Лазо - Моисей Губельман

Из Прибайкалья на семеновцев наступали бойцы Народно-революционной армии, образовавшейся при земском правительстве в Верхнеудинске из частей 5-й Краснознаменной армии и партизанских отрядов Забайкалья. Народно-революционная армия наносила семеновским бандам поражение за поражением и с боями дошла до Читы.

Но здесь образовалась так называемая «читинская пробка». Окопавшиеся в Чите и ее окрестностях Семеновцы перерезали железную дорогу, и связь между Сибирью и Дальним Востоком была прервана. Лазо, да и все партийные работники считали важнейшей задачей ликвидацию этой «пробки» и соединение приморских войск с частями Красной Армии на Байкале. Решено было постепенно передвигать войска из Приморья на Амур и дальше в Забайкалье, чтобы совместными усилиями всех областей окружить и добить остатки белогвардейщины.

Это была сложная задача: транспорт полуразрушен, не хватало топлива, снаряжения, продовольствия.

Лазо работал без устали. Сутки были у него строго распределены по часам, по минутам. В его объемистой тетради всегда отмечалось, что он должен сделать в такой-то день и час, что сделал сегодня и что надо сделать завтра. Дисциплину труда он считал важнейшим условием в жизни революционера и требовал от окружающих его работников беспрекословного, обязательного и точного исполнения данных им поручений.

Популярность Лазо была очень велика не только в армии и партизанских отрядах, но и среди населения Приморья. В военный совет и к нему лично обращались часто рабочие и крестьяне по самым разнообразным вопросам: в селе непорядок, кого-то незаслуженно обидели… И ни одна жалоба, ни устная, ни письменная, не оставалась без ответа. Работники военного совета часто получали от Лазо много всевозможных распоряжений, не имеющих как будто прямого отношения к военным делам.

— Вот что, товарищ, — говорил он кому-либо из подчиненных, просматривая почту. — Пишет партизан из села Фроловки. Белые сожгли его хату — жить негде. Надо ему помочь. Запишите, пожалуйста, выясните в комитете и земстве и через два дня доложите.

— Есть доложить.

Лазо читает другое письмо.

— Так-так… Видите ли, какое дело… Солдат бывшей колчаковской армии никак не может установить связь с семьей. Просит помочь. Тут указан адрес семьи. Пошлите запрос.

Помимо колоссальной работы по военному совету, Лазо нес многочисленные партийные обязанности, вел большую переписку с товарищами, писал статьи в газеты, много читал. На его письменном столе можно было увидеть и новый роман, и повесть, и томик новых стихов. Изредка он выкраивал час-другой и для встречи с друзьями. Лазо был по натуре жизнерадостным человеком. Молодежь, в кругу которой он бывал, всегда с нетерпением ждала его прихода.

Точно в назначенный час он уже сидит бывало в окружении друзей и рассказывает какую-нибудь забавную историю, поет песни или читает вслух понравившееся ему стихотворение.

Как-то ему удалось получить новую книжку Маяковского. Он пришел особенно радостный и возбужденный.

— Ну, сегодня я вам расскажу сказочку, замечательную сказочку! Называется она просто: «Сказка о Красной шапочке». Садитесь, слушайте.

Он начал ее тихо, как будто перед ним были дети:

— «Жил да был на свете кадет.В красную шапочку кадет был одет.Кроме этой шапочки, доставшейся кадету,Ни черта в нем красного не было и нету.Услышит кадет — революция где-то,Шапочка сейчас же на голове кадета.Жили припеваючи за кадетом кадет,И отец кадета и кадетов дед».

Он сделал сердитое и страшное лицо и продолжал:

— «Поднялся однажды пребольшущий ветер,В клочья шапчонку изорвал на кадете.И остался он черный. А видевшие этоВолки революции сцапали кадета.Известно, какая у волков диета.Вместе с манжетами сожрали кадета».

Заканчивая сказку, Лазо назидательно произнес, растягивая слова:

— «Когда будете делать политику, дети,Не забудьте сказочку об этом кадете».

Но случалось и так, что после долгой работы и бесед с товарищами Лазо глубоко вздохнет и задумается. Однажды его спросили товарищи:

— О чем вздыхаешь, что задумался?

Сергей с грустью ответил:

— Вспомнил одну женщину. Ее звали, как и дочку мою, Ада. Ада Лебедева. Это было в Красноярске… Таких женщин, огневых революционерок, я больше не встречал. И, вероятно, не встречу.

— А где она теперь?

— Ее нет… И никогда больше не будет. Ее растерзали белобандиты.

— Не надо, Сергей… Не надо грустить.

— О, нет. Человек должен иногда и погрустить. Разве можно не грустить, вспомнив тех, кто отдал свою жизнь за то, чтобы мы с вами могли собираться вместе, читать стихи и мечтать о будущем. И не только мечтать. Строить, создавать это будущее. Можно и должно грустить о том, что их нет с нами.

Лазо часто вспоминал своих товарищей и друзей, участников героических боевых схваток, погибших на поле битвы и замученных белогвардейцами и интервентами.

— За нас погибли, за детей наших, за будущее России.

Вспоминал Лазо и о бывших военнопленных австровенгерской и германской армий: немцах, венграх, чехах, словаках, которые стали интернационалистами, революционерами и отстаивали в рядах Красной гвардии советскую власть от белогвардейцев и интервентов. Лазо говорил о том, что революция в России интернациональна, что к ней будут присоединяться народы других стран; с благодарностью и благоговением они будут чтить память своих земляков, участвовавших в борьбе за советскую власть и отдавших за ее торжество самое дорогое — свою жизнь.

В минуты отдыха Сергей часто рассказывал о своей родной Молдавии — этом благодатном уголке советской земли, полном цветов и солнца, фруктов и песен. И он говорил всегда так образно и ярко, что перед слушателями, как живые, возникали и сбегающие к Днестру террасы, покрытые виноградными лозами, и ореховые рощи, раскинувшиеся на косогорах, и тонущие в садах села, приютившиеся на склонах отлогих холмов.

— Хорошо жить, друзья мои! Жить и бороться за то, чтобы цветы и солнце, холмы и песни — все данное природой и все богатства и вся красота, созданные трудом человека, принадлежали тем, кто творит это богатство и красоту.

СНОВА СГУЩАЮТСЯ ТУЧИ

Партизанская война расстроила тыл Колчака и интервентов. Контрреволюция терпела жестокое поражение по всему Дальнему Востоку.

Секции иностранных рабочих-коммунистов, созданные во всех партийных организациях, усилили агитационно-пропагандистскую работу среди иностранных солдат и офицеров. Революционные идеи сквозь тысячи преград все более проникали в войска интервентов.