Таинственное убийство Линды Валлин - Лейф Перссон

Еще через полчаса жертва находилась на пути в больницу Кальмара, полиция прибыла на место, огородила все вокруг и начала опрашивать первых свидетелей. Четверть часа ждали кинолога с собакой. Короче говоря, полицейская машина заработала на полную мощность, и патрули, которые скоро стали прочесывать район, уже имели приличное описание внешности преступника в качестве подспорья в своей работе. По словам старшей сестры и ее подруги, тот, кого они искали, очень походил на злодея, описанного жертвой последнего нападения в Векшё. Им особенно запомнились его татуировки. Широкие синие полосы, напоминавшие змей или, пожалуй, драконов. На обеих руках от плеч до запястий.

— Не нравится мне это, — сказала Анна Сандберг, когда вместе с коллегами вошла в здание полиции в Кальмаре и вспомнила о своем собственном деле в Векшё, которое самое позднее завтра собиралась закрыть как ложное заявление.

— Ты о татуировках? — спросил Саломонсон.

— Да, — ответила Анна. — Не нравится мне это.

— Не бери в голову, — попытался утешить ее Адольфссон. — Сегодня каждый уважающий себя хулиган имеет подобные наколки. У них тело обычно выглядит как китайский ковер.

— С этим все ясно, и ты можешь расслабиться, Янне, — сказала Сванстрём и ободряюще помахала стопкой документов Левину, который сидел сгорбившись перед своим письменным столом над грудами совсем других бумаг.

— Я внимательно слушаю. — Левин откинулся на стуле.

— Оказывается, все было не так просто, как я думала, — констатировала Ева Сванстрём. — Но вот как развивались события на самом деле, если верить Маргарете Эрикссон, с которой я недавно разговаривала. А у этой дамы, похоже, полный порядок с головой. Вдобавок она председательствует в их квартирном товариществе.

Приблизительно три года назад, примерно в то время, когда они окончательно образовали жилищное товарищество, Маргарета Эрикссон продала свою квартиру на втором этаже Мариану Гроссу, тогда переехавшему в их дом. Одновременно она купила себе апартаменты на самом верху, где проживает сегодня, у своей соседки Лотты Эриксон, матери Линды. А сама мать Линды переехала на первый этаж в квартиру, где и живет с тех пор и где месяц назад убили ее дочь. Там изначально находился офис, потом помещение сдавали в аренду, затем оно стояло пустым в связи с созданием товарищества. И именно мать Линды, а не товарищество владела им.

Маргарета Эрикссон явно хотела иметь помещение побольше, пусть и жила одна, — продолжала Сванстрём. — Во-первых, ей требовалась пара комнат под офис для ее бухгалтерской деятельности, во-вторых, она продала свой летний домик, от которого осталась масса старой мебели. Ее она собиралась сохранить, и для этого ей необходимо было место.

— В то время как Лотта Эриксон могла обойтись жильем поменьше, поскольку дочь съехала от нее, — констатировал Левин.

— Да, — подтвердила Сванстрём. — И зачем я тебе, собственно? — добавила она с улыбкой.

— Там заслуживает внимания еще пара вещей, — заметил Левин.

— Я так и знала, — вздохнула Сванстрём. — Если мы пойдем по порядку, и если тебя интересует, не являются ли родственниками Маргарета Эрикссон с двумя «с» и Лотта Эриксон с одним «с», то ответ отрицательный.

— До этого я уже дошел своим умом, — усмехнулся Левин.

— Не самая сложная задача, — подколола его Ева Сандстрём. — Я все поняла сразу же, проверив их прошлое. Маргарета Эрикссон пишется с двумя «с». Обычное или, по крайней мере, самое обычное написание, и такую фамилию она носила с тех пор, как вышла замуж. Лотту Эриксон изначально звали Лизелотт Эрикссон с двумя «с». Ее полное имя Лизелотт Джанет Эрикссон. После замужества она стала Лизелотт Валлин Эрикссон, а после переезда в США изменила написание своей фамилии на Эриксон с одной «с». Лоттой ее называли всегда, еще с детства. Когда она развелась и возвратилась домой, прежде всего избавилась от добавки Валлин, а примерно год спустя ходатайствовала также об изменении имени. И уже в течение восьми лет числится во всех документах как Лотта Лизелотт Джанет Эриксон.

— Ага, да, — пробормотал Левин.

— Ты думаешь, преступник сначала позвонил не в ту дверь? — спросила Сванстрём.

— Да, — подтвердил Левин. — Так мне кажется. Это ведь Маргарет Эрикссон заявила в газете, что у нее и у матери Линды одна и та же фамилия. Хотя это фактически твоя заслуга. Именно ты предположила, что речь могла идти о старом любовнике, который неожиданно появился как черт из табакерки.

— Для встречи с Линдой, — продолжила его мысль Сванстрём. — Но ошибся и позвонил в дверь прежней квартиры. Ты уверен в этом? Ей же было не больше восемнадцати, когда мать жила на самом верху.

— Ради встречи с Линдой, или с ее матерью, или с обеими. Больше мне фактически ничего не известно, — сказал Левин и смутился. — Хотя возможно, все это совершенно неинтересно.

— Появиться у своей старой любви… среди ночи через три года… Думаю, я в любом случае сначала попробовала бы позвонить, — сказала Сванстрём.

— Ты имеешь в виду телефон? Именно об этом в качестве следующего задания я собирался попросить тебя. — Левин еле заметно улыбнулся. — Полагаю, нам надо проверить, не поменяла ли Лотта Эриксон номер.

— Сейчас, когда мы все равно уже за все это взялись, — констатировала Сванстрём.

— Точно, — кивнул Левин. — Точно.

«Почему бы еще раз не выстрелить в ночи?»

— Что ты думаешь об изнасиловании в Кальмаре, Рогерссон? — поинтересовался Бекстрём, едва сунул нос в комнату коллеги.

— Ужасно грустная история, — ответил Рогерссон.

— Она имеет какое-то отношение к нам, я имею в виду — к Линде?

— Ни малейшего.

— Тогда ты думаешь точно так, как я, — констатировал Бекстрём.

— Нам придется смириться с этим, — заметил Рогерссон и ухмыльнулся.

— Я спросил Кнолля и Тотта тоже. Просто на всякий случай, — сообщил Бекстрём.

— И что они?

— Кнолль не верит в это, но у него, похоже, есть небольшие сомнения. Ему кажется, что, пожалуй, стоит поговорить с коллегами из группы ВИКЛАС.

— А Тотт как считает? — спросил Рогерссон.

— Говорит, конечно, что не верит, но предлагает в любом случае все проверить и обменяться парой слов с коллегами из ВИКЛАС.

— Сенсационные мнения. Как они до всего этого додумались? — усмехнулся Рогерссон.

— Потом я спросил и Левина, — сообщил Бекстрём.

— И что он думает?

— Хочешь услышать буквально?

— Естественно.

— С оговоркой, что все сведения Левина о кальмарском деле сводятся к описанию, полученному им по телефону от коллеги Сандберг, он все равно придерживается почти невероятной версии, что речь идет о том же самом преступнике, как и в случае с Линдой.

— Левин верен себе, — проворчал Рогерссон. — Кстати, как думаешь, может, нам наплевать на все, слинять домой в отель и пропустить по паре холодного пива перед едой?

— Я обеими руками за, — расплылся в улыбке Бекстрём.

— Включи четырехчасовые новости, — попросил Рогерссон, когда они уже два часа просидели в номере Бекстрёма и успели приговорить по две банки холодного пива.

— Зачем? — удивленный Бекстрём потянулся за пультом телевизора.

— Просто интересно, цела ли еще моя комната, — пояснил Рогерссон.

— Какая ужасная история, — сказал Бекстрём пять минут спустя, выключая телевизор. — Эти идиоты взорвали окно оперативного центра Морды. Если Морда всему причина, он явно совсем свихнулся.

— Я поболтал с парнями из управления после обеда, — сообщил Рогерссон. — У них точно такое же мнение, как и у тебя.

— Да, все правильно, — еще раз подтвердил Бекстрём.

— Какая ужасная история, — констатировал он еще через пять минут.

— Наверное, все было как в Гранд-отеле в Лунде, — предположил Рогерссон. — Он приохотился к зеркалам в ванной.

— Или что-то перепутал, — поделился своим мнением Бекстрём. — Пожалуй, просто попытался застрелиться. Немудрено при таком-то подбородке. Хотя дело, возможно, не в этом.

— А в чем тогда? — спросил Рогерссон.

— Каждый раз, видя себя в зеркале, он стреляет себе в лоб, хотя бы в свое отражение, — сказал Бекстрём.

48

Сны приходили теперь все чаще. Снилось то лето почти пятьдесят лет назад, когда он получил свой первый настоящий велосипед и отец научил его кататься на нем. Хотя во сне в ту ночь он видел не свой огненно-рыжий «Крессент Вэлиант», а папу и маму.

То было странное лето, когда казалось, отпуск отца никогда не закончится. И в конце концов он спросил: «Сколько дней у тебя отпуск, папа?»

Сначала отец выглядел немного странным, но потом рассмеялся и потрепал его по волосам, и все снова стало как обычно.

— Он продлится до тех пор, пока я не научу тебя кататься на велосипеде, — ответил отец. — На это уйдет время, а работа никуда от меня не убежит.