29 отравленных принцев - Татьяна Степанова

— В какой ресторан она вложила свои деньги? — спросил Никита.

— А о котором вы меня все время спрашиваете? Конечно, в этот сучий «Аль-Магриб», куда же еще, — огрызнулся Гусаров, — причем ни о выгодности, ни о перспективах она даже не задумалась. Я уже тогда чувствовал, что наш брак летит к черту, поэтому и дал ей в этом вопросе полную волю — делай что хочешь. Но уже тогда сказал, чтобы она на остальное не рассчитывала. У не нет прав на то, что заработал я своим трудом, своим потом, своим умом, нервами и кровью. А ей, значит, подавай и все остальное? Ну нет, не на того напала. Говори она меня боится? Так и должно быть — жена должна бояться мужа, иначе… Она боится меня, хорошо! И правильно, сука, делает! Потому что, если она и дальше будет меня вот так доставать, подсылая ко мне то свои сучьих адвокатов, то милицию, она сто раз пожалеет, что вообще родилась на белый свет!

Он выкрикнул это яростно и… осекся. Он осознал внезапно, что совсем ускользнуло в запальчивости спор из его памяти — на этот раз перед ним не просители и не адвокаты его бывшей жены, а представители совершенно иной организации.

— Да, — веско сказал после паузы Лесоповалов, — да уж… Между прочим, мы забыли вас предупредить — наш разговор записывается, — он отогнул полу пиджака и продемонстрировал Гусарову диктофон во внутреннем кармане. — Тогда еще один вопрос в прямой связи с только что услышанной нами новой угрозой в адрес вашей бывшей жены: вам, как химику по образованию, такой препарат, как таллиум сульфат, знаком?

— Вот что, я передумал, — хрипло сказал Гусаров после довольно продолжительного молчания. — Насчет адвоката. Я хочу, чтобы он все же был. От моей жены можно ждать чего угодно, любой подлости. Я ни в чем не виноват, но чувствую, что так будет для меня лучше.

— Возможно, — сказал Колосов. — Вас сегодня вызывает следователь. Не беспокойтесь, мы сами вас к нему доставим. Позаботьтесь, чтобы ваш адвокат прибыл туда следом за вами. И мой вам совет — не стоит в ближайшие дни снова неожиданно уезжать за границу. Это уже не выход для вас. Мы подождем в машине, пока вы оденетесь.

Глава 31

КОЛЬЦО, ЗВОНОК И БЕЛОСНЕЖКА

В разгар обеденного часа, когда в ресторане «Аль-Магриб» действовали постоянные скидки на все меню, на кухню по громкоговорящей связи поступило сразу десять заказов на хариру — знаменитый марокканский суп. В «Аль-Магриб» прибыл автобус с немецкими туристами. Они осматривали достопримечательности Москвы от Кремля до ближней дачи Сталина в Кунцеве, затем закатились на Воробьевы горы, а оттуда, нагуляв аппетит, отправились обедать. Гид группы — старый знакомый Потехиной — предложил немцам посетить «уникальный и неповторимый оазис Востока в сердце русской столицы» и доставил всю группу прямехонько в ресторан. Он делал это постоянно, получая от Потехиной за каждого; потенциального клиента хорошие комиссионные. Немцы, как давно уже успел заметить шеф-повар Поляков, всегда заказывали первое. А харира была среди первых блюд истинной жемчужиной.

На кухне в огромной никелированной кастрюле на плите варился бульон из бараньих костей, в сотейнике в оливковом масле томился помидорно-чесночный соус, тут же на сковороде на топленом масле обжаривались нежнейшие фрикадельки из свежего бараньего фарша.

Поляков готовил сосредоточенно и быстро. Заказ в десять порций был выгоден. В соседнем, кондитерском, цехе тоже кипела работа — немецкие туристы были большими любителями восточных сладостей на десерт. В кондитерском цехе орудовал повар Сайко. Он успевал повсюду — раскатывал на доске тончайшие пласты теста для бстеллы, следил за уваривавшимся на плитке ананасовым джемом, взбивал в миксере фисташковую пасту для начинки.

Поляков мелко рубил на разделочной доске зелень сельдерея и мяты для хариры, прислушиваясь к тому, что творится за перегородкой, — Сайко уже занялся приготовлением миндально-масляной основы для пирожных, и Поляков слышал, как он, наверное, в сотый рассказывает заходившим на кухню официантам о том, какое, древнее и знаменитое по всему Маргибу блюдо — эти миндальные пирожные и что зовут их в Марокко испокон веков «Двадцать девять принцев», на что есть веем странная и вместе с тем достоверная с исторической точки зрения причина. Официанты слушали Сайко молча и внимательно, и выражение их лиц, особенно в свете последних событий, потрясших «Аль-Магриб», очень нравилось Полякову. На столе Потехиной, как ему б известно, и так уже лежало целых три заявления с требованиями расчета и выдачи трудовых книжек.

А Сайко что-то слишком часто возвращался к истории об отравленных миндальными пирожными принцах, это смахивало на какую-то навязчивую идею и силы давило на психику всем. Потому что с некоторых пор в «Аль-Магрибе» все стали очень нервно реагировать на слово «отравление».

Поляков уже заправил почти готовую хариру специями, когда услышал, как за перегородкой кто-то резко и грубо приказал Сайко прекратить отвлекать разной чепухой персонал в разгар работы. Приказывала Потехина. Потом она заглянула и во владения Полякова. За эти печальные дни Потехина переменилась. Известие о смерти Мохова, обрушившееся на «Аль-Магриб», точно горная лавина, оставило на ее лице следы — веки припухли от слез, и под глазами легли темные тени. Поляков видел, что Потехина страдает и, как и все они, терзается подозрениями и страхом. Он готов был на все, чтобы успокоить и утешить ее, но Потехина с просьбами пожалеть к нему, своему старому другу, не обращалась. В эти дни они с Поляковым виделись лишь мельком, а разговаривали, пожалуй, впервые.

— Здравствуй, Ваня, — сказала Потехина. И по тому, как она произнесла его имя, Поляков решил, что его старая подруга все же не выдержала своего одиночества и пришла чем-то с ним поделиться. — Ваня, ты очень сейчас занят?

— Десять заказов на первое. Через пять минут будет готово, можно подавать, — ответил Поляков.

Потехина с тоской оглядела кухню.

— Тебе нужно тут поставить новый кондиционер, — сказала она, — как ты работаешь в таком аду… В следующем месяце можно будет купить и установить… У меня просьба к тебе, Ваня.

— Я слушаю. — Поляков начал разливать горячую хариру в порционные супницы, бросая в каждую щепотку рубленой мяты.

— Завтра у сына игра, матч товарищеский. Он мне звонил — это в.Раменском на стадионе… Игру почему-то перенесли на завтра. Сын просил меня приехать. Поболеть. А я никакие могу, столько дел навалилось. Я, боюсь, не успею… Ты не мог бы завтра хотя бы к концу второго тайма подъехать туда? Посмотреть, как и что? Я сыну небольшой подарок приготовила, он просил купить разную ерунду для мотоцикла… Ты не передашь?

— Конечно, съезжу, передам, поболею за него, у меня завтра все равно выходной, — сказал Поляков, — о чем разговор, Маша?

Он ждал, что она уйдет. Но Потехина медлила. На ее лице было какое-то странное выражение — смесь беспокойства и смущения, точно она хотела еще что-то сказать, но не отваживалась. Внезапно она шагнула к Полякову и отняла у него половник, которым он разливал ха-риру в супницы.

— Я сама разолью, а ты иди… там у ресторана тебя ждут, — сказала она, — догадайся, кто. Я уже полчаса за ней в окно наблюдаю. Иди, ну же… А то опоздаешь, увезут…

Поляков вышел из кухни. Сердце его, о существовании которого он в эти дни старался даже не вспоминать, глухо и сильно било в грудь. Поляков не ожидал, что это случится с ним снова и вот так — оглушительно и внезапно. Точно удар. Он пересек заполненный клиентами обеденный зал. Не слыша ничего, кроме сердца, — ни громкой гортанной немецкой речи, ни журчания фонтана, ни воркования голубей в клетке под потолком.

На улице его ослепило солнце. Оно стояло в самом зените, отражаясь в мутной, теплой Москве-реке. На асфальте лежал толстый слой пыли и валялись конфетные обертки из разоренной воробьями урны. А среди этой пыли и конфетного мусора на самом солнцепеке стояла Сашенька Маслова.

Поляков увидел ее и почувствовал, что сердце его вот-вот вырвется из груди на свободу — оборвет все вены и аорты и либо улетит в небо, либо ударится о мостовую. Все повторялось, черт возьми, все повторялось в этой жизни — времена года, лето, зима, весна, мартовский ветер на набережной, августовская пыль…

Девочка с рыжими волосами снова ждала кого-то на том самом месте. И снова к ней подъехала машина. И сидящий в ней водитель что-то спросил. Поляков понял, почему Потехина послала его сюда. Она была, как всегда, верна себе, она ничего, не делала просто так.

Сашенька Маслова стояла у «Аль-Магриба», рядом с ней стоял серебристый «Ровер» Потехиной. Серафим Симонов, сидевший за рулем, опустив боковое стекло, что-то говорил девушке, лениво и приветливо улыбаясь. Указал на укрытые знойным маревом лесистые Воробьевы горы, сделал такой жест: мол, там лучше, чем здесь, крошка. Что зря ждать того, кто все равно не идет. Едем лучше со мной, айда. Сашенька старалась не слушать его, даже не смотреть в его сторону, глаза ее были устремлены на слепые, закрытые ставнями окна «Аль-Магриба», но Симонов открыл дверь машины, приглашая ее сесть к нему. Поляков ринулся к ним, как был в поварской крахмальной униформе и в белом колпаке, так похожем на шутовской. Маслова увидела его, отпрянула и зачем-то вдруг сразу суетливо полезла в сумку, что-то искала там, не поднимая на Полякова глаз. Но Поляков сначала подошел не к ней. Он подошел к сидевшему в машине Симонову. Ведь именно для этого послала его сюда его старая подруга, которая ничего не делала просто так.