Трибуле - Мишель Зевако
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Схожу в университет, исправлю корректуру, – сказал он жене.
Он пожал руку Рабле и вышел. Жюли посмотрела ему вслед без тени беспокойства. Доле часто уходил по утрам в свою типографию, располагавшуюся в университете. Авет в этот час еще спала глубоким сном.
За ночь Этьен Доле хорошенько обдумал план бегства. Он намеревался выйти из Парижа пешком, дойти до первой деревушки, купить там лошадь и отправиться прямо в Швейцарию.
Когда он вышел на улицу, было еще темно. Он не прошел и сотни шагов, как две тени отделились от стены, а мгновение спустя Манфред и Лантене настигли печатника.
– Я беспокоился, – объяснил Лантене, – и мы всю ночь дежурили на улице.
– Милые мои!
– Самое время уезжать! – вмешался в разговор Манфред. – Вокруг дома все время бродили какие-то подозрительные субъекты. Возможно, через два часа будет уже поздно…
– Верно! – согласился Лантене. – И ничто не доказывает, что за нами уже не следят…
Все трое остановились и внимательно осмотрелись вокруг. Улица казалась мирной; все дома были заперты; в некоторых окошках то тут, то там мерцали слабые огоньки…
– Надо разделиться, – решительным тоном предложил Доле.
– И я так думаю, – сказал Манфред. – Легче ведь заметить трех человек, чем одного.
– Отец, – ответил на это Лантене. – Вы оставляете под моей защитой мадам Жюли и Авет. Как вы думаете, не безопасней ли вывести их из дома немедленно? Возможно ведь, что люди короля уже направляются к вашему жилищу…
– Значит, ты полагаешь, что они осмелятся мучить женщин? – воскликнул, останавливаясь, Доле. – Если это так…
– Нет, нет, я так не думаю, – перебил его Лантене. – Им нужны вы, только вы. Но, в конце концов, лучше уж избежать ненужных эмоций…
– Ты прав, сын мой…
– Хорошо! Через час они будут в безопасности…
– Теперь расстанемся, друзья… Лантене, сын мой, доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть…
Лантене был слишком взволнован, чтобы говорить. Он бросился в объятия Доле. Потом Доле пожал руку Манфреду и удалился.
– Всё спокойно, – заметил Манфред. – Надеюсь, всё пройдет хорошо.
– Да! Но как ты сказал только что, сейчас – самое время! Пойдем за Авет и ее матушкой и отведем их во Двор чудес! Там они в полной безопасности будут ждать отъезда…
– И я так думаю.
В этот самый момент появился мужчина.
Он шел в том направлении, куда удалился Доле. Он пошатывался и вполголоса напевал застольную песню.
– Хм! – буркнул Манфред. – Он действительно пьян или только пытается таким казаться?
Он подошел к пьяному и положил ему руку на плечо.
– Еще слишком рано, – сказал ему Манфред, – чтобы так петь.
– О-ля! – хриплым голосом воскликнул пьяный. – А вы, что ли, платили за выпивку? Гляди, гляди-ка! Да это же знаменитый Манфред!
– Трико! – признал пьяницу Манфред.
Это и в самом деле был Трико, которого наши читатели могли мельком увидеть во Дворе чудес.
– Тюнский король вас приветствует, – король нищих разразился хохотом. – Хотите выпить с моим величеством?
– Возвращайся лакать свое вино, – сказал успокоенный Лантене, после чего он вместе с Манфредом удалился, оставив орущего песни пьяницу.
Друзьям было достаточно, что они встретили Трико, а не приспешника главного прево…
Едва они исчезли, Трико перестал петь, выпрямился и, не качаясь, поспешил за Доле.
А Манфред и Лантене в двадцати шагах от дома печатника заметили бродягу. Увидев друзей, он устремился к ним с хныканьем:
– La caritá, signor mio![32]
– Убирайся просить милостыню у дьявола! – отогнал его Манфред.
Нищий, казалось, понял и, жалобно причитая, удалился.
Молодые люди постучали в двери дома Доле, больше не интересуясь нищим. А тот притаился за поворотом улочки и внимательно наблюдал оттуда за действиями Лантене и Манфреда. Он видел, как друзья вошли в дом, после чего отправился к особняку главного прево.
Этим нищим был Тит Неаполитанец.
Этьен Доле спокойно шел к городским воротам. Он решил подойти к ним в момент открытия, а потому не торопился. Он миновал мосты и подошел к университету.
Там было тише и спокойнее, чем в уже проснувшемся городе. Студенты поздно ложились, но и по утрам вставали поздно, и только час начала занятий вырывал их из постелей.
Доле прошел перед своей типографией. Сердце его сжалось при мысли, что он оставил все свои работы незаконченными. Доле захотелось бросить последний взгляд на тот закоулок, в котором находилась входная дверь.
Он вздрогнул от удивления и беспокойства. В чем дело? Дверь в глубине закоулка была открыта. Большой зал типографии с деревянным печатным прессом был широко открыт и ярко освещен. Два человека ходили по залу. Доле узнал их.
– Брат Тибо и брат Любен, – буркнул он.
Этьен Доле обладал той хладнокровной отвагой, которая оценивает опасность и направляет прямо на препятствие, которое она готова преодолеть. Доле бесшумно вошел в закоулок, остановился у двери и убедился, что монахи были одни. Они были заняты странной работой.
Они открыли небольшой тюк, в котором, видимо, принесли книги и брошюры. Они доставали пачки этих книг и расставляли их по полкам.
Доле вошел в типографию.
– Спасибо, братья мои, – начал он спокойным голосом. – Я как раз собирался сегодня утром навести порядок на полках.
Брат Тибо, державший кипу книг, от неожиданности уронил их на пол. Брат Любен, расставлявший книги на полке, обернулся. Оба оцепенели от изумления, побледнели и словно лишились дара речи.
– А с каких это пор, – продолжал Доле, – монахи стали взламывать двери? Как вы сюда вошли?..
– О, простите, мэтр, – забормотал брат Тибо.
– Как вы вошли? – повторил свой вопрос Доле. – Отвечайте! Или я поступлю с вами, как с ночными грабителями, и вы не выйдете отсюда живыми!
Шпага, блеснувшая у Доле под плащом, убедила благородных негодяев, что угроза серьезна.
– Нам открыли дверь! – жалобным голосом ответил брат Тибо.
– А что вы здесь делаете? Кто открыл вам дверь?
Доле нагнулся над распакованным тюком, откуда монахи брали книги.
Он взял одну из этих книг и побледнел.
– О, подлецы! – процедил он.
Все принесенные томики пропагандировали Новое учение. Каждого, у кого обнаруживали хоть одну из этих проклятых книг, приговаривали к пожизненному заключению. А если таким изданием владел книгопечатник, его ожидала смерть…
Доле всё понял. Он задумчиво посмотрел на монахов; в его взгляде не было ненависти, а только лишь некое болезненное удивление.
– А я вас сажал за свой стол! – сказал он. – И вы приходили ко мне как друзья, вы дружески жали мою руку…
Монахи растерянно переглянулись.
