Тиран в шелковых перчатках - Мариус Габриэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А теперь мне нечего надеть на свадьбу в кафедральном соборе, Генри!
— Не переживай ты об этом, — легкомысленно заявил он. — Сгодится любое платье.
Она в ярости уставилась на него. Собор будет набит до отказа. Мало того что там соберется весь цвет эмиграции — все эти престарелые князья, графы и бароны, бежавшие с родины в 1917 году, но и их изнеженные, рожденные уже в Париже, высокомерные отпрыски, не говоря уже об агентах московской тайной полиции в неприметных плащах, которые будут записывать имена в свои замусоленные записные книжки. «Любое платье»?!
— Мы можем пойти и купить подходящий наряд. — Он попытался ее успокоить, поняв, что сказал что-то не то.
— Пойти куда? Война еще не кончилась. Свадебные платья с трехметровыми шлейфами почему-то не висят в каждой витрине. Мне придется снова пойти к Тиану и умолять его, чтобы он что-нибудь придумал.
— Я, конечно, заплачу.
— Конечно заплатишь, — мрачно пообещала Купер. — В этом даже не сомневайся.
13
Они решили, что бледно-голубой цвет идеально подойдет для второй свадьбы, тем более что Купер переходит в другую веру. Кроме того, радостно заметил Диор, этот цвет будет прекрасно гармонировать с его галстуком. Она наденет короткую фату, прикрепленную к простенькой шляпке. На само платье пойдет десять метров серо-голубого шифона, который был припрятан у Диора в закромах. Юбку он сделает пышной и сильно присборенной, а руки, чтобы не оголять их в храме, затянет в кружевные рукавчики длиной в три четверти. Купер согласилась на маленький букетик белых лилий от Лашома, и, поскольку заниматься этим поручила Диору, оставалось только полагаться на то, что в его представлении значит «маленький».
Он, конечно, был очень доволен, что Купер передумала, и бросил все силы на этот проект, никому не доверив делать выкройки и раскрой. У них было меньше двух недель, чтобы полностью сшить платье. Большая часть этого времени ушла на примерки, покупку аксессуаров, знакомство с обрядом венчания на старославянском языке, на чем настоял Генрих, и, конечно, на подготовку торжества (его было решено организовать в доме Генриха, который сейчас спешно подготавливала целая армия слуг под руководством самого хозяина).
Многочасовой, даже в самом коротком варианте, обряд и духовное значение каждой его части — обручения, во время которого молодые держат зажженные свечи, самого таинства, когда над молодыми держат венцы, и гражданской церемонии с хлебом-солью — был подробно изложен и объяснен Купер хмурым бородатым православным батюшкой, от которого пахло ладаном и чесноком. От всего этого у нее голова шла кругом, не в последнюю очередь на нее воздействовала и сама атмосфера собора: давящие сумеречные своды, темные, смыкающиеся вокруг нее, точно тюремные, стены, увешанные позолоченными иконами, с которых на нее подозрительно взирали святые и ангелы.
Она попыталась проникнуться духом обряда, даже заучила наизусть несколько русских фраз. Но, скорее всего, самой желанной частью церемонии для нее станет та, когда в самом конце молодые разбивают на крыльце бокалы. «К тому времени, — подумала Купер, — мне точно захочется что-нибудь расколотить».
Кроме этого, ей пришлось с сожалением сообщить хозяйке квартиры на площади Виктора Гюго, что она скоро съезжает. Перл тоже придется искать другое жилье, поскольку после свадьбы Купер собиралась жить с мужем.
— Я понимаю, ты, наверное, не захочешь взять меня подружкой невесты, — сказала Перл, глядя на нее полными мольбы глазами.
— По русскому обряду венчания невесте не полагается подружка, — тактично ответила Купер, и отчасти это было правдой — священник сказал ей, что по традиции у невесты не должно быть подружки, но если очень хочется, то можно ее позвать. Однако Купер не хотелось еще больше усложнять и без того громоздкую церемонию. — Но ты ведь все равно будешь там, чтобы меня поддержать.
— Обещаю, что буду чиста от наркотиков ко дню свадьбы, — заверила ее Перл, но они обе знали цену таким обещаниям.
Сюзи не предпринимала никаких попыток связаться с Купер, лишь однажды прислала ей на площадь Виктора Гюго букетик фиалок без записки. Возможно, это было своего рода извинением за последние, брошенные в спину Купер слова. Сладкий аромат фиалок постепенно выветрился, и Купер постаралась больше не вспоминать о женщине, которая их прислала.
* * *
Подарок от Генри оказался намного долговечнее.
Он вручил ей продолговатый кожаный футляр:
— Надеюсь, тебе понравится, дорогая. Это мой свадебный подарок.
Купер открыла коробочку. На бархатном ложе лежало колье с бриллиантами и изумрудами. Ее поразила величина и ценность камней.
— Генри, оно великолепно!
— Это Бушерер. Надеюсь, ты наденешь его на свадьбу.
— Ты так щедр. Я просто слов не нахожу!
Он помог ей надеть колье. Яркие зеленые камни горели на бледной коже. Она посмотрела на себя в зеркало. Генрих встал у нее за спиной.
— Ты почему-то сомневаешься, — осторожно сказал он.
— Это потому, что мама всегда говорила — изумруды приносят несчастье. — Она увидела, как он изменился в лице. — Прости. Я сморозила глупость.
— Вовсе нет, — мрачно произнес он. — Я пойму, если ты не захочешь их надеть.
— Конечно я их надену. — Она обернулась, чтобы поцеловать его. — С гордостью. Ты заставляешь меня чувствовать себя королевой.
* * *
На следующий день Купер нашла время, чтобы забежать в агентство «Франс Пресс» и отправить статью. Ее поразил клацающий телетайп, который равнодушно изрыгал из себя сообщения со всего мира.
Выйдя из агентства, она столкнулась с человеком, спешившим ей навстречу. Им оказался Хемингуэй, как всегда встрепанный и вырядившийся в рубашку с короткими рукавами, несмотря на холод. Он поставил на тротуар футляр с пишущей машинкой и обнял Купер так крепко, что у нее перехватило дыхание.
— Как ты, черт возьми?
— Буду в порядке, когда заживут сломанные ребра, — ответила она, улыбнувшись. Ей была приятно встретить соотечественника-американца, хотя Хемингуэй умел подавлять одним своим присутствием.
— Где я могу починить машинку? — требовательно спросил он. — Дитя, это срочно. Обещаю в ответ угостить тебя обедом.
— На обеду меня нет времени. Я спешу.
— Даже не думай так просто от меня отделаться.
Она вздохнула:
— Какой марки машинка?
— «Ремингтон».
— Я знаю, где их мастерская. Это в десяти минутах ходьбы.
— Тогда идем.
Пока они шли до бульвара Капуцинок, Купер спросила:
— Вы ведь больше не собираетесь ко мне приставать?
— Только не на трезвую голову, — ухмыльнулся он. — Для этого я слишком тебя уважаю. Видел твою статью в «Лайф». Неплохо для девчонки, у которой еще молоко на губах не обсохло. Ты прирожденная журналистка.
— Я стараюсь. — Похвала была
