Дневник горничной - Октав Мирбо

К Жозефу я испытываю совсем другие чувства… Жозеф овладел моей мыслью… Он ее занимает, привлекает, властвует над ней… Жозеф меня смущает, восхищает, пугает… Конечно, он некрасив, грубо, ужасно некрасив, но если разобрать его наружность, то в нем есть что-то крупное, сильное, что граничит с красотой, что выше красоты. Я не скрываю от себя трудности, даже опасности жить, замужем или нет, с таким человеком, которого я считаю способным на все, и о котором я в действительности ничего не знаю… И это есть именно то, что влечет меня к нему со страшной головокружительной силой… Этот, по крайней мере, способен на многое, в преступлении, может быть, а может быть, и в добре… Я не знаю… Чего он хочет от меня?.. Что он сделает из меня?.. Буду ли я бессознательным орудием его неведомых мне планов… игрушкой его диких страстей?.. Любит ли он меня действительно и за что он меня любит?.. За мою красоту, за мои пороки… за мою интеллигентность… за мою ненависть к предрассудкам, он, который мне поклоняется?.. Я не знаю… Помимо того, что меня привлекает в нем неизвестное и таинственное, я поддаюсь могущественному, властному очарованию его силы. И это очарование — да, это очарование — действует все сильнее на мои нервы, покоряет все больше мою пассивную, покорную плоть. В присутствии Жозефа мои чувства кипят, воспламеняются, как они никогда не возбуждались от близости других мужчин. Он возбуждает во мне желание, более сильное, темное и ужасное, чем даже то, которое довело меня до убийства в моих поцелуях с господином Жоржем… Это что-то такое, чего я не могу точно определить… Оно меня охватывает всю, мой ум и мою чувственность… Оно будит во мне инстинкты, которых я в себе не знала, которые, скрытые, спали во мне и которых никакая любовь, никакое потрясение страсти не пробуждали еще до сих пор… И я дрожу с головы до ног, когда вспоминаю слова Жозефа:

— Вы похожи на меня, Селестина… Ах, конечно, не лицом, наверное нет… Но наши души похожи друг на друга…

Наши души похожи друг на друга! Возможно ли это?

Эти чувства, которые я испытываю, так новы, так сильны и властны, что они не дают мне ни минуты покоя… и я нахожусь постоянно под их исключительным очарованием… Напрасно я стараюсь занять свой ум другими мыслями… Я стараюсь читать, гулять по саду, когда моих хозяев нет дома, или усердно шить, чинить белье, когда они дома… Невозможно… Жозеф владеет всеми моими помыслами… И не только он владеет ими в настоящем, но он владеет ими также в прошлом… Жозеф стал между мной и моим прошлым… я вижу только его. Это прошлое со всеми своими образами, несимпатичными или очаровательными, отступает, обесцвечивается, стирается… Клеофас Бискуйль, Жан… господин Ксавье… Вильям, о котором я еще не говорила… Даже господин Жорж, который, казалось, навеки оставил след в моей душе, как каленое железо оставляет вечное клеймо на плече у каторжника… и все те, кому я охотно, радостно, страстно отдавала немножко или много от себя самой, от своего трепещущего тела и скорбного сердца — все тени… уже! Смутные и смешные тени, неуловимые воспоминания, неясные мечты… неосязаемая действительность, забвение… дым… ничто!.. Иногда в кухне, после обеда, глядя на Жозефа, на его преступный рот, преступные глаза, выдающиеся скулы, на его низкий и выпуклый череп, на котором свет лампы сгущает тени, я говорю себе:

— Нет… нет… это невозможно… это припадок безумия… я не хочу… я не могу любить этого человека… Нет… нет… это невозможно!..

А между тем это возможно… и это правда… Надо наконец признаться себе самой… крикнуть себе самой: Я люблю Жозефа!..

А! я понимаю теперь, почему никогда нельзя смеяться над любовью… почему есть женщины, которые бросаются со всей непобедимой силой природного влечения в объятия зверей, чудовищ и которые кричат от страсти в объятиях демонов и сатиров…

Жозеф получил от хозяйки шестидневный отпуск, и завтра, под предлогом устройства некоторых семейных дел, он уезжает в Шербург… Решено… он купит маленькое кафе… Только в продолжение нескольких месяцев он не будет им сам пользоваться. У него там есть один верный друг, который займется этим пока…

Понимаете, — говорит он мне… — Надо сначала его перекрасить, обновить… Оно будет очень красиво со своей новой вывеской, на которой золотыми буквами будет написано: «Французской Армии!» И потом я не могу еще уйти с своего места… Не могу…

Почему так, Жозеф?..

Потому что теперь это невозможно…

А когда вы совсем уйдете отсюда?

Жозеф почесывает свой затылок, бросает на меня взгляд исподлобья и говорит:

Пока я еще не знаю ничего… Может быть, через полгода… может быть, раньше, а может быть, и позже… Еще ничего нельзя знать… Это зависит… — Я чувствую, что он не хочет говорить… Тем не менее я настаиваю:

От чего это зависит?

Он колеблется; потом говорит таинственным и вместе с тем возбужденным тоном:

От одного дела… от одного очень важного дела…

Но от какого дела?

От дела… и конец!

Это произносится уже грубо, голосом, в котором не слышится гнева, нет, но слышится ясно нервное раздражение… И больше говорить об этом он не может… Он не говорит со мной ничего обо мне,, это меня удивляет, и я испытываю горькое разочарование… Может быть, он изменил свои намерения на мой счет? Может быть, ему надоели мое любопытство, мои колебания?.. Но ведь это только естественно, что я интересуюсь предприятием, в котором и я буду принимать участие и буду делить успех или неудачу. Или, может быть, подозрения, которые я высказывала относительно изнасилования маленькой Клары, привели к разрыву между мной и Жозефом? По тому огорчению, которое я испытываю теперь, я чувствую, что мое решение насчет предложения Жозефа, решение, которое я меняла так часто из кокетства и желания его подразнить — твердо принято… Быть свободной… сидеть в конторе… приказывать другим… знать, что на тебя смотрят, за тобой ухаживают, тебя желают столько мужчин!.. И этого не будет? И эта мечта ускользнет от меня, как многие другие? Я не хочу показать Жозефу, что я готова броситься ему на шею… но я хочу знать, что у него на уме… Я делаю печальное лицо… и говорю со вздохом:

Когда вы уйдете, Жозеф, дом потеряет для меня всякую прелесть… Я так привыкла к вам теперь… к нашим беседам…

А, да!..

Я тоже уеду.

Жозеф не говорит ничего… Он ходит взад и вперед по комнатке… с нахмуренным лбом… в глубокой задумчивости… Он кладет полено в потухающую печку… потом он начинает опять молчаливо шагать по маленькой комнатке… Почему он такой? Он, значит, примиряется с этой разлукой?.. Он ее, значит, хочет? Он, значит, утратил свою любовь ко мне, свою веру в меня. Или он просто боится моей неосторожности, моих вечных вопросов? Я спрашиваю его с дрожью в голосе: