Стеклянный дом, или Ключи от смерти - Сергей Устинов

— Ну зачем же, — рокотал банкир в трубку, — давайте лучше на природе. Скажем, Воробьевы горы устроят? Тогда через час. На смотровой площадке.

— Отрываемся, — скомандовал я ничего не понимающему Прокопчику. — Похоже, это как раз тот самый случай, когда место встречи изменить нельзя.

По Комсомольскому проспекту мы вылетели на метро-мост, завернули наверх ко Дворцу пионеров, докатили до Калужской заставы, развернулись и, руководствуясь моими указаниями, нырнули в уже знакомую мне боковую аллею, ведущую вниз с горы. Вскоре мы оказались на пустынной набережной, но задерживаться здесь не входило в мои планы. Мы снова углубились в поросшую деревьями и кустарником гору, на этот раз по кривобокой малопроезжей грунтовой дорожке. Там я нашел маленькую полянку, где приказал Прокопчику остановиться и окопаться.

Выйдя из машины, я провел рекогносцировку. Сквозь густую листву набережная была видна, но плохо. Однако ближе подъезжать мне не хотелось. Достав из сумки фотоаппарат с сильным телеобъективом, я вручил его Прокопчику. Но этот подлец, быстро, видимо, сообразив, что условия съемки — те еще, и в случае чего все шишки достанутся ему, объявил:

— На т-таком расстоянии н-ничего не в-вижу. У меня к-коньюнктивит.

— Это еще что такое? — спросил я с досадой, заранее зная, что по части названия болезней Прокопчику все равно нет равных.

— С г-глазами п-плохо, — пояснил он. — В-весеннее обострение.

— А с ушами как? — разозлился я.

— В д-детстве был отит, — на всякий случай сказал он осторожно. — Но потом, вроде, прошло.

— Тогда бери второй наушник и держи ручку подстройки. Мы не должны пропустить ни слова.

«Мерседес» и машины с охраной подкатили минут через пять, остановившись практически на том же месте, что вчера. За ними ехал ярко-красный спортивный «додж», приземистый и юркий, как ящерица. Из него выбрался молодой человек, как теперь любят говорить, лицо кавказской национальности: невысокого роста, субтильного сложения. Потертые джинсы, линялая майка с короткой патриотической надписью «USA» и заросшие черной двухдневной щетиной щеки мало гармонировали с дорогостоящей автомашиной, но вышедшего ему навстречу Забусова это, похоже, не смущало. Я успел сделать несколько снимков до того, как они, обменявшись рукопожатием, так же, как давеча мы, поднялись немного вверх и остановились. Теперь все зависело от того, возьмет ли звук спрятанный под декоративным диском микрофон.

— Работайте, работайте, — донесся до меня почти на пределе слышимости голос банкира. — Я еще никого в жизни ни разу не обманул.

К сожалению, его собеседник повернулся спиной к оставшимся внизу машинам: в телеобъектив мне было хорошо видно его лицо, но слов не слышно, и я остро пожалел в этот момент, что не умею читать по губам.

— Вот аванс, можешь не считать, — сказал Забусов. Кавказец, видимо, что-то возразил, и в ответ на его реплику банкир высокомерно произнес: — Скажи Додо, мы не на базаре. Я никому никогда не плачу все вперед. Мало ли что может случиться. А бережливых Бог бережет...

Мне не удалось зафиксировать на пленку сам момент передачи конверта или пакета — мешали листья. Но то, что он состоялся, не вызывало у меня ни малейших сомнений.

До самого вечера я по всем телефонам разыскивал Эльпина — но сегодня он был неуловим, порхая с совещания на просмотр и опять на совещание. Наконец мне это удалось.

— Что-то действительно важное? — спросил он устало и хмуро.

— Да, — подтвердил я. — Важнее некуда. Жду вас сегодня у меня. В десять, как вчера?

— Нет, — ответил шоумен, помедлив. — В одиннадцать. У меня сегодня еще миллион дел.

Он пришел в одиннадцать десять. Щелкнув тумблером видеофона я определил, что снова один, без охраны. Вошел и сразу сел в кресло. Лицо у него было серое от утомления и даже боевая бородка сейчас понуро висела, как хвост у больной собаки. Не говоря ни слова, я выложил перед ним фотографии и включил звуковое сопровождение. Когда демонстрация закончилась, он поднял на меня тяжелые налитые кровью глаза.

— Какие основания считать, что все это имеет отношение ко мне?

— А какие основания сомневаться? — парировал я. — Послушайте, вы мне чем-то симпатичны, и я хочу, чтобы вы выскочили из этой игры. Вы уже правильно сделали, что отправили жену с ребенком к тете Бэлле, надеюсь, Вадим Петрович надежный человек и сможет о них позаботиться. А теперь уезжайте сами. Но прежде позвоните этому Ивану и отмените...

Он вскинулся весь сразу: вскочил с кресла, стукнул по полу своей палкой, нацелив на меня вставшую дыбом бороду, как дуэльный пистолет. И завопил, не то спрашивая, не то констатируя, не то обвиняя:

— Вы прослушиваете мой телефон?!

— Прослушиваю, — подтвердил я спокойно. — И если я прослушиваю, значит, и еще кто-то может — при современном уровне техники это раз плюнуть. Уезжайте. Хотите, прямо сейчас отвезу вас в аэропорт? Мыло и зубную щетку купите по дороге.

Но Эльпин уже успокоился — так же внезапно, как взвился. Посмотрел на меня холодно и даже слегка иронично, только бородка, продолжая упрямо топорщиться, выдавала его состояние. И проговорил, словно каждое слово оттиснул печаткой:

— На Востоке у меня был друг, который всю жизнь придерживался принципа: надо сидеть на пороге своей хижины и ждать, когда мимо пронесут труп твоего врага. Так вот там его однажды и убили. Прямо на пороге.

Он по-солдатски повернулся через левое плечо, гордый коротышка, тяжелый и неподатливый, словно кусок базальта, и вышел, только что не чеканя шаг.

Я, как и вчера, выскочил следом проводить его — мне очень не нравилось, что он шляется по нашему двору без своей охраны. Но снова до самого подъезда обошлось без происшествий. Он вошел в парадное, до меня донесся звук хлопнувшей двери лифта, и освещенная люлька с пассажиром тихонько поползла вверх. Вот тут-то все и случилось.

Как будто огромная дикая кошка фыркнула у меня над ухом.

Потом вылетела из-за спины короткая стрела оранжевого пламени, точно кто-то запустил гигантскую шутиху. И эта шутиха, прочертив светящийся след в ночном воздухе, на полном ходу пробила остекление лестничной клетки и врезалась в кабину лифта.

Взрыв был такой силы, что, наверное, на полминуты я напрочь потерял способность видеть. А когда открыл глаза, перед ними все еще вращались разноцветные круги, но сквозь них я все равно мог рассмотреть только черные клубы дыма и языки рвущегося наружу пламени.

Судя по всему, это даже был не обычный гранатомет, здесь, пожалуй, саданули прямо противотанковым управляемым снарядом. Оглушенный и ослепший, я на этот раз и не подумал куда-то бежать, искать укрывшегося за трансформаторной будкой киллера. Надоело.

По-моему, я был просто слегка контужен. Надоело, надоело, то ли крутил я в голове, то ли вслух бормотал, бредя по двору к своему парадному вдоль темного, вдруг ставшего мертвым Стеклянного дома. Наверное, ракета повредила систему электроснабжения — ни в одном окне не горел свет. Под ногами хрустело — это, видимо, были осколки вылетевших из рам стекол. Надоело. И казалось, уже ничто не сможет в эту минуту заставить меня остановиться, заинтересоваться, повернуть голову.

Но смогло. Заставило.

Прямо мне навстречу во двор въезжал кортеж из «мерсе-деса-600» и двух джипов. Это чета Забусовых возвращалась после посещения культурного мероприятия. Нет, у меня не возникло порыва подойти, что-то сказать, может быть, выкрикнуть. Однако и пройти дальше своей дорогой не мог — ноги не несли. Я просто встал в нескольких десятках метров.

Стоял и смотрел.

Как обычно, «мерседес» остановился прямо у подъезда. Джипы перегородили подходы слева и справа, упершись железными лбами в кирпичные клумбы. В свете автомобильных фар я видел, как выскочили наружу бодигарды, как главный произвел свои обычные манипуляции с зонтиком, и наконец появился сам хозяин. Но на сей раз он вопреки обыкновению не порскнул сразу в дверь, а чуть задержался, оглядывая бушующий невдалеке пожар, словно Нерон, взирающий на подожженный им Рим. Впрочем, длилось это не более пары секунд. Забусов сделал приглашающий жест супруге, она тоже вылезла из машины и направилась к парадному. В этот момент мир и взорвался окончательно.

Странно, но самого взрыва я так и не услышал. Только увидел сверкнувший с двух сторон от подъезда нестерпимый свет, потом огонь, плеснувший, как из горящей цистерны с бензином, и летящий по воздуху, словно подхваченный ураганом спичечный коробок, забусовский «мерседес». Вслед за этим все накрыла взрывная волна, сбила с ног, потащила, поволокла, засыпала комьями земли, осколками стекла и кирпича, ошметками человеческого мяса...

Много позже я, все еще слегка пошатываясь, стоял позади толпы зевак в мигании жуткого, как в покойницкой, синего света множества фонарей на крышах пожарных, милицейских, аварийных и реанимационных машин, пытаясь разобраться, что же случилось. По всему выходило, что радиоуправляемых бомб было две — в каждой из смахивающих на кладбищенский цоколь клумбе по бокам подъезда. И тротила тот, кто их туда засунул, не пожалел: по моим самым приблизительным оценкам рвануло килограммов на пять-шесть.