Крамола. Книга 1 - Сергей Алексеев

Вот и котомка за плечами, и посох руку холодит. Длань старца на плечо легла.

— Пошли же, отрок. Путь наш далек…

Оборотился княжич — у ворот стоял отец, а под десницею его — братья, и ветер волосы на главах перепутал…

Да где же мать?!

Хоть бы одним глазком позреть ее… Вон руки! Руки на решетке окна светлицы! Мать?

А под ногами уж и степь ковыльная трепещет. И скрылся терем, сторожевые башни прикрылись лесом, и Подол истаял на земле под жарким солнцем. Но долго перед взором средь белых облаков лежали руки на витой решетке окна ее светлицы. И само окно, оставив терем, улетело в небо и утвердилось в куполе его.

— Что ж стану делать я у волхвов, старче? — спросил Олег. — Неужто смысленным кудесникам не жаль лишать меня и матери, и крова милого, и отчизны родной? Велика ли цена ученью вашему, коль так безжалостно оно? Коль душу ломит мне?

— Душа твоя подобна сотам в борти: пуста еще и, аки воск, мягка, — проговорил старик. — Страшиться нет нужды, не сломится она. Ты ж ныне — пчелка, княже. Летая от цветка к цветку, ты станешь собирать нектар познанья и заполнять пустые ячеи.

— Сколь долго ж будет сие учение, старик? И хватит ли терпенья мне?

— Прежде, отрок, я проведу тебя кругами живота людского, — возвестил кудесник. — Познанью грош цена, коль им ты станешь набивать утробу, а в сытости дремать. Я сердце выну из твоего лона. И людям брошу! И ежели оно засветится, то люди позрят его, поднимут и передадут тебе. Однако наперед пройдет оно сквозь руки тьмы людей, сквозь свет и мрак. И коль не остудят сии руки сердца — ведь теплым сердцем каждый греться рад! — и ежели не погубит его страсть и прелесть не изъязвит, то рок тебе — служить богам. А иначе — ты станешь человеком, княже. Получишь свой удел и править будешь, и ходить в походы, защищая Русь. Но в сонмище людском, среди обид и страстей ты будешь верен правде, и не поднимется твоя рука на брата, ибо, согретый твоим сердцем, он брат тебе втройне. И к красоте причастен будешь ты, поскольку правда в красоте сокрыта. Она аки жемчуг в перламутре раковин. Отныне пред тобою, отрок, два пути — небесный и земной.

— Егда же, старче, я вернусь под отчий кров? — крепился княжич, но в очах его таились слезы. — Мне не позреть уж более живыми ни мать свою, ни братьев, ни отца, пока я послухом твоим с тобой скитаться буду и собирать нектар. Кому ж я понесу его, коль стану одинок?

— Печаль твоя понятна мне, — и в старческих очах возникла радость. — Учение недолгим будет, и никто в гнезде твоем состариться и умереть не сможет. Но для тебя же, отрок, минет вечность. Абы познания достичь, осмыслить мирозданье, тебе бы не хватило и трех жизней. А посему с тобой вкупе мы ступим ныне на тропу Трояна. Земной тропой я поведу тебя сквозь мир Живых, а после мы пойдем тропой небесной сквозь молчаливый мир — мир Мертвых. И лишь тогда подвластно будет Время.

— А есть ли путь назад? — спросил Олег, волнуясь и теряя голос. — Мир тот в одну лишь сторону пускает!

— Назад пойдешь один, — поведал старец. — Я ключ тебе вручу от всех дверей, а сам же там останусь. Теперь ты мой наследник. Но не престол получишь от меня — всего лишь ключ, абы ходить тропой Трояна.

— А вкупе нам назад пути не будет? — испугался княжич. — Ты умрешь?

— Да, — отрок, я умру. Да смерть моя мне будет и награда, — утешил старец. — Ты будешь жить — и я в тебе! И снова стану леп и молод. Твоими же очами мир увижу я. Ты же, взрастивши чад своих, вложи им помыслы свои и душу. И вновь воскресну я! И ты воскреснешь! Так много поколений мы будем жить. Так жили ранее, в далеких временах, и будут жить еще, пока земля стоит, пока стоит на свете Русь. А ежели рок назначен тебе будет богам служить — ты тоже не печалься. Единожды взяв отрока, аки я взял тебя, ты передашь ему наследство. Все повторится, и жизни не прервется ход. Служа богам, ты служишь людям.

— Нет, старче, я не верю! — воскликнул княжич. — За смертью мрак и ничего нет боле! Закрыты очи, дыханья нет! И труп смердит… А из сырой земли уже не встанешь! Я зрел на бранном поле кости. Они мертвы. Нет жизни в них!

— Аки же бо стояла Русь, коль с человеком умирало все? — промолвил старец и с древа лист сорвал. — Позри сюда, несмысленный мой отрок. Се лист, на нем рисунок древа. Он вырос на ветвях, он светом насыщался, на ветрах трепетал, но минул срок — сронился наземь, почернел и перстью разлетелся. Зачем он жил? Абы исчезнуть в бездну?.. Нет, княже, сей лист — позри! — он дерево взрастил! Он жизнь свою, свое тепло и свет — все древу отдал и, оставив почку, покинул ветвь. Позри! — прикрикнул старец и дланью указал на древо черное. — Сей дуб огонь палил. На нем сгорели листья — он умер! Хоть ветви есть, есть ствол и корни… Так и человек живет на древе, аки лист. Сорви его — и древу больно, и человека нет.

Разжал ладони старец, и понесло листок по травам, по земле, забило в щель между камней — он зелен был и мертв уже…

— И не прирастить его, коль сорван, — продолжал кудесник, — ни чарами не воскресить, ни молитвами. Сей лист не просто мертвый. Он лишен Пути. Такая кара страшнее смерти. Ибо созревший лист, взращая почку, жизнь древу продолжает. И павший наземь — еще живет и полезен ему: от стужи корни укрывает, а превратившись в тлен, удобрит землю… Бессмертен человек, и жизнь его бессмертна, покуда служит древу своему, покуда не лишен Пути.

— Ты сказывал, есть два пути? — задумчиво промолвил княжич. — Куда же путь другой? Куда ведет он?

— Оба — к Правде, — успокоил старец. — Земной — короткий путь; небесный — бесконечен.

Шумели листья над главой, тянулись к свету, давая древу сень. А в кроне веселились птицы…

Земля, окрученная радугой, купалась в маре, и жаворонок пел под разноцветным коромыслом, звенел, как колокольчик под дугою, и лошади неслись, вздымая пыль. Весна себе ни чести не искала, ни славы не жаждала на поле брани, а исполчилась вкупе с солнцем и одолела зимнюю хворобу. И сей союз благословенный, сей мир, навеки заключенный, неодолим был, и трава, пробив земную хлябь, тянулась к небу. Взломав коросты почек, новорожденная листва развертывала ушки: лес слушал птиц, лес жмурился от солнца и заводил весенний хоровод.

От запаха земли открытой, от свежих трав и вольного простора взыграли кони, понесли наметом, сбивая тяжесть с застоялых ног, но, тучные, так скоро притомились…

Настигла Игоря княгиня и стременем коснулась стремени мужа. Понур был князь. Весенний свет и дух земли его не радовали, в очах зима еще не отступила…

— Зачем в Путивль скачем? — спросил он холодно и гриву лошади своей расправил, расчесал. — Все спутано! Конюшего побью…

— По сыну своему тоскую, — призналась, Ярославна. — Тревога в сердце… А коль она на сердце матери ложится — знать, чада кличут, знать, беда случилась с ними.

— Да полно, — отмахнулся князь. — Твой первенец Владимир давно ли был у нас?.. Ответь же мне, зачем мы скачем?

Седло свое оставив, Ярославна спустилась наземь и рукой взялась за стремя Игоря.

— Мой господин… Покорна я тебе была и слова поперек сказать не смела. Таков уж мой удел… Но ныне я скажу!

— Послушавший жену — да сам мудрец ли? — усмехнулся Игорь и понукнул коня.

— Послушай же меня, о ладо! — воскликнула княгиня, и огонь блеснул в ее очах. — Ты сына волхвам отдал — не забыл ли? Ты имени его не помнишь!.. А меня он кличет, и глас его я слышу повсеместно!.. Се чибис закричал, а я Олега слышу… Нет мочи, князь! Верни мне сына!

— Ты ведаешь, не в силах я, княгиня, — он поднял Ярославну, посадил в седло. — Мне нет пути тропой Трояна…

— А чудится — он близко, рядом! И с ним беда! Или вот-вот случится! Окрест Путивля… Горит его сердечко, полыхает! Он рвется к нам! Позри: сияет радуга! Се знак! Се путь его!

— Не верю я…

— Не веришь? Отчего же?

— Предречения твои несбывны, Ярославна. Я же, послушав, томлюсь теперь, и главу преклонить ко сну невмочь. Доселе я видениями во снах страдал, а ныне бессонницей страдаю. И наяву ко мне приходит дядя мой, казненный Игорь. И мщенья жаждет, меч свой подавая…

— Твою беду руками разведу! Утешь же ты меня! Молю, скажи, нет ли вестей тебе от сына? Не скрыл ли ты беды и горя?

— Тебе же ведомы все тайны! И скрыл бы я — ты в миг один узрела б, — недобро усмехнулся князь. — Взожгла бы уголья и травы бросила, провидица. Иль птиц послала бы… Ты же колдунья, чародейка, гораздая предвидеть волю неба!

— Не смейся, ладо! — взмолилась Ярославна. — Коль знал бы ты, владеющий мечом, как тяжко чарами владеть! Как жить невыносимо, грядущее познав! Печально как разлуки ждать!

— Ты сказывала мне — я избран небом! — князь вдруг разгневался, рванул поводья. — Избрание сие покоя не дает! Огонь в груди пылает, душа горит!.. Коль ты сказать не вправе, зачем я нужен небу, открой хотя бы срок, когда я призван буду! Ты же ведаешь грядущее! Когда начнется путь мой, дабы исполнить свое предназначенье! Поверь, кудесница, устал я ждать. Мучительно взирать на небеса из часа в час. Я ведь земли не вижу. И спотыкаюсь!