В шесть тридцать по токийскому времени - Эд. Арбенов

— Однако, что мы все о китайцах… Это — вчерашний день, — небрежно отбросил господин в сером то, чем восхищался только что и что защищал с таким старанием. — Мы потрудились на них, и потрудились на совесть… Дань прошлому отдана.

Он тоже вздохнул. Это была грусть, и, кажется, искренняя. Пояркову почудилась влажная искра в его глазах. Или господин в сером великолепно играл. Позже, много позже, Поярков узнал, что собеседник его действительно был нежно привязан к этому прошлому.

— Жить прошлым смешно и, простите, глупо. Вспоминать, и то изредка, вот так, за бокалом хорошего вина и в обществе единомышленника… — Он сделал паузу, взвесил свой довод, и он показался ему не слишком убедительным. — Лучше наедине с самим собой. Ваш Чжан Цзолин давно съеден червями, сын его Чжан Сюэлян предан анафеме… и китайские сапоги не модны.

Господин в сером манерно отвел руку с сигарой, и мизинец его, украшенный большим перстнем, поднялся вверх. Камень вспыхнул голубой короткой молнией и как бы подчеркнул благополучие его обладателя и значение того, что он говорит.

— Не надо работать на покойников, друг мой! Впрочем, вы, наверное, не работаете давно уже… Покойники, как правило, банкроты. Им нечем платить. А это немаловажное в нашем деле обстоятельство…

Он затянулся сигарой, выпустил дым и сквозь него посмотрел на Пояркова. Прищурившись, как смотрят в скрытое туманом и трудноразличимое.

— Есть в наше время не банкроты? — откликнулся Поярков.

— Преуспевающие обычно не банкроты. Им надо раскошеливаться, если хотят двигаться в нужном направлении, как говорят, смазывать колеса. Ведь когда торопишься, колеса должны крутиться быстрее.

Поярков отпустил подлокотники. Ему стало немного легче, он начинал понимать, куда зовет его собеседник, этот господин в сером.

— В общем, тут тоже необходимость.

— Пожалуй…

— Вы говорите от их имени? — пошел в открытую и Поярков.

— Да.

— Можно быть откровенным?

— Безусловно… Только откровенным, Борис Владимирович. У нас деловая встреча.

— Вы предлагаете работать на японцев, так я вас понял?

Человек в сером поднял руку со своим красивым перстнем:

— О, это не та откровенность! Называть хозяина не следует.

— Есть заменяющий иероглиф?

— Разумеется, но он появится лишь после того, как я услышу «да». Пока еще «да» не прозвучало.

Поярков почувствовал, что можно перейти в наступление:

— У нас, как вы сказали, деловая встреча… Условия?

Господин в сером встал и прошелся по кабинету. Он был доволен ходом беседы.

— Это другой разговор… Совсем другой. Будем считать, что «да» вы произнесли все же. Не возражайте, я не требую письменного обязательства, у меня нет записывающего аппарата и за портьерой не стоит свидетель… И я, тоже будем считать, предложил условия, вполне вас устраивающие. Вполне… — Господин в сером улыбнулся и вроде бы подмигнул Пояркову: не пропадете, мол. — Мы поняли друг друга. Этого достаточно на сегодня.

Он остановился, вынул из бокового карманчика галифе часы, нажал на кнопку — крышка, щелкнув, поднялась.

— Отметим время заключения договора… Девять часов сорок две минуты… Проверьте, Борис Владимирович!

Часы подплыли к лицу Пояркова.

— Я не ошибся?

— Нет. Девять сорок две… Хотя уже сорок три.

— Пусть будет сорок три. А теперь отдохнем… Катюша!

А, черт возьми! Свидетель все же был. Катя открыла дверь, и, сияющая, вошла в кабинет.

— Горькую несут!

Это был известный в китайских и японских шпионских кругах секретный агент, называвшийся то господином Ли, то сэром Стейлом, то капитаном Милкичем, то синьором Вантини. Настоящее имя его стало известно спустя несколько лет и Пояркову, когда в Англии вышла книга «Секретный агент Японии». На обложке стояла фамилия автора: Амлето Веспа. Был он китайцем итальянского происхождения.

В тот вечер в ресторане «Бомонд» Поярков, конечно, не знал его настоящего имени и вообще не предполагал о существовании человека с такой фамилией и с такой биографией. Почти одновременно, в начале двадцатых годов, они покинули левый берег Амура. Веспа, правда, чуточку позже и другим путем. Что он делал на левом берегу — осталось тайной, как и многое другое в его жизнеописании. Кажется, занимался проблемой извлечения золота из золотоносной жилы без применения кирки и лопаты. Сколько добыл благородного металла и добыл ли — тоже тайна, но кое-какие сведения о красной России вывез с собой в Китай и, главное, знание русского языка. Способность к языкам у Веспы была феноменальная. Он владел помимо итальянского английским, французским, датским, немецким, китайским, русским. Говорили, что, отправляясь в Россию, Веспа уже знал русский.

Работая на китайцев, Веспа завоевал не только авторитет, но и положение — он считался одним из главных агентов государственной секретной службы. Несколько раз ему приходилось скрещивать оружие с «японским Лоуренсом» — Доихарой Кендзи, и не всегда Доихара выходил победителем. Далеко не всегда.

Японцы пытались, и неоднократно, убрать Веспу, так же как убрали его друга Суайнхарта, но он умел вовремя ускользать. Чутье у него было отличное. Маньчжурские события застали господина Ли, или, как он назывался в то время, капитана Милкича, в Харбине. Вероятно, он мог бы исчезнуть, ему ничего не стоило перебраться в Южный Китай, но не исчез. Ждал чего-то. Возможно, воцарения Пу И: все-таки молодой император был отпрыском Цинской династии и по идее мог защищать интересы Китая. Ничьи интересы Генрих Пу И не защищал — он оказался марионеткой и действовал по указке японцев. Оставались еще силы, возглавляемые чжанцзолиновским сыном, им тоже мог быть полезен Веспа. Но и первому и второму капитан Милкич не понадобился. А японцы шли по следу китайского агента и легко накрыли его.

Они могли убить Веспу. Здесь, на почти собственной территории, ничего не стоило пустить в расход бывшего противника. Об этом никто не узнал бы. Но Доихара Кендзи решил, что выгоднее сохранить капитана Милкича, и не просто сохранить, а сделать его японским агентом. Бывшие враги стали союзниками. Амлето Веспа вошел в ударную группу японской разведывательной службы в Маньчжурии.

Одним из важных поручений Веспе был поиск человека для осуществления чрезвычайно секретной акции на левом берегу Амура. Доихара назвал эту акцию выходом за линию «черного дракона». Амур назывался рекой черного дракона. Поиски привели Веспу на Биржевую улицу к подъесаулу Пояркову.

Он знал этого эмигранта, подрабатывавшего шитьем сапог для китайских чиновников. Не лично. Существовала целая сеть информаторов среди белогвардейцев, осевших в Харбине, Дайрене и Сахаляне, и каждый русский, оказавшийся в Маньчжурии, был на учете. Поярков давно попал на мушку, давно его фамилия фигурировала в делах китайской жандармерии. Не запятнанная ничем антикитайским фамилия. И антиэмигрантским тоже. Напротив, он характеризовался как лояльно настроенный по отношению к правительству и к белому русскому офицерству. Его стали втягивать в «Союз монархистов», и он вошел в него, позвали в «Союз казаков» — дал согласие. Не получалось того же с «российской фашистской партией». Он посещал по приглашению Факелова и Радзаевского митинги, где славили дуче и клялись сжечь на кострах прогнивший мир демократии, но вступать в партию поклонников свастики не торопился. Поярков все спрашивал: «А как с царем? Царя, выходит, не будет? Мы, казаки, установлены государем. Мы его оплот!» Над ним смеялись, но считали не совсем потерянным для дела человеком. «Мы царя-то из твоей головы выбьем. А остальное нам подойдет…»