Любовь и разлука. Опальная невеста - Сергей Степанов

Когда жених и невеста сошли с крыльца, ясельничий Богдан Матвеев сын Глебов подвел государева аргамака. Конь был легок и тонконог, но так свирепо бил копытом, подкованным посеребренной подковой, что ясельничий едва удерживал его. Возведя царя на обитые бархатом мостки, бояре вдели его ногу в стремя и посадили на коня. Михаил Федорович нетвердо держался в седле и со страхом ждал, что застоявшийся аргамак сбросит его наземь. Он бы пошел пешком, но обычай требовал, чтобы жених ехал к венчанию верхом. Хорошо, что ехать пришлось всего два десятка сажень. Взопревший от волнения ясельничий вел аргамака под уздцы, не давая ему показать дикий норов.

Невесту вместе с тысяцким и дружками невесты усадили в сани, запряженные двумя гнедыми конями. Перед свадебным поездом шествовали каравайники князья Федор и Петр Волконские да Осип и Иван дети Чемодановы. Они несли носилки с караваями хлеба, покрытыми бархатом и атласом. За каравайниками выступал протопоп с крестом. Большая сваха подметала дорогу, младшая сваха из предосторожности убирала перед поездом камни, на которые могло быть напущено колдовство.

У входа в соборную церковь Успения Пречистой Богородицы царю помогли спешиться, и он с облегчением ступил на твердую землю. Жених и невеста вошли в собор, их подвели к амвону, на котором лежали крест и Евангелие. Окольничий Борис Репнин суетливо расстелил под ногами новобрачных золотую объярь. Царя держал под руку дружка князь Пожарский, а царевну – княгиня Черкасская. Протопоп, облачившийся в церковное одеяние, начал чин венчания. Провозгласив великую ектению, он прочитал иерейские молитвы. С царя сняли шапку Мономаха, с невесты кику. Протопоп возложил на головы новобрачных венцы и трижды возгласил тайносовершительную молитву «Господи, Боже наш, славою и честию венчай их». После возглашения прокимена и чтения Апостола и Евангелия протопоп поднес царю и царице чашу с красным фряжским вином и дал отпить по глотку. Венчающихся трижды обвели вокруг аналоя. Певчие пели тропари «Исаие, ликуй…», «Святии мученицы…», «Слава Тебе, Христе Боже…». В завершение с новобрачных сняли церковные венцы. На голову царя опять возложили шапку Мономаха, а на голову невесты – высокую кику.

Обвенчав царя и царицу, отец Максим произнес поучение:

– Жена у мужа должна быти в послушестве и друг на друга не гневатися, разве некия ради вины мужу поучии ея слегка жезлом, занеже муж жене яко глава на церкви. А теперь поцелуйтесь яко муж и жена!

Протопоп чуть-чуть приподнял белый покров. Михаил Федорович неловко прикоснулся губами к губам невесты, столь же холодным, как ее рука. Все вышли из собора под перезвон колоколов. Молодых осыпали золотыми монетами. Перед Грановитой палатой их встретили отец и мать Долгоруковы, ставшие после венчания ближайшей родней царя. Под сводами палаты были накрыты столы для брачного пира, столь великолепного, что его уподобляли царствию небесному. Царя и царицу усадили на чертожное место, перед которым стоял отдельный стол. Такой же стол, покрытый двумя скатертями, был приготовлен для патриарха Филарета, вскоре вступившего в палату в сопровождении Долгоруковых. Для гостей предназначались два длинных стола: большой, за которым сели родня невесты, тысяцкий, дружки и знатнейшие из бояр. За кривым столом разместились все остальные. Пока бояре рассаживались, гусляры пели:

Уж вы сели, вы сели, все бояры, да бояры,Уж вы сели, вы сели, поезжаны, поезжаны даУж вы сели, вы сели все по местам, да по местам,Ровно ясны соколы по гнездам.

Протопоп осенил крестом новобрачных и гостей, благословил трапезу. Начался брачный пир. По знаку дворецкого князя Данилы Мезецкого в Грановитую палату вступили две сотни стольников в кафтанах, расшитых серебряными нитями. На головах у них были высокие шапки из черных лис, на груди висели золотые цепи. Каждый стольник нес тяжелое серебряное блюдо. Некоторые блюда были столь велики, что их приходилось держать за серебряные ручки двум крепким стольникам. На блюдах громоздились горы дичи: зяблики, начиненные солеными лимонами, тетерева, начиненные сливами, куропатки под шафрановым соусом, а также пупочки, шейки и печени лесных птиц. На больших блюдах едва умещались зажаренные целиком бараны и кабаны. Стольники шли нескончаемой вереницей, показывая яства гостям. Обойдя кривой стол, они круто разворачивались на красных каблуках и уходили обратно в дверь. Через короткое время они вернулись, неся блюда, на которых лежала порубленная дичь. Блюда поставили на столы.

Большой стол наряжали Иван Шереметев да Григорий Плещеев, в кривой стол смотрели Борис Шереметев да Иван Глазунов-Плещеев. Они накладывали в серебряные мисы мясо, зорко следя за тем, чтобы никто не остался обделенным. В углу палаты возвышался поставец, уставленный серебряными и позолоченными кубками. Бояр и поезжан потчевал окольничий князь Федор Лыков. У поставца трудились с дюжины чашников, не поспевавших цедить вино в кубки и чашки. Запыхавшиеся стольники носили лучшее вино из погребов Питейного двора. В чаши лились потоки алкана, тентина, сека, романеи, кинареи, мармазеи, мушкателя, бастра красного и белого, ренского и других вин.

Песенники затянули величальные песни. Величали жениха, пели о ненаглядной красе невесты, неподвижно сидевшей рядом с царем под белым покрывалом. Михаил Федорович, заслышав величальную песню про буйные кудри, невольно усмехнулся, тронув изрядно поредевшие спереди волосы.

На ком кудри русы?Ой, люли-люли, на ком русы?На государе русы на плечах лежат,По плечам лежат, словно жар горят.Словно жар горят, жениться велят.

Наступил черед рыбных блюд. Для дворцового обихода рыбный запас поступал из понизовых городов, из Нижнего Новгорода, Казани, Астрахани. С царских рыболовных промыслов привозили осетров и белуг просоленных, да осетров и белуг, рассеченных по звеньям в рассоле в бочках, да белужьи и осетринные спинки и черева сухие и вялые, да в бочках же просоленные стерляди, да белужью и осетриную зернистую и паюсную икру, белорыбицу, вяленную прутьем. С северных краев, с Великого Новгорода и Ладоги, из Вологды, от Архангельского города, с Кольского острога везли лосося и семгу. Опричь того, в самой Москве для царского обихода держали в садках и прудах живую рыбу: щук, лещей, судака, окуней.

Глубокие серебряные ведра были доверху наполнены черной осетриной икрой, сваренной в маковом молоке. Перед женихом и невестой ставили лакомые блюда, но они к ним не притрагивались. Михаил Федорович с волнением ждал третьей перемены блюд. И вот наступил черед жареных лебедей. Это блюдо считалось главным на пиру, поэтому его вносили с особой торжественностью. Все стольники переменили платье. Теперь на них были кафтаны, расшитые золотом и жемчугом. Вместо серебряных блюд появились позолоченные. На каждом из полусотни позолоченных блюд красовался лебедь в белоснежном оперенье, изогнувшийся, словно живой. Стольники пронесли блюда вдоль двух столов и вышли из палаты. Царь надеялся, что жареных лебедей будут долго освобождать от украшения из перьев. Однако повара и их помощники на диво быстро справились со своей работой. Вскоре стольники вернулись с разрубленной птицей и поставили блюда на столы. Сердце Михаила Федоровича тревожно забилось.