Тайная история - Донна Тартт

Наверное, хорошо было бы сказать, что в те минуты я разрывался на части, ломая голову над моральной подоплекой доступных мне вариантов действия. Однако, если мне не изменяет память, ничего подобного я не испытывал. Я просто обулся и спустился вниз, чтобы позвонить Генри.

Таксофон висел у черного входа и был, как мне казалось, чересчур открыт для посторонних взглядов. Шлепая по росистой траве, я дошел до лабораторного корпуса и отыскал самую неприметную телефонную кабинку на последнем этаже.

Аппарат на том конце провода прозвонил, наверное, раз сто. Все впустую. Со злостью утопив рычаг, я набрал номер близнецов. Восемь гудков, девять, наконец, к моему облегчению, сонное «алло» Чарльза.

— Привет, это я, — буркнул я в трубку. — Тут кое-что случилось.

— В чем дело? — спросил он, сразу насторожившись. Было слышно, как он сел в постели.

— Он рассказал мне. Только что.

На том конце возникла долгая пауза.

— Алло?

— Позвони Генри, — вдруг сказал Чарльз. — Положи трубку и позвони ему прямо сейчас.

— Я уже пробовал. Он не отвечает.

Чарльз тихо выругался.

— Дай подумать… Вот черт! Можешь зайти к нам?

— Конечно. Сейчас?

— Я сбегаю к Генри и попытаюсь вытащить его. Пока ты доберешься, мы успеем вернуться. Хорошо?

— Ладно, — ответил я, но Чарльз уже бросил трубку.

Когда минут двадцать спустя я подходил к дому близнецов, мне навстречу показался Чарльз, в одиночку возвращавшийся от Генри.

— Безрезультатно?

— Как видишь, — ответил он, тяжело дыша. Волосы у него торчали во все стороны, плащ был накинут прямо поверх пижамы.

— Что будем делать?

— Не знаю. Пойдем к нам. Что-нибудь придумаем.

Едва мы повесили одежду, как в комнате Камиллы зажегся свет и в дверях, щурясь, появилась она сама, разрумянившаяся от сна.

— Чарльз? О, а ты как здесь оказался? — добавила она, увидев меня.

Чарльз несколько путано объяснил, что случилось. Она слушала, прикрыв глаза от света сонной рукой. На ней была мужская рубашка, слишком большая для нее, и я поймал себя на том, что разглядываю ее ноги — смуглые икры, изящные лодыжки, трогательные, по-мальчишечьи неухоженные ступни.

— Он дома? — спросила она.

— Ясное дело.

— Точно?

— А где еще ему быть в три часа ночи?

— Подожди-ка, — сказала она и подошла к телефону. — Просто хочу кое-что попробовать.

Она набрала номер, выждала секунду-другую, дала отбой, снова крутанула диск.

— Это код, — пояснила она, прижав трубку к уху плечом. — Два гудка, пауза, повтор.

— Код?

— Да. Он как-то сказал мне… О, Генри, привет, — произнесла она в трубку и села на диван.

Чарльз послал мне выразительный взгляд.

— Черт побери, он небось даже не думал ложиться и сидел там все это время, — тихо сказал он.

— Да, — соглашалась с чем-то Камилла. Она смотрела в пол, скрестив ноги и лениво покачивая ступней. — Хорошо. Я передам ему.

Она положила трубку.

— Ричард, он просит тебя зайти. Иди сейчас же. Он тебя ждет. Что ты так на меня смотришь? — огрызнулась она на Чарльза.

— Код, ага?

— Ну и что тут такого?

— Ты никогда мне об этом не говорила.

— Ерунда какая. Было б о чем говорить.

— И зачем это вам с Генри понадобился секретный код?

— Ничего секретного здесь нет.

— Тогда почему ты мне не сказала?

— Чарльз, ну что ты как ребенок?

Генри — сна ни в одном глазу, никаких объяснений — встретил меня в халате у двери. Я прошел за ним на кухню, он усадил меня и налил кофе:

— А теперь расскажи мне, что произошло.

Я пустился в пересказ. Он сидел напротив, не сводя с меня синих глаз и куря сигареты одну за другой. От усталости я часто путался и сбивался, но Генри слушал терпеливо и не перебивал, когда я начинал буксовать или уходить в сторону. Вопросов он почти не задавал и только просил повторить некоторые эпизоды.

Когда я умолк, уже взошло солнце и пели птицы. Перед глазами у меня плавали круги. Прохладный ветерок шевелил кухонные занавески. Генри погасил лампу и, встав у плиты, принялся, словно на автомате, готовить яичницу с беконом. Я в оцепенении наблюдал, как он босиком передвигается по кухне, затопленной серым утренним светом.

Пока мы ели, я украдкой поглядывал на него. Лицо его было бледным, взгляд — озабоченным, глаза — утомленными, но ни одна черточка не выдавала мыслей.

— Слушай, Генри…

Он вздрогнул — это были первые слова, сказанные за последние полчаса или около того.

— О чем ты сейчас думаешь?

— Ни о чем.

— Если ты по-прежнему хочешь его отравить…

— Не говори глупостей, — раздраженно оборвал он меня. — Сделай одолжение — закрой на минуту рот и дай мне подумать.

Я бросил на него слегка обиженный взгляд. Генри резко встал и пошел налить себе еще кофе. На мгновение он застыл, стоя спиной ко мне и упершись руками в столешницу, затем обернулся.

— Извини, — произнес он устало. — Просто это не очень приятно — оглядываться на предмет стольких усилий и понимать, что все было сплошной нелепицей. Ядовитые грибы — Вальтер Скотт, да и только.

Я опешил:

— Вообще-то я думал, это хорошая идея.

Он потер уголки глаз:

— Слишком хорошая. Полагаю, когда человек, привыкший к умственному труду, сталкивается с необходимостью действия, он склонен мысленно приукрашивать его, продумывать с чрезмерной тонкостью. На бумаге все выглядело весьма изящно, и только сейчас, когда дошло до дела, я понимаю, насколько все чудовищно сложно.

— А что не так?

Он поправил очки:

— Яд действует слишком медленно.

— Но ведь ты, кажется, считал это преимуществом?

— Это оборачивается массой проблем. На некоторые из них ты сам же и указал. Немалый риск привносит расчет дозировки, но самое слабое место — время. В рамках моей концепции, чем дольше, тем лучше, и все же… За двенадцать часов можно поведать миру очень многое… В принципе, я понимал это с самого начала. Видишь ли, сама мысль о том, чтоб его убить, была так отвратительна, что я мог рассматривать ее только как своего рода шахматную задачу. Игру. Ты представить себе не можешь, сколько я над ней размышлял. Взять хотя бы выбор яда. Тебе известно, что при отравлении некоторыми ядами моментально распухает горло? У жертв отнимается язык, и они не могут назвать имя отравителя.

Он помолчал и со вздохом продолжил:

— Так приятно, пленившись примерами Медичи и Борджиа, перебирать в уме всевозможные способы — отравленные кольца, розы… Ты ведь, наверное, слышал о таком? Отравить розу, преподнести ее даме, дама случайно задевает пальчиком шип и падает замертво. Я знаю, как изготовить свечу, которая возымеет смертельный эффект, если будет гореть в закрытом помещении. Или как отравить подушку или молитвенник…

— А что насчет снотворного?

Он лишь посмотрел на меня с досадой.

— Я серьезно. Люди то и дело умирают, наглотавшись этих таблеток.

— Где мы возьмем снотворное?

— Это же Хэмпден-колледж. Такие вещи можно достать в два счета.

— Как мы сделаем так, чтобы Банни принял его?

— Скажем, что это тайленол.

— И как же, скажи на милость, мы заставим его выпить десяток таблеток тайленола?

— Можем вскрыть капсулы и высыпать содержимое в стакан виски.

— По-твоему, Банни не моргнув глазом выпьет стакан виски с толстым слоем белого порошка на дне?

— По-моему, ты только что собирался скормить ему тарелку поганок.

Мы замолчали, тишину нарушали только назойливые трели какой-то птицы. Генри закрыл глаза и помассировал виски.

— Что собираешься делать? — спросил я.

— Съезжу в пару мест, — ответил он. — А тебе надо пойти домой и лечь спать.

— Ты уже что-то придумал?

— Нет, но мне хочется кое-что выяснить. Я бы отвез тебя на кампус, но, думаю, будет очень некстати, если нас увидят вместе.

Он принялся рыться в кармане халата — выудил спички, перья для ручек, синюю коробочку для пилюль. Наконец отыскал пару четвертаков и выложил их на стол:

— Вот. Купи по дороге домой какую-нибудь газету.

— Зачем?

— На случай, если кто-нибудь задастся вопросом, с чего это ты разгуливаешь в столь ранний час. Возможно, вечером ты мне снова понадобишься. Если я не застану тебя дома, то оставлю сообщение от имени доктора Спрингфилда. Не пытайся связаться со мной раньше времени — разумеется, если только не возникнет нештатная ситуация.

— Само собой.

— Тогда до встречи.

Он двинулся прочь из кухни, но на пороге обернулся.

— Да, хотел сказать — я никогда этого не забуду, — задержав на мне взгляд, произнес он сухим, деловитым тоном.

— Да ну что ты, пустяки…

— Отнюдь — это жизненно важно, и ты это понимаешь.