Предводитель волков - Александр Дюма

Он надеялся таким образом разрушить стратегию сеньора Жана.

Очутившись в привычных местах, Тибо вздохнул свободнее.

Он был на берегу Урка между Норруа и Труенном, в том месте, где река течет между двух рядов скал; взбежав на острый утес, нависший над потоком, Тибо решительно бросился в воду, вплавь добрался до расщелины в нижней части скалы, с которой только что прыгнул; затем он спрятался в глубине пещеры, чуть ниже обычного уровня воды, и стал ждать.

Свора отстала от него примерно на льё.

Но прошло не больше десяти минут — и собаки ураганом взлетели на гребень скалы.

Те, что прибежали первыми, опьяненные бегом, не увидели пропасти или надеялись перепрыгнуть ее вслед за тем, кого преследовали — и брызги от падения собачьих тел в воду долетели до Тибо, забившегося в глубь пещеры.

Собаки оказались менее удачливыми и не такими сильными, как он, и не смогли сопротивляться течению. После бесплодных усилий они исчезли, унесенные рекой, так и не заметив убежища волка-оборотня.

Тибо слышал у себя над головой топот коней, лай остатков своры, крики охотников и проклятия сеньора Жана, чей голос перекрывал все остальные голоса.

Наконец, когда течение унесло последнюю собаку, упавшую в воду, Тибо, вследствие того что река в этом месте делала поворот, увидел, как охотники спускаются вниз по течению.

Не сомневаясь в том, что сеньор Жан, скакавший во главе охоты, вернется назад, волк не стал его дожидаться и покинул пещеру.

То вплавь, то ловко прыгая по камням, то вброд он поднялся по Урку до зарослей Крена.

Оттуда он, точно зная, что намного опережает своих врагов, решил добраться до деревни: среди домов его никто не станет искать.

Он подумал о Пресьямоне.

Эту деревню он знал лучше всего.

К тому же он будет рядом с Аньелеттой.

Ему казалось, что это придаст ему сил и принесет удачу, что кроткая и целомудренная девушка сможет влиять на его судьбу.

Тибо направился к Пресьямону.

Было шесть часов вечера.

Охота продолжалась больше пятнадцати часов.

Волк, собаки и охотники проделали не меньше пятидесяти льё.

Когда черный волк, сделав крюк через Манере и Уаньи, выбежал на опушку Амского леса, солнце уже склонялось к горизонту и окрашивало вереск в ослепительный пурпурный цвет; ветерок, ласкавший мелкие белые и розовые цветочки, был напоен их ароматом; сверчок запел среди мха, и жаворонок, взмывая в небо, приветствовал приход ночи, как двенадцать часов назад встречал день.

Безмятежность природы странным образом подействовала на Тибо.

Его удивляло, что она может оставаться такой прекрасной и радостной, когда его душа истерзана тоской.

Глядя на цветы, слушая пение птиц и стрекот насекомых, он сравнивал тихий покой и чистоту этого мира со своими страшными тревогами, он спрашивал себя, умно ли он поступил, заключив после первой сделки вторую, несмотря на новые обещания посланника дьявола.

Он боялся, что и вторая сделка принесет ему лишь разочарования.

Пробегая по наполовину скрытой золотистым дроком тропинке, он узнал в ней ту, по которой провожал Аньелетту в день, когда впервые встретил девушку; в день, когда ангел-хранитель внушил ему мысль стать ее супругом.

Воспоминание о новой сделке, благодаря которой он сможет вновь завоевать любовь Аньелетты, немного ободрила Тибо, сникшего при виде всеобщей радости.

В Пресьямоне звонил колокол.

Его печальный однообразный звон напомнил черному волку о людях и о том, что он должен опасаться их.

Он смело направился через поле к деревне, надеясь найти приют в какой-нибудь заброшенной лачуге.

Когда он огибал огораживавшую кладбище низкую стену, сложенную из сухих камней, в овраге, которым он бежал, послышались человеческие голоса.

Продолжая свой путь, он неминуемо встретится с этими людьми; вернувшись назад, он должен будет подняться на холм, и его увидят; из осторожности он решил перепрыгнуть через ограду кладбища.

Одним прыжком он оказался на кладбище (как бо́льшая часть сельских кладбищ, оно примыкало к церкви).

Заброшенное, оно все заросло высокой травой; кое-где попадались кусты ежевики и терновник.

Волк подошел к самому густому кусту и, оставаясь невидимым, обнаружил развалившийся склеп, откуда мог бы наблюдать, что делается вокруг.

Проскользнув под колючками, волк спрятался в склепе.

В десяти шагах от Тибо свежая могила ждала своего постояльца.

Из церкви доносилось пение — тем более явственно, что склеп, служивший укрытием беглецу, некогда соединялся с церковью подземным ходом.

Через несколько минут пение смолкло.

Черный волк, которому было не по себе от соседства с церковью, решил, что люди из оврага прошли мимо и что пора бы ему подыскать себе более надежное убежище взамен этого временного.

Но не успел он высунуться из-за своего куста, как ворота кладбища раскрылись.

Он вернулся на прежнее место очень обеспокоенный.

Первым на кладбище вошел ребенок в белом стихаре, с кропильницей в руке.

За ним человек, тоже в стихаре поверх одежды, нес серебряный крест.

Священник, нараспев читающий заупокойные молитвы, следовал за этими двумя.

За священником четверо несли покрытые белой тканью носилки, усыпанные венками и зелеными ветками.

Ткань обрисовывала очертания гроба.

За носилками шли несколько жителей Пресьямона.

Такая встреча на кладбище была естественной, и Тибо, сидя рядом с открытой могилой, не должен был удивляться тому, что увидел, но все же он забеспокоился и с тревожным любопытством стал следить за церемонией, несмотря на то что малейшее движение могло выдать его присутствие и, следовательно, погубить его.

Священник окропил могилу, на которую обратил внимание Тибо, и носильщики опустили свой груз на соседний холмик.

В наших краях существует обычай — если хоронят молодую девушку или женщину в расцвете красоты, ее несут на кладбище в открытом гробу, под одной лишь тканью.

Там друзья могут в последний раз проститься с усопшей, родные — в последний раз поцеловать ее.

Потом заколачивают крышку — и все кончено.

Старуха, на вид слепая, направляемая милосердной рукой, подошла проститься с покойной, и носильщики приподняли ткань, покрывавшую лицо.

Тибо увидел Аньелетту.

Из его разбитой груди вырвался глухой стон и смешался с плачем и рыданиями присутствующих.

Лицо Аньелетты, очень бледное, застывшее в невыразимом покое смерти, под этим венком из незабудок и маргариток было прекрасным как никогда при жизни.

При виде бедной покойницы Тибо почувствовал, как тает сковавший его сердце лед. Мысль о том, что он подлинный убийца этой девушки, пронзила его болью: безмерной — потому что она была истинной; мучительной — потому что в первый раз за долгое время он думал не о себе, но о той, что умерла.