Полуостров Сталинград (СИ) - Чернов Сергей

— Мы переломим ситуацию, Федор. Второй флот Кессельринга почти восстановлен. Двести самолётов перегнали из Франции и Германии, ещё четыреста дали наши заводы. Через две-три недели флот Кессельринга восстанет из пепла. Нарастим с его помощью наши силы на Украине и ударим тебе навстречу. Тебе надо просто взять Минск и наступать дальше на юг.

— Опасаюсь я этого Павлова. У него сюрпризов, как в мешке Санта Клауса. Я вот что думаю, Вилли. Может мне обойти Минск? С запада или востока?

— Не стоит, Федор. Фюрер и так тобой не доволен. Так что Минск надо взять. Я слышал, что министерство пропаганды готовит в Берлине празднества по случаю взятия столицы Белоруссии. Этот бастион большевизма на западе России, — Кейтель делает паузу и добавляет, — так они говорят.

— Ш-шайссе, — отодвинув трубку, сквозь зубы и в сторону ругается фон Бок.

— Хорошо, Вилли. Я тебя понял. Хайль Гитлер!

— Хайль…

Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок кладёт трубку в её родное гнездо и начинает ругаться. Положив руки на столешницу, к которой и обращены крепкие выражения. После разговора с начальником штаба ОКВ легче, на что он надеялся, не стало. Наоборот. Ощущение, что его загоняют в угол, усиливается. Генералу Павлову верить нельзя. Он выпил немало немецкой крови, но при этом упорно и целенаправленно отступал, не давая никакой возможности нащупать другое место для сильного удара. Хотя с этим русским почему-то никакие удары заметным успехом не завершаются.

Павлов приглашает его в Минск, — вдруг отчётливо осознаёт командующий группой «Центр», — заманивает. И гадать не надо, зачем. Потери наступающих в городских условиях семь к одному очень привлекательны для него. Зря они надеются на такой подарок, но и два к одному очень неплохо для этих дикарей. А вермахту и один к одному нельзя себе позволить. Один к пяти или десяти, лучшего соотношения эти недоевропейцы не достойны. Один к двум, не считая сдавшихся, это для высококультурной Франции.

И что делать? Наступающую армию Павлов и эти берлинские деятели полностью лишили возможности манёвра. А полностью ли?

Фон Бок встаёт из-за стола, в задумчивости проходит по кабинету, останавливается у окна. Нет, — решает он безмолвно, — поле для манёвра ему оставили узкое, но кое-какие возможности всё-таки есть.

6 сентября, суббота, время 07:15

Окраина Минска.

Последней уходит 209-ая мотодивизия. Стою у носа броневика, что притулился в прилегающей улочке. Наблюдаю. Курю. Армия покидает город. Покидает, но остаётся.

Вся группировка, прикрывающая Минск, расползается по сторонам. 29 мотодивизия частично своим ходом, частично по железке возвращается в 10-ую армию. Есть ещё одно обстрелянное с боевым опытом соединение. Таких у Голубева почти все, если учесть пограничные бои в начале войны. Его армию можно считать полностью готовой к крупным боевым операциям. Отшлифует своё искусство войны, когда придёт время. Пусть только попробуют не совершенствоваться!

209-ая мотодивизия — моя. Стратегический резерв командования фронтом, так сказать. Как и 155-ая стрелковая, хвост которой ещё проползает по северным окраинам Минска.

Стою, привалившись к капоту броневика, что перегораживает улочку. Боком к колонне, метров за десять, меня окутывает папиросный дым, внимание отвлекают офицеры охраны, которых офицерами пока никто не называет. И всё-таки некоторые бойцы и сержанты, примостившиеся на броне танков, сидящие рядами на телегах, меня узнают. Толкают локтями соседей, начинают приглядываться, не ошиблись ли и точно ли это их командующий.

Официоз мне ни к чему. Встану близко и открыто, и что им делать? Придётся с походного марша переходить на парадный шаг? Нет. Всматриваюсь в лица. Они не переполнены горем, нет. Но и веселья ни на грош. Мрачная сосредоточенность. Им очень не нравится отступление. Настроение бойцов явно ниже нуля. Поразительно! Они уходят от концентрированного артиллерийского огня, от которого даже у меня мурашки по коже табунами бегают. Хотя я на высоте в десяток километров над этим кошмаром. Ужас бомбёжек, который десятки лет спустя будут вспоминать всеми нехорошими словами те, кому «выпало счастье» их пережить, для этих ребят — простая повседневность. Они с этими бомбардировщиками пострелушки устраивают. И всё-таки, они же избавляются от смертельной опасности, пусть и временно. Но чувства облегчения ни на грош не вижу.

Извините, ребята. Слишком дороги вы для меня, чтобы бросать вас во взаимоуничтожающее пекло. Да, вы победите, но пусть там фашисты в гордом одиночестве варятся.

Я этого не ожидал. Мало полководческого опыта? Вроде политработа ведётся, всё, что можно, объясняют. Но нет, бесполезно с этим бороться, недовольны бойцы отступлением, ничего тут не сделаешь. Будем надеяться, что сжимаемая пружина не лопнет. А ещё думаю, что по-другому нельзя. Настоящего солдата должно огорчать отступление и воодушевлять наступление. Сколько ни втолковывай, что отступление плановое и командованием так задумано, сие обстоятельство только слегка утешит, но плохое настроение на хорошее не поменяется.

Ладно. Бросаю окурок на асфальт, не найдя взглядом ни одной мусорной корзины рядом. Недочёт, кстати. Надо будет озаботиться, как фрицев отгоним. Мне пора оборону ополченцев инспектировать. Вот кто счастья дождался.

— Поехали, — сажусь в пока не такой душный бронеавтомобиль. Пока едем, можно подумать.

Если посмотреть в целом, с задачей я справился. Пришлось посуетиться, но блицкриг проклятым фашистам удалось обломать задолго до битвы под Москвой. И задолго до зимы. Вермахт буксует фактически на старте. Сам слегка в шоке. Это всё, что надо было сделать? Создать надёжную систему управления с двойной, не считая гражданской, схемой связи, потренировать несколько месяцев войска, поизмываться над комсоставом, и это всё? Нет, фактор управления сражением в режиме он-лайн со счёта тоже не сбрасываю. У фрицев же есть. Войска радиофицированы тотально, немецкие генералы получают непрерывный поток свежих данных и меняют рисунок боя прямо на ходу. За счёт именно этого преимущества они и вламывали Красной Армии по первое число до самого 43-го года.

Как-то слишком легко… сравнительно легко всё удалось. Сравнительно с результатом. Да, пришлось попыхтеть, но удалось остановить на пороге огромную армию, до того поставившую всю Европу на четвереньки и особо не запыхавшуюся. Результат не сопоставим с моими усилиями. Конечно, моя должность — сильнейший умножитель усилий, но всё равно, мне немного не по себе.

Приятное удивление, а что дальше? По проторенному пути, оккупация Германии и Восточной Европы? И, между прочим, союзнички высадку организовать не смогут. Если только где-нибудь в Италии? А Гибралтар под чьим контролем? Этот момент что-то упустил.

И если мы добиваемся победы относительно малой кровью, то что делать с Америкой и Англией? А еще ракетные и атомные технологии где-то на горизонте маячат.

— Приехали, товарищ генерал, — докладывает водитель.

Позиции я позже проверю. Выборочно. А пока с командным составом надо поговорить. Их много, что вселяет уверенность им и мне. Четыре дивизии ополчения, четыре зенитных дивизиона, полк НКВД, плюс сопутствующие части, ремонтные, санбаты и госпиталя, склады и комендатура. Почти пятидесятитысячный гарнизон на небольшой в принципе город.

— Итак, товарищи, — оглядываю сидящих в актовом зале школы, — пришёл черёд вам сказать своё слово.

— Армия… регулярные части ушли из города, товарищ генерал? — набирается храбрости комдив-2, пожилой полковник запаса. За этим вопросом слышится другой: вы нас бросаете?

— Ушла 13-ая армия, им требуется время на восстановление. Она серьёзные потери понесла. Но силы фронта разве не с вами? Я же здесь. С воздуха вас прикроет авиадивизия, сами представляете, какая это сила.

Вчера утряс вопрос с получением Туренко эскадрильи Яков. На удивление Рычагов не сильно возмущался. Обмен на две эскадрильи чаек его устроил. К тому же лётчиков у него не забирал, Туренко уверил, что у него найдутся.