Две жизни. Все части. Сборник в обновленной редакции - Кора (Конкордия) Евгеньевна Антарова

о том, зачем это олицетворение безнадежности поедет в оазис Дартана, как получил ответ сразу на все свои вопросы о ней. Взгляд, который она бросила на сына, подметив его обожающий взор, устремленный на И., взгляд, точно в зеркале отразивший обожание Деметро, был разгадкой для меня. Мать, обожавшая сына, пережила его обновление и переход в ученики Раданды, И. и Грегора как собственную личную драму, как разорение и опустошение собственного сердца. Любя его глубоко, она не сопротивлялась его стремлениям. Она сошла с его пути и не нашла себе места во Вселенной, где могло бы ее сердце зацепиться за какой-нибудь труд или радость, чтобы включиться в общую жизнь людей. Крах личной привязанности сделал ее тенью Деметро, и все в его пути казалось ей гибелью собственной жизни. Мне было глубоко жаль несчастную женщину, но я понимал, что никто ничего не мог сделать, чтобы облегчить ей ее путь, где без полной власти над обожаемым сыном она успокоиться не могла. Ее «Я, я, я» давило ее со всех сторон.

Я перевел глаза на сидевших по другую сторону Деметро сестер-математиков, и сердце мое радостно дрогнуло, точно я соприкоснулся с источником живой воды. И Роланда, и Рунка, как пылающие цветы, испускали силу тепла, мира, энергии. Не только прежней неудовлетворенности не было в лице младшей, не только жажды опеки и поддержки со стороны старшей не искала младшая, но она как будто была впереди по лившимся от нее струям спокойной энергии.

Трапеза была окончена, мы вышли все вместе вслед за Радандой и И. и направились к дому Деметро. Мне пришлось идти рядом с Леокадией. Женщина, очевидно, почувствовала мое доброжелательство к ней, так как не прошло и нескольких минут, как она мне сказала:

– Благодарю вас за то, что вы простили мне и моему сыну тот малопочтительный прием, который мы оказали Вам в нашем доме, хотя и знали, что вы пришли к нам от Учителя.

– Стоит ли вспоминать об этом неудачном поступке, который так давно был и не оставил никакого следа горечи в моем сознании? Если в эту минуту он всплыл в вашей памяти, то только для того, чтобы вы ярче и глубже подумали, как много раз мы теряем важные и нужные нам встречи только потому, что не вдумываемся вообще в великий смысл нашего дня, который весь только и состоит во встречах и подготовке к ним. Я прошу вас не огорчаться прошлым. Оно не существует более, вы сами восстанавливаете его из праха энергией ваших психических сил. Если бы вы могли ясно видеть, как мутится ваш дух в эту минуту в страстях скорби, горечи и беспокойства и как они мешают вам проливать радость и ловить Свет, который окружает вас и течет к вам целыми реками от И.! Но кора вашего упорного устремления только на одну рану сердца: «Сын отошел, для меня нет ничего больше в жизни» – кора непроницаемого вашего эгоизма – не позволяет ни одному лучу коснуться вашего сердца. Только те сердца, что достигли мира, способны воспринять невидимые, но, тем не менее, глубоко действенные благие силы, окружающие их. Успокойтесь, отодвиньте от себя постоянно давящую мысль о себе и думайте о пути вашего сына, если вы действительно его любите. Вы представляете себе только иллюзию материнской любви, на самом же деле погружаетесь только в инстинкт животной любви, лишенной первого человеческого элемента: отдачи. Простите, мы приближаемся к цели, кто знает, будет ли у меня возможность новой встречи и разговора с вами, – прервал я Леокадию, явно желавшую мне что-то возразить.

– Если ваша сила любви именно Сила той Жизни, что каждый из нас в себе носит, будьте бдительны в эти серьезнейшие минуты начала новой творческой жизни вашего сына и постарайтесь найти в себе примиренность. Только полное ваше самообладание, забвение себя и бесстрастие всех ваших мыслей и суждений в течение всего времени, пока Учитель И. здесь с вами, могут помочь Деметро сложиться в крепкую духовную единицу, где зло больше не сможет сломать его прекрасный и чистый творческий путь.

Мы подошли к дому Деметро. И. остановился, окинул каждого из нас пристальным взглядом, задержавшись несколько долее на Леокадии, и сказал голосом такой доброты, миролюбия и проникновенного внимания к каждому сердцу, что я радостно встрепенулся и получил еще один урок, что значит пощада Учителя.

– Остановитесь на минуту, мои дорогие друзья, не переступайте порога этого дома в смятенном состоянии. Глубоко-глубоко вверьте себя Великой Матери Жизни, вберите в сознание Ее закон целесообразности и понесите каждый в своем сердце ту силу доброжелательства к людям, до которой каждый из вас созрел. Перед началом каждого дела, каждой встречи и каждого нового творческого импульса сердца не надо стоять на перекрестке дорог и думать: «Куда? Как? Что могу я?» Но надо крепко стоять на твердой и пламенной дороге: «Любя, несу любовь, ею коснусь Любви встречного, а не телесной рамки его». Сосредоточьтесь. Вы войдете в дом, где люди много лет ждали момента этого свидания, и здесь воля к победе, любящая и стойкая, каждого из вас может помочь встречным только тогда, когда каждый будет в полной верности, то есть в полном самообладании. Только в этой силе духа, напряженного до крайних пределов любви и мира, самоотречения и радости служить ближнему по масштабам духовных сил каждого, может совершиться предельное, вдохновенное озарение каждого встретившегося вам.

Мы постояли в полном благоговейном молчании несколько минут, в течение которых я и мои дорогие спутники – я четко это чувствовал – взывали к Владыкам мощи, к Великому, через них познанному, Благому Милосердному, твердя имя: «Санат Кумара».

Мы двинулись дальше и прошли к веранде Деметро. И снова, как в первый раз, говор многих голосов донесся до моего слуха. Мы вошли в дом, И. пропустил первым Раданду, и вслед за обоими Учителями вошли все мы. Леокадия, точно пронзенная словами И., старалась не отходить от меня, шепча мне, что чувствует себя сильной и стойкой подле меня. Я узнал комнату Леокадии, куда входил первый раз в сопровождении сестер-математиков. Все было в ней как бы так же, и вместе с тем все было по-другому. Что бросилось в глаза: прежде всего – это огромное количество всевозможных работ, лежавших в порядке на многочисленных столиках Леокадии и Деметро, служивших прежде только столиками для еды. За каждым из столиков стояли фигуры мужчин и женщин, которым принадлежали разложенные на столах работы. И чего только тут не было! И тонкие кружева, и батистовые стопы белья и платьев, и изделия из слоновой