Время любить - Лиз Бехмоарас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А Ференц? Знал ли Ференц об этом?
– Знал ли Ференц? Да он уже был там…
– Ну а что же ты все-таки делала?
– Работала «почтовым ящиком», передавала сообщения. Распространяла слухи, чтобы настроить турок против немцев, пропаганду, особенно журнал «Политика». Иногда мы предоставляли нашу квартиру сотрудникам более высокого ранга для встреч. Иногда я была связной между разными звеньями организации.
Пока Эмма рассказывала о своей агентурной работе с видом женщины, описывающей подружке фасон будущего платья, Фрида припоминала. Свадебное путешествие Эммы и Ференца в Эдирне, недалеко от границы с Фракией. Подозрительно скромно для тех, кто пьет чай в «Маркизе» или «Тилле» и принимает в своем доме Гатриджа, Луизу и Пала Эрдели.
– Кто такая Анна?
– Это я! Помнишь, ты увидела у меня браслет с выгравированными именами «Энн и Одиннадцать». Это наши с Ференцом кодовые имена. Помнишь греческого мальчика с пляжа в Мода? Ты еще столкнулась с ним в часовне Святой Екатерины при источнике? В первую вашу встречу он спросил тебя о списке. Мы так боялись, что ты его узнаешь потом. Он обеспечивал коридоры для греческих повстанцев, которые переходили границу при поддержке управления. Я сообщала ему имена тех, кто будет пересекать границу, списки передавал нам сэр Сесил Ричардсон… Это была одна из моих обязанностей.
Наверное, в новогоднюю ночь она ходила по ночным клубам и разбрасывала листовки…
– Не я одна…
– Вы причастны к покушению на фон Папена?
– Нет, что ты, но они пытались повесить это на управление. Гатриджа вызвали в полицию, допросили и в конце концов были вынуждены отпустили, но британское посольство все равно приказало ему уехать. Он обосновался в Каире. Как ты знаешь, король Фарук, в отличие от нашего правительства, предоставил свои базы британцам, и, хотя он держит нейтралитет, он гораздо больше им помогает. Гатридж по-прежнему работает, время от времени бывает в Турции, а Ференц – его ближайший помощник. Кстати, после инцидента с фон Папеном мы на время спрятались у друзей. Помнишь, я прислала тебе записку, что мы уехали в Анкару. Тогда мы с Ференцем думали, что нас возьмут.
– А что делал Ференц?
– Главной его задачей была сборка радио, ведь у него был доступ к запчастям в фирме, где он работал. Это его любимое занятие. Его радиоприемники разговаривали с югославскими и греческими бойцами сопротивления. Еще он фотографировал стратегические объекты в Стамбуле и передавал негативы британцам. Он начал этим заниматься задолго до встречи со мной, еще в «Бюро балканских новостей». Эрдели, с которым они были знакомы по Будапешту, связался с ним в Стамбуле и убедил взяться за эту работу. Но Эрдели работал здесь и с сионистской организацией. Он помогал им, в свою очередь, собирая любую информацию, которая могла быть интересна управлению.
– Даже у Хапси была миссия, – добавила она со смехом. – Прогулка с собакой – что может быть естественнее, чтобы выйти из дома с утра пораньше.
Она выдохнула и затем, как бы резюмируя, сказала:
– Ты не представляешь, насколько англичанам нужны такие люди, как я и Ференц. Кто до глубины души ненавидит нацистскую Германию и говорит на многих языках. И конечно же…
Глаза Эммы заблестели, и смиренное выражение исчезло с ее лица в мгновение ока.
– Храбрые, хладнокровные, решительные и неглупые. И конечно же, азартные. Я не могу передать тебе, насколько захватывающими и насыщенными были у меня эти годы. У нас с Ференцем не было времени скучать, ни мгновения.
– Ты говоришь об этом как о какой-то игре, – сердито сказала Фрида.
Эмма снова посерьезнела:
– Миссия так же увлекательна, как игра. Замечательная и опасная, как безумная любовная интрига.
– Ну а зачем ты мне все это сейчас рассказываешь? Я бы и так все спрятала без вопросов.
– Я знаю, дорогая, ты…
Эмма взяла лицо Фриды в ладони и поцеловала ее в лоб. Глаза старшей сестры блестели от слез.
– Тебе я доверяю больше всех в жизни и буду доверять всегда. Но я не должна была тебе это рассказывать. Даже тебе. Даже спустя много лет после войны, все равно. Мы всегда думали, что все эти тайны будут похоронены вместе с войной, но… Когда появляется кое-что еще…
Фрида, видя ее колебания, молча кивнула: давай!
Эмма сглотнула несколько раз, как будто во рту пересохло.
– Венгрия недавно обратилась к союзникам, и мы, Ференц и я, как могли, поддерживали это сближение. Но премьер-министр Венгрии Каллай пытался наладить отношения с британцами, чтобы отодвинуть Сталина, потому что он видит в Советском Союзе будущую угрозу в стране. Но мы не хотим, чтобы Советский Союз был уничтожен, и…
Фрида легонько рассмеялась:
– Значит, вы не только передаете сообщения, вы и сами принимаете решения…
– Не только мы, но и многие наши друзья. Особенно Пал Эрдели, который от имени венгерских властей вел переговоры с британцами. Когда он решил сообщить Советскому Союзу о секретном плане венгров, он попросил нас о помощи. Поэтому я свела его с высокопоставленным чиновником из советского консульства, который бывал у нас дома.
– Ого! Это называется двойной агент! – прервала ее Фрида. Теперь она открыто рассмеялась, возможно, из-за сильного волнения.
Эмма пожала плечами.
– Можешь называть это как хочешь. Да, мы с Ференцем работали на обе стороны во имя идеологии, в которую верим. Не знаю насчет Пала Эрдели, у него очень сложный внутренний мир, его трудно понять…
Ее взгляд на мгновение остановился, и она повторила несколько раз: «Это действительно трудно, очень трудно…» Фрида представила себе красивого венгра, который поет ей серенаду в поезде. Даже она попала под магию его харизмы. Должно быть, он ухаживал за Эммой, а может, между ними было нечто большее.
Она сосредоточила все свое внимание на словах сестры.
– Теперь война окончена, наша миссия выполнена. Управление в течение этого года сократит сотрудников, больше мы не нужны. И теперь турецкая полиция, которая до сих пор закрывала глаза на нашу деятельность, может арестовать нас, допросить и даже депортировать в течение нескольких дней, даже в течение двадцати четырех часов, за наши прошлые дела, особенно отношения с Советами.
Фриде конец войны принес радость воссоединения с Исмаилом. Шульманы, как и большинство турецких евреев, восприняли все без эмоций, возможно, потому что страх сковал их и оставил равнодушными к жизни остальной страны. Но для Эммы и Ференца конец войны означал угрозу их жизни.
Фрида слушала сестру не перебивая, но испытывала противоречивые чувства. Ее возмущала беспечность, с которой Эмма говорила о депортации, очевидно, не думая,
