Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - Дмитрий Яковлевич Травин

Подобная логика касается практически всех сфер государственной деятельности. В революцию решения, принятые властью, не выполняются, и это усугубляет хаос, порожденный самим фактом кровавого народного восстания или даже сравнительно мирной смены правительства оппозицией, желающей править по-иному.

Гайдар в своей маленькой книге не подвергает анализу теории оппонентов, и это, наверное, можно считать недостатком работы «Смуты и институты». Но косвенным образом он высказывается о тех «теоретиках», которые плохо представляют, как устроена реальная жизнь. Говоря о последствиях вторжения американцев в Ирак (а оно было у всех на слуху в те годы, когда писалась книга), Гайдар фактически обрисовал проблемы революционной ситуации. «Те, кто принимал решения, не понимали, что после исчезновения с улиц полиции старого режима грабежи, перебои в энергоснабжении станут элементами ежедневной жизни, что многие привычные установления (например, низкие цены на бензин) можно поддерживать, лишь имея действующие пограничные и таможенные службы, что с их исчезновением дефицит нефтепродуктов, холод и голод станут острой проблемой» [Там же: 13]. Хотя формально Ирак страдал не от революции, а от вторжения извне, последствия были аналогичны – распад худо-бедно работавших ранее институтов, вызванный смутой и хаосом.

«Цивилизация – очень хрупкая конструкция»

Здесь может возникнуть вопрос: какое отношение имеет гайдаровская реформа к трагическому опыту различных революций? Почему мы говорим о том, что Гайдар глядел на революционные процессы изнутри? Дело в том, что главное в революции – вовсе не выстрел «Авроры», не штурм Бастилии или Зимнего. Даже не казнь монарха. Как романтические, так и трагические моменты могут в революции быть или не быть. Но настоящим признаком всякой смуты является распад государственных институтов и хаос, им порожденный. По этому критерию наши события 1988–1993 годов можно вполне отнести к числу революций.

Политическая реформа, затеянная Михаилом Горбачевым в 1988 году, привела не столько к демократизации общества, сколько к двоевластию и даже многовластию, за которым последовал хаос политический. А экономическая реформа Николая Рыжкова обусловила хаос экономический: денежную эмиссию, которая постепенно смела с полок магазинов остатки товаров, и дезорганизацию работы предприятий, замерших между уже не работающим планом и еще не функционирующим рынком. К августу 1991 года распад институтов, как политических, так и экономических, стал столь явным, что путчисты попытались навести порядок, взяв власть в свои руки, но даже этого из-за царящего в силовых структурах хаоса сделать не смогли. Так что Гайдару пришлось действовать с политической и экономической точки зрения именно в революционной ситуации, хотя в плане военном мы, слава богу, отделались малой кровью, если сравнивать с Францией конца XVIII века, Россией 1917–1921 годов или Испанией второй половины 30-х годов ХХ столетия.

«Цивилизация – очень хрупкая конструкция» [Там же: 38], – написал Гайдар. Это он ощутил на собственном опыте, застав «конструкцию» в полуразрушенном состояния в тот момент, когда Ельцин поручил ему реформировать экономику. Книга «Смуты и институты» представляет собой анализ той революционной картины, которую видел Гайдар своими глазами, на фоне тех революций прошлого, которые описываются многими профессиональными историками, но часто без глубокого понимания всей логики событий, связанной с распадом институтов. В отличие от таких (иногда очень обширных) работ Гайдар кратко описывает русскую смуту 1917–1918 годов, сосредоточивая внимание не на боях за власть, не на энтузиазме масс и не на портретах великих революционеров, а на том, как исчезали власть, порядок, приличная еда, боеспособные части армии, транспортное сообщение и практически все то, что отличает любое нормально функционирующее государство – даже самое бедное и отсталое. Когда видишь весь этот фон, понимаешь, что, хотя гайдаровская реформа по программе действий была похожа на реформы Вацлава Клауса в Чехословакии и Лешека Бальцеровича в Польше, обстановка, определившая ход событий, у нас напоминала, скорее, обстановку времен великих революций далекого прошлого. И это наложило свой отпечаток на все наши события начала 1990-х годов.

Годы спустя, когда пришлось обсуждать эту ситуацию на экономическом семинаре, которым руководил один из основателей Чикагской экономической школы профессор А. Харбергер (там были его ученики, работавшие министрами финансов, председателями центральных банков многих стран мира), на вопрос, что, на взгляд столь опытных людей, в этой ситуации надо было делать, министр финансов одной крупной страны ответил: «Застрелиться. Остальные решения хуже» [Там же: 136].

Может показаться, что, приводя этот случай, Гайдар стремится объяснить, насколько тяжело ему лично было решать проблемы России в 1991–1992 годах. В какой-то мере это, наверное, и впрямь так. Но когда данный пример приведен в узкоспециальной научной работе, а не в интервью, рассчитанном на миллионы зрителей, важнее другое. Это – характеристика революционной ситуации, четкий и лаконичный рассказ о том, как важно любой стране не попасть в такое положение, когда даже министрам проще застрелиться, чем найти реалистичные решения.

У революции нет цели

В концепции Владимира Мау – это лишь механизм решения задач

Книга Владимира Мау «Революция: механизмы, предпосылки и последствия радикальных общественных трансформаций (М.: Издательство Института Гайдара, 2017) продолжает исследование, начатое автором более 20 лет назад (совместно с Ириной Стародубровской) в работе «Великие революции от Кромвеля до Путина» (М.: Вагриус, 2001). Основной тезис новой книги выглядит совершенно парадоксально. У революции в целом нет цели. Она «не может быть успешной или неуспешной. Успешным или неуспешным может быть политическое развитие событий для отдельных лидеров» [Мау 2017: 323].

Научный и «бытовой» взгляд на проблему

Парадоксальность такого подхода состоит в том, что он полностью противоречит нашему привычному, «бытовому» взгляду на революцию. Ведь обычно ее у нас представляют как целенаправленный процесс, осуществляемый революционерами ради достижения неких целей. В лучшем случае люди, размышляющие о революции, признают, что ее ход зависит не только от субъективных намерений разного рода деятелей, но и от множества объективных обстоятельств. В худшем – строят конспирологические теории, согласно которым маленькая группка революционеров может устроить заговор, обмануть наивный народ и разрушить государство для достижения своих целей. Но в книге Владимира Мау вопрос о том, кто и ради чего делает революцию, – казалось бы, главный для ее понимания – вообще уходит в сторону и становится частной проблемой. Объясняется это вот чем.

Каждый революционер желал бы, наверное, прийти к своим целям быстрым, коротким путем, без перенапряжения сил, вызванного революционным хаосом. Реформа всегда обходится «дешевле» революции, но, к сожалению, не всегда возможна. И вот, когда государство рушится, утрачивая способность не только проводить необходимые реформы, но даже обеспечивать текущую жизнедеятельность, возникает революция. «Общественное развитие вдруг оказывается результатом не чьих-то целенаправленных воздействий (иногда более, а иногда менее эффективных, но все же осмысленных), а результатом равнодействующей многих групп интересов, „тянущих“ страну в разных направлениях. Отсюда возникает стихийность» [Там же: 24]. А в этой стихийности механизм решения задач становится совершенно иным, чем в условиях, когда государственный деятель может издать некий указ, вызвать подчиненных и поручить им решение проблемы. При стихийности нормальный ход работы государства останавливается, но жизнь-то ведь не прекращается. И вопрос, как идет такая «безгосударственная жизнь», становится очень важным. Он, по сути дела, и оказывается главным вопросом, поставленным в книге Владимира Мау.

«Революция – представляет собой не набор событий, а механизм решения задач», – отмечает автор [Там же: 323]. Но мне кажется, что для него это, в первую очередь, даже не механизм решения, а большая проблема. Проблема, которая встает перед обществом, лишенным возможности нормальной жизни. Проблема, которая встает перед государственными деятелями, лишившимися своего государства и тех рычагов, на которые они нажимали. Проблема даже для революционеров, которые обнаруживают в хаосе событий, что все их стройные революционные стратегии, написанные в тиши библиотек, разваливаются так же, как государство, и для решения задач им приходится срочно искать тактические ходы, подбирая новых союзников, нейтрализуя неожиданных противников и добиваясь в краткосрочном плане совсем не того, чего хотелось бы добиться в долгосрочном.

Механизм решения задач в ходе революции каждый раз будет разным. Его невозможно предсказать. И невозможно научить будущих революционеров (равно как и контрреволюционеров), что им делать, столкнувшись с безгосударственным хаосом. Но вот описать и объяснить на основе большого исторического опыта суть проблем, возникающих в ходе революции, вполне возможно. Именно этому посвящена книга Владимира Мау. Она находится между работами исторических социологов, которых интересует вопрос, почему возникают революции, и работами историков, которые просто описывают