1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны - Майкл Карлей

10 августа Шнурре пригласил Астахова, чтобы обсудить текущие вопросы, а потом повернул разговор на политические вопросы.

«Германское правительство наиболее интересуется вопросом нашего отношения к польской проблеме [сообщал Астахов]. Если попытка мирно урегулировать вопрос о Данциге ни к чему не приведет и польские провокации будут продолжаться, то, возможно, начнется война. Германское правительство хотело бы знать, какова будет в этом случае позиция советского правительства».

В случае войны Германия стремилась бы к восстановлению своей территории в старых границах, но не больше. Германское правительство «готово, по словам Шнурре, сделать все, чтобы не угрожать нам и не задевать наши интересы, но хотело бы знать, к чему эти интересы сводятся». Астахов передавал, что не сказал в ответ ничего определенного. В конце разговора Шнурре заметил, что заключение Советским Союзом договора с Францией и Британией было бы не самым удачным началом в налаживании отношений с Германией.28 В собственном отчете Шнурре указывал, что у Астахова не было инструкций обсуждать польскую проблему или переговоры в Москве. Но в то время, как Астахов сообщал, что не ответил ничего определенного, Шнурре указывал, что советский поверенный был готов вести обсуждение по собственной инициативе. «Переговоры с Британией начались в то время, когда Германия еще не была расположена договориться». Советское правительство садилось за стол переговоров «без должного энтузиазма, но какой выбор мы могли сделать в сложившихся обстоятельствах? Сейчас ситуация изменилась», отмечал Астахов: «Но никто не может сейчас просто разорвать то, что началось в хорошо обговоренных условиях». Исход переговоров был весьма туманным и было вполне возможно, что советское правительство оставит за собой право изменить позицию.29

Сообщения Астахова в Москву были важны в смысле прояснения деталей возможного территориального modus vivendi. Но астаховская телеграмма от 10 августа знаменательна прежде всего с той точки зрения, что в ней впервые утверждается о прямом германском предупреждении Москве, что война неизбежна и советскому правительству стоило бы побыстрее принять решение, к какому лагерю оно примкнет. Больше того, Шнурре и другие германские дипломаты прямо заявляли Астахову, что договор с Францией и Британией был бы совершенно неуместен, если Советы хотели взаимопонимания с Германией, поэтому советскому руководству следовало бы выбрать одно из двух. Гельфанд в Риме отмечал позднее, что 10 августа стало ключевой датой: именно в этот день Германия начала массированно наседать на итальянское правительство, предлагая ему четко определиться в своих намерениях.30 11 августа Молотов коротко ответил на письмо Астахова от 8 августа: «Перечень объектов, указанный в Вашем письме от 8 августа, нас интересует. Разговоры о них требуют подготовки и некоторых переходных ступеней от торгово-кредитного соглашения к другим вопросам. Вести переговоры по этим вопросам предпочитаем в Москве».31 Советское руководство заглотило германскую наживку.

В то время как немцы усиленно давили на советских дипломатов и даже пытались их пугать, британцы предпринимали последние, отчаянные попытки убедить Гитлера повернуть и избежать войны с Польшей. В конце июля с Гитлером встретился лорд Кемсли, владелец «Sunday Times» и ярый умиротворенец. Беседа получилась вполне дружелюбной: Гитлер хотел колоний и «отмены» Версальского договора. Он предложил, подстрекаемый Кемсли, чтобы каждая сторона Германия и Британия, изложили свои требования на бумаге, чтобы дискуссия не была беспредметной. По возвращении в Лондон Кемсли встретился с Вильсоном; после этого Галифакс и Чемберлен согласились рассмотреть предложения Гитлера, было подготовлено письмо и послано по конфиденциальным каналам. 3 августа, в тот самый день, когда Молотов принимал Шуленбурга, Вильсон встретился с германским послом. Вильсон передал послание, в котором говорилось, что, если Гитлер ослабит свое давление, возможны переговоры по широкому кругу вопросов. По словам Вильсона, Дирксен предложил список проблем, которые могли заинтересовать Гитлера; по словам Дирксена, Вильсон подтвердил все то, что предлагал Вольтату в июле, включая договор о ненападении и торговые переговоры. Вильсон также предупредил, опять же по словам Дирксена, что если информация об этих переговорах просочится в прессу, Чемберлену придется подать в отставку. Во многих пунктах повестка дня Вильсона — Дирксена очень напоминает то, что немцы предлагали Молотову. К договору стремился Чемберлен, но вовсе не Гитлер. Фюрер желал заключить сделку с Советским Союзом, чтобы освободить себе руки для войны с Польшей, но англичане, в отличие от Молотова, не могли согласиться на такую сделку.32

Англо-французская делегация прибыла в Ленинград ранним утром 10-го, а в Москву 11 августа; в тот же самый день Молотов отправил Астахову телеграмму, в которой высказывал интерес к германским предложениям. Германские шутники спрашивали: «Почему англичане послали на переговоры в Москву боевого адмирала?» Ответ был такой: «Они в последнее время потерпели столько дипломатических крушений, что только адмирал может уберечь их от того, чтобы снова не сесть на мель».33

По прибытии в Москву миссии разъехались по своим посольствам. По словам Думенка, Наджиар не скрывал своей озабоченности и неспособности повлиять на события. Переговоры с Молотовым не давали практически никаких результатов, «потому что Париж и Лондон предпочитали все время спорить и слишком поздно спохватились...».

«Вы привезли какие-нибудь четкие инструкции относительно прав прохода через Польшу?» — спрашивал Наджиар. Думенк ответил, что Даладье дал ему инструкции не идти ни на какое военное соглашение, которое бы оговаривало права Красной армии на проход через Польшу. Думенк должен был довести до сознания советского руководства, что его просят только помогать польскому правительству военными поставками и оказывать только ту помощь, о которой могут попросить поляки по ходу событий. «Если русские не пожелают сотрудничать на такой основе, — добавил Даладье, — у меня есть возможность разыграть другую карту, и в случае необходимости я ею воспользуюсь». Но что это была за карта, Думенк не сказал, или этого просто не сообщил ему сам Даладье.

«Они просто не читают... или не понимают моих отчетов», жаловался Наджиар: вопрос о правах прохода был ключевым и его невозможно было обойти. Думенк сказал на это, что Драксу вообще даны инструкции только затягивать переговоры. Наджиар был вне себя и сказал Думенку, что такие инструкции заранее обрекают переговоры на провал.34 Впоследствии посол отмечал: «Я предлагал четко сформулированное военное соглашение, в ответ они прислали из Парижа и Лондона две делегации с инструкциями ни на что не соглашаться. Все это кажется невероятным, но тем не менее это так».35 Эти свидетельства Наджиара и Думенка, не говоря уже о других документах, вполне отчетливо показывают, чем была на деле французская решимость заключить альянс с Советами. В 1946 году Даладье заявлял, что советское упорство в вопросе о проходе для Красной армии явилось «полной» неожиданностью для французского правительства, но, как выясняется, это вовсе не было никакой неожиданностью.36

После неоднократных предупреждений о необходимости проработки вопроса о правах прохода, Наджиар решился на отчаянную меру. Он срочно телеграфировал в Париж, что инструкции для британской делегации находятся в противоречии с тем, о чем договаривались три правительства. Они могли нанести непоправимый вред, если только сама Британия «не надеялась втайне на срыв переговоров». Советское правительство и так испытывает сильные сомнения относительно англо-французских намерений, и теперь они еще возрастут. Наджиар просил Бонне как-нибудь повлиять на Лондон.37

В Париже, на Кэ д`Орсе, в ответ на послание Наджиара от 12 августа, попросили британский Форин офис «несколько смягчить инструкции» для Дракса. Сидс также телеграфировал Галифаксу с подобными требованиями: «У французского генерала есть инструкции сделать все от него зависящее, чтобы как можно быстрее заключить военное соглашение, и в этом смысле они весьма отличаются от инструкций, данных Драксу». Сидс спрашивал — действительно ли правительство желает выйти «за рамки расплывчатых общих мест» и добиться прогресса на переговорах. Если нет, то это очень жаль, «потому что до сих пор все указывало на то, что Советы на самом деле готовы заключить этот договор».38 Заместитель начальника генштаба соглашался с Сидсом, и Форин офис пошел на смягчение инструкций, хотя и не до конца. Однако Галифакс был удивлен сообщением Сидса об инструкциях Думенку, потому что пока дело решалось в Лондоне, французская сторона не выказывала нетерпения заключить договор как можно скорее. C`est trés juste — именно так, отмечал Наджиар.39