Иннокентий снова перекрестился, обошел подножие холма и вступил на территорию Татарской слободы. Он ускорил шаг, чтобы быстрее ее миновать.